Неслужебное задание

И тут появился Эпштейн. И вся эта история с мнемоником, будь он неладен. Ситуация складывалась патовая — смерть курьера грозила поставить под угрозу исполнение всей операции.

А потом эта история на Гамме-249 со сменой власти. Нет, Гиора был не совсем прав, когда назвал Ганса фон Кутченбаха основным куратором и вдохновителем Брайта и его команды. Фон Кутченбах, конечно, входил в число лиц, посвящённых в это дело, но играл там отнюдь не первую роль и даже не вторую. Дотянуться же до настоящих кукловодов у Эпштейна руки были коротки. Но разделаться с фон Кутченбахом он мог вполне. Если бы захотел. Всё это настроения немецкому аристократу отнюдь не прибавляло. В таком сумрачном настроении Ганс фон Кутченбах вызвал экипаж «Мимозы» на Землю.

Приземлились они в Западной Атлантике. Космопорт «Канария» находился в океане неподалёку от берегов Португалии на огромном искусственном острове, построенном специально для него. Там их всех уже ждал мощный флаер, присланный Конторой, который доставил их в одну из Штаб-квартир Разведуправления в пригороде Бонна в Германии.

Глядя в окно на мелькающие дома трезвый и печальный Рек вдруг вспомнил из школьного курса истории, что когда-то, давно, кажется, в ХХ веке, после Второй Мировой войны, когда Германия была поделена на Западную и Восточную, Бонн был столицей западной её части. А вот кто с кем воевал, за что и почему — этого Рек вспомнить так и не смог, как ни старался.

Встретили их мрачно. Фон Кутченбах, больше похожий на Каменного Гостя из «Дон Жуана», разглядывал космолётчиков с нескрываемым презрением. Он был уже не рад своей затее. И особенно не рад был видеть Река.

— В тюрьме Вам было лучше, герр Дагвард? — проскрежетал шеф, пытаясь заморозить Река взглядом. Реку и впрямь стало холодно. Остальная шатия тоже притихла.

— Молчите? — продолжал Ганс фон Кутченбах и от его тона температура в кабинете, казалось, понизилась на несколько градусов, — Я к Вам обращаюсь, Дагвард! Отвечайте!

Рек выдавил из себя нечто нечленораздельное.

— Что?! Не понял! Громче, Дагвард! Громче, битте зер!

— Я… — выдохнул Рек. Что сказать в своё оправдание он даже не знал.

— Ну, Вы.

И тут Река прорвало. Он в очередной раз потерял лицо, как говорят японцы. А проще — устроил истерику как кисейная барышня. Фон Кутченбах и остальные смотрели на него с брезгливым недоумением. Из всего, что Дагвард, брызгая соплями и слюной, изрыгнул, понять можно было одно:

— Всех вас ненавижу!

— Да мы вас тоже не очень-то любим. — ответил фон Кутченбах, когда Рек немного поутих, — Иными словами, мистер Дагвард — Вы желаете вернуться обратно в тюрьму? Я правильно Вас понял?

— Можете запереть меня обратно в тюрьму! — в истерической патетике Рек даже принял эффектную (как ему показалось) позу.

— И запру. — спокойно ответил фон Кутченбах.

И действительно отправил Река в камеру в подвале особнячка Штаб-квартиры. Оказавшись под замком Рек одумался было, но уже поздно оказалось.

* * *

Рива с Анкой вышли на берег идеально круглого, как по циркулю очерченного пруда. Этот городской парк больше напоминал какую-то декорацию — идеально подстриженные деревья и кусты, ровные, как по циркулю, пруды, газоны. Но всё-таки это было лучше, чем тесная камера-комната в общежитии. Расстелили плед, Рива достала из корзинки чай в термосе и бутерброды. Неподалёку они заметили ещё несколько таких же пикникующих компаний. Значит — такое было в порядке вещей. Чай был настоящий, с Земли, а вот всё остальное — местные продукты, которые категорически не нравились ни Анке, ни Риве. Анка с тоской рассматривала надкусанный бутерброд. То, что лежало на нём, было, по-видимому, соевым бифштексом, но по вкусу напоминало бумагу. Анка подумала, что то синтетическое мясо, которое приходилось есть на дальних космических станциях и которое было выращено из клеточных культур, было повкуснее, да и питательнее.

— Несчастье человечества. — вздохнула она, — Как они это едят?

Рива выглядела какой-то растерянной.

— Что произошло?

— Я даже не знаю.

– ???

— Я не знаю, как про это рассказать и как к этому относиться.

— Давай, как есть.

— Помнишь, ты угостила нас конфетами?

— Ну да! Они что — оказались плохие?

— Нет. Они очень хорошие.

Несколько дней назад Анкин брат Мишка действительно прислал на Счастье Человечества посылку — ящик сладостей. На самом Счастье с этим делом было туго. Обитатели Гаммы-249 сладкого почти не ели. Сладости полагались только по праздникам — и то не всем, а только детям до семи лет, руководителям и ударникам производства. Остальным сладкое было есть вредно. Узнав об этой печальке, Мишка, недолго думая, прислал нежно любимой сестре и её боевым товарищам целый ящик всевозможных сластей. Анка, в свою очередь, щедро отсыпала гостинцев Риве и её коллегам. А Рива пару дней назад решила угостить своих лаборантов и младших научных сотрудников, которые, почти все, были счастьевцами. Собрались вместе, попили чаю с конфетами, принесёнными Анкой. Уже тогда Риву царапнуло, что счастьевцы зорко следили друг за другом, чтобы никто не съел больше других. А на следующий день к ней подошла Гир и сказала:

— У себя там, на Земле, Вы, конечно, можете делать что угодно! А здесь — соблюдайте правила, принятые у нас!

Рива не поняла, в чём дело, тогда Мара Гир объяснила — всё дело во вчерашнем чаепитии. Поначалу Рива подумала, что Мара обиделась на то, что Рива не пригласила её — ведь они работали вместе — и попыталась извиниться, но Мара сказала, что дело не в приглашении.

— А в чём? — продолжала недоумевать Рива.

— Вы нарушили субординацию. Эти люди получили, благодаря вам, то, что им не положено по статусу!

Как выяснилось — речь шла о конфетах! Присутствовавшие при разговоре Звягинцев и Смилянский просто онемели. Рива и сама растерялась.

— Я теперь не знаю, — как мне к ним относиться! Их профессиональные качества нареканий не вызывают, они все крупные учёные, но вот…

— Нравы у них… — подсказала Анка.

— Да! Какая-то постоянная мелочная зависть, ревность, всё время следят, как бы другому не досталось больше. Равенство всех и во всём, а получается — в нищете!

— Они такие завистливые потому что — нищие. Это — нищая зависть. — проговорила Анка, глядя на рябящую поверхность пруда, — И нищая жадность. Жадность, что тебе не достанется, а всё другие унесут. Это от недостаточности здешней жизни.

Рива кивала с грустной задумчивостью во взоре.

— При этом они искренне считают, что так и надо жить! Что их жизнь — самая лучшая и правильная! — говорила Рива.

— И лезут учить других. — добавила Анка, вспоминая свою вылазку в город с Реком и Аз Азелем и более раннюю по времени феерическую драку счастьевских тёток, не поделивших печенье в супермаркете на «Донноде-44».

— А что у тебя вышло с этим Вождём? — спросила Рива.

— Да ничего особенного. Баба его ко мне приревновала.

— Неужели?

И Анка поведала подруге, как было дело, начиная с поездки на плато, куда Март пригласил её сам.

— Он что — на тебя глаз положил?

— А пёс его знает! Но то, что ни одной юбки не пропустит — это факт. Однажды было, правда, я его с бабы сняла. Я, значит, прихожу, а мне Азель говорит, мол, — «Его превосходительство заняты-с». Я говорю, мол, мне плевать, у меня приказ — звать в любое время. И чем таким он может быть занят?

" Он не один!" — это мне Аз Азель говорит.