Несломленный. Находим силы, падая в бездну. Практики исцеления для тех, кто пережил психологическую травму

Представьте, какой была бы жизнь, если бы вы постоянно помнили о своей уязвимости.

Вы бы просыпались с утра и обнимали любимого человека. И вместо того, чтобы в сонных объятиях насладиться теплом и любовью, вы бы ощущали, как паника сдавливает нам горло – ведь вы помните, что настанет день, когда такой возможности может и не быть, и это может случиться уже завтра. Стоит погрузиться в эти мысли, и вот вам уже трудно подняться с постели. Как только вы вскочите и попытаетесь сбежать от паники, то споткнетесь о кота и вдруг поймете, что ваш любимец в этом мире тоже не навсегда и может запросто его покинуть – когда угодно, в любой момент. Тут вы наклонитесь, чтобы взять его на руки и прижать к груди, и вот вы уже опаздываете на работу – нужно спешить. Вы обожаете свою работу, но тут закрадываются сомнения – что если вы ее потеряете? Что вы будете делать тогда? Почему этот глупый мир так ненадежен? Почему ничто не надежно? Вот вы принимаете душ и думаете о том, как ваша кожа стареет, и о том, что, возможно, здоровье у вас ухудшается и по другим показателям, которых вы просто не замечаете.

Понимаете? Чем больше вы обращаете внимания на то, как уязвимы вы и ваше окружение, тем дальше уноситесь в своем воображении от настоящего момента – который, между прочим, тоже ускользает от вас. Как только вы достанете с дальней полки ящик с бесконечной уязвимостью и откроете его, вам будет трудно снова затолкать ее обратно.

Это одно из безумных противоречий человеческой жизни, с которыми невозможно примириться. Благодаря этому все вокруг превращается в чудо и в то же время в кошмар, в удовольствие и боль одновременно. Тот факт, что мы можем лишиться чего угодно и всего, что нам дорого, в любой момент и по любой причине, – неоспоримая и неизбежная истина человеческого существования. Нам приходится учиться постоянно ее избегать, потому что иначе мы не сможем жить. Понимаете? В боли есть элемент озорства.

Поэтому мы, сами того не зная, прибегаем к копинг-стратегии, задвигаем ящик на дальнюю полку и неосознанно принимаем решение, что большинство вещей в нашей повседневной жизни в общем-то надежны и можно и дальше принимать их как должное. Теперь, когда вы убрали этот ящик с бесконечной уязвимостью подальше, ваша жизнь выглядит так: вы наслаждаетесь сонными объятиями с любимым человеком и считаете само собой разумеющимся, что завтра у вас будет возможность это повторить. Вы спотыкаетесь о кота и принимаете как данность, что он не попадет сегодня под машину. Вы даже позволяете себе разозлиться, что он путается у вас под ногами. Вы практически на автопилоте собираетесь на работу, принимаете душ и даже не задумываетесь о том, что уже опаздываете на пару минут.

Все это вы принимаете как должное, чтобы жить настоящим моментом и испытывать весь спектр эмоций, избегая паники от неминуемой утраты. При этом вы никак не избегаете уязвимости, а лишь получаете возможность жить несмотря на нее. Время от времени она дает о себе знать, и у нас от этого перехватывает дыхание, но по большей части ящик с бесконечной уязвимостью так и остается стоять закрытым на дальней полке.

И так продолжается до тех пор, пока мимо не пронесется какая-нибудь буря и ящик с грохотом не свалится на пол. Глядишь – все вокруг в осколках стекла и уязвимости, и все, на что мы рассчитывали и что принимали как должное, раскрывает свою истинную суть как потенциальная утрата. Чего мы лишимся завтра? Скоро ли и каким образом эта утрата застигнет нас врасплох? О чем бы будем сожалеть, когда поймем, что уже слишком поздно?

Одна из особенностей травматических переживаний, которая и отличает их от прочих симптомов своей разрушительностью, заключается в том, что боль не обязательно сосредотачивается в одном месте. Она отражается во всем. Она меняет значение всей нашей жизни. Нам приходится иметь дело не только с последствиями конкретного травмирующего события, но и с его отголосками и той ужасной истиной, которую оно раскрывает, – о том, что уязвимость в чем-то одном обнажает уязвимость во всем. Эта истина заразна, она быстро распространяется на всю нашу жизнь, окрашивая ее паникой и ужасом. Жизнь может быстро стать невыносимой.

Пока я объясняла все это Грейс, она заплакала. И сквозь слезы начала рассказывать.

– Мы жили вместе. Я раньше никогда ни с кем не жила. Мы хотели купить дом и присматривали варианты. Мы обсуждали, что хотим пожениться, завести детей. Мы вместе сходили посмотреть красивый дом, а спустя неделю он уже уехал в Чикаго к новой девушке. Вроде ничего не случилось. Мы даже не ссорились. Он меня бросил – бросил и все! В один прекрасный день я стою у дома и смотрю, как он уезжает. Я до сих пор не могу этого понять, да и он так мне ничего и не объяснил. Он познакомился с другой девушкой в сети. И все планы, которые мы с ним строили вместе, он воплотит в жизнь не со мной, а с ней.

Этот парень в один момент просто исчез из жизни Грейс, из ее настоящего и из их общего будущего. Уходя, он опрокинул ее ящик с бесконечной уязвимостью, аккуратно убранный на дальнюю полку, и вся ее жизнь превратилась в осколки разбитого стекла и ужаса перед лицом утраты. Что еще хуже, так это то, что Грейс не верила, что это «глупое расставание» может причинить ей такой вред. Она стыдила себя и заставила себя поверить, что никакого разбитого стекла и вовсе нет, хоть и ходила по нему босиком каждый день.

Она потеряла сон, потому что ее разум был занят попытками объяснить эту бессмыслицу. Очевидно, она просто не заметила признаки того, что ее отношения на грани разрыва, а парень вот-вот уйдет. Что еще она упустит из виду, если перестанет ходить кругами по комнате? Она потеряла аппетит, поскольку на каком-то подсознательном уровне знала, что, если поест, то продолжит жить, а будущее казалось совершенно невозможным и непригодным для жизни. Она не могла никуда поехать, поскольку у нее уже не осталось ни одной нетронутой части жизни, в которую можно было бы вернуться. Даже рабочая поездка почему-то стала представлять смутную опасность. Что случится с домом, пока ее не будет? Что может случиться с ней самой?

Очень трудно идти вперед по жизни, где все внезапно потеряло смысл.

Важно не только само травмирующее событие, но и его значение. У Грейс на пути к исцелению стоял не только травматический опыт, но и, в значительной степени, самоосуждение. Она стыдилась того, что ее так расстраивает это расставание, и этот стыд, словно огромный валун, преграждал ей дорогу. Самоосуждение и стыд родились не в вакууме, они подпитывались общественным мнением и суждением и стали возможны благодаря им.

Вместо того, чтобы прислушаться к своей отраженной боли и поработать с ее источником, Грейс осуждала себя за эту боль. Основываясь на глубоко несовершенном общественном восприятии травмы, она решила, что эта утрата вообще не стоит внимания. Она не могла позволить себе роскошь переживать утрату, поскольку «это глупое расставание», «встречались каких-то два года», «бывают травмы и посерьезнее. Я каждый день наблюдаю трагедии».

Я сказала ей три очень важные вещи.

1. Ни любовь, ни утрата не бывают глупыми.

2. Пусть вы встречались всего два года, но в эти два года было встроено очень подробное описание того, как вы будете жить «долго и счастливо» в будущем. Когда мы скорбим, перед нами стоит задача оплакать не только утрату человека, но и того будущего, которое мы с ним планировали. Так или иначе мы постоянно задумываемся об этом будущем, сами того не ожидая, и задача скорби не исчезает сама собой.

3. Существование «больших травм» никак не умаляет значения «маленьких травм». В этом различии вообще нет никакого смысла.