Несостоявшийся император. Александр Михайлович
Шрифт:
Первый обед прошёл напряжённо. Присутствующие предпочитали молчать и бросали друг на друга предостерегающие взгляды. Прошло несколько недель, прежде чем мне удалось убедить своих подозрительных менторов, что у меня нет намерений доводить до сведения царя их обычные застольные разговоры. Я сознавал, что мне предстояла серьёзная борьба. После обеда, вернувшись в свою каюту, я нашёл на койке большого толстого кота. Он довольно мурлыкал и ожидал, что его приласкают. Безошибочный животный инстинкт подсказывал ему, что он встретит во мне друга, и моё сердце наполнялось бесконечной благодарностью. Эту первую ночь на “Варяге” мы провели на койке вместе, свернувшись калачиком. В моей каюте пахло свежей смолой. Плеск волны, которая ударялась о корму, действовал успокаивающе на натянутые нервы. Я лежал на спине,
Шум уборки палубы разбудил меня на рассвете. Сперва я удивился, но потом вспомнил, что нахожусь на палубе корабля. Выглянув в иллюминатор, я увидел многочисленные катера, бороздившие поверхность моря, и вскочил с койки. Начинался интересный день. Палуба блестела, вычищенная песком и камнем, и было прямо грешно ступать по её ещё не высохшей поверхности. Пробираясь на цыпочках, у кормы я натолкнулся на группу кадет на утренних занятиях. Я остановился, придумывая соответствующее приветствие...
— Эй, вы, — крикнул мне стройный белокурый мальчик, — хорошо выспались?
Я ответил, что никогда ещё в жизни я не спал так хорошо. Кадеты мало-помалу приблизились ко мне. Лед был сломан.
Меня засыпали вопросами: до какого часа мне позволяли спать дома? Сколько комнат в нашем дворце? Правда ли, что я собираюсь сделаться моряком? Часто ли я вижу государя? Правда ли, что говорят о его физической силе? Собираются ли и другие великие князья поступить во флот?
Они жадно ловили мои ответы. Очень удивились, а потом обрадовались, узнав, что сам наследник вставал в шесть часов утра. Оказалось, что известие о моём поступлении во флот произвело в Морском корпусе сенсацию, и кадеты “Варяга” считали особой честью, что я буду плавать именно на их судне.
— Это заткнёт тех гвардейских офицеров, которые до сих пор всегда хвастались, что все великие князья служат в их полках, — веско заключил высокий кадет. — Отныне флот будет иметь своего представителя в императорской семье.
Я покраснел от удовольствия и заявил, что очень сожалею, что мне не позволено спать и есть вместе с остальными кадетами. Они уверили, что никто далее не обратил на это внимание. По их мнению, вполне понятно, что адмирал предпринял особые меры для моей безопасности.
Последовали новые вопросы:
— Сколько прислуги имеется в Гатчине? Сколько человек обедают с императором за столом?
До восьми часов я старался удовлетворить любопытство моих новых товарищей, пока не раздался сигнал к поднятию флага.
Мы стояли в строю с непокрытыми головами, пока белый флаг с Андреевским крестом поднимался на гафеле. На безразличном лице адмирала заиграл румянец, а по моей спине пробежал холодок. В течение долгих лет службы во флоте я никогда не мог остаться равнодушным к этой красивой церемонии и не переставал во время её волноваться. Я часто вспоминал красивые слова лаконической надписи, выгравированной французами на братском памятнике французских и русских моряков, сражавшихся в 1854 г.: “Unis pour la gloire, reunis par la mort, des soldats c’est le devoir, des braves c’est le sort” [9] .
9
Объединенные во имя славы, спаянные смертью — это долг солдата, это участь храбрых (фр.).
После церемонии поднятия флага был отдан приказ: “Всем на шлюпки!” Я был назначен на шлюпку с корвета “Гиляк” вместе с кадетами моего класса. В течение часа мы плавали под парусами, и нас учили грести. Несколько
раз мы должны были пройти пред адмиралом, который за нами внимательно наблюдал. Нашим следующим уроком было поднятие парусов на корвете, причём на фок-мачте и грот-мачте работали матросы, а на бизани — кадеты. Наконец, от 10 до 11 часов был урок практического мореходства. После завтрака и короткого отдыха следовало ещё четыре часа занятий. Обед подавался в 6 часов вечера. В восемь часов мы должны были быть уже в койках.Во время занятий мне не оказывалось какого бы то ни было преимущества. Когда я делал что-нибудь неверно, мне на это указывалось с той же грубоватою искренностью, как и остальным кадетам. Объяснив мне раз и навсегда мои обязанности, от меня ожидали чего-то большего, чем от остальных кадет, и адмирал часто говорил мне, что русский великий князь должен быть всегда примером для своих товарищей. Это равенство в обращении мне очень нравилось. Я учился легко. Моё непреодолимое влечение к морю усиливалось с каждым дном. Я проводил на вахте все часы, назначенные нашей смене, находя лишь приятным провести четыре часа в обществе мальчиков, ставших моими друзьями, в непосредственной близости моря, которое катило свои волны в таинственные страны моих сновидений.
Я никогда не мог сходить на берег без моего воспитателя, так как матушка дала строжайшие инструкции относительно сбережения моей нравственности. Мне очень хотелось часто удрать от него и последовать за моими друзьями в те таинственные места, откуда они возвращались на рассвете, пахнущие вином, с запасом рассказов о своих похождениях.
— Как вы провели увольнительную? — спрашивали они меня с многозначительной улыбкой.
— Очень скромно. Просто погулял с воспитателем.
— Бедный! Мы провели время гораздо лучше. Если бы вы знали, где мы были!
Но поинтересоваться, где они были, — мне было также строго запрещено. Адмирал строжайше воспретил кадетам употреблять в моём присутствии “дурные слова” или же описывать соблазнительные сцены. Но мне было тогда шестнадцать лет, и природа наделила меня пылким воображением.
В течение трёх месяцев мы крейсировали вдоль берегов Финляндии и Швеции. Затем мы получили приказ принять участие в императорском смотру, и это вознаграждало меня за все мои усилия. Я несказанно радовался случаю предстать в роли моряка пред государем, государыней и моими друзьями: Ники и Жоржем. Они прибыли к нам на крейсер с большой свитой, среди которой были великий князь Алексей Александрович — морской министр и будущий непримиримый противник моих реформ во флоте. Стоя в строю на своём месте, я с благодарностью смотрел на государя. Он улыбнулся: ему было приятно видеть меня здоровым и возмужавшим. За завтраком Ники и Жорж, затаив дыхание, слушали мои бесконечные рассказы о флотской жизни. Поклоны, переданные ими от моих старших братьев, которые служили в гвардии, оставили меня равнодушным. Я жалел несчастных мальчиков, запертых в стенах душной столицы. Если бы они только знали, что потеряли, отказавшись от карьеры моряков!
Так провёл я четыре года, чередуя своё пребывание между Михайловским дворцом в С.-Петербурге и крейсерами Балтийского флота».
В нашем повествовании уже несколько раз упоминался Михайловский дворец. Поэтому, думаю, стоит немного отвлечься от дел морских и рассказать о дворцах и имениях великого князя Михаила Николаевича, где бывал наш герой.
По распоряжению Александра II для его брата Михаила известный архитектор Л.И. Штакеншнейдер в 1857-1861 гг. на Дворцовой набережной выстроил Ново-Михайловский дворец. Ново-Михайловским дворец был назван, чтобы его не путали с Михайловским дворцом, построенным в 1819-1825 гг. по проекту архитектора К.И. Росси для великого князя Михаила, сына Павла I.
Трёхэтажный Ново-Михайловский дворец выглядит весьма помпезно. Со стороны набережной фасад украшен фигурами кариатид и других мифологических персонажей. Парадные помещения во дворце отличаются роскошной отделкой, причём особенно выделяются торжественно оформленные вестибюли главных лестниц и танцевальные залы. Со стороны улицы Миллионной шталмейстерский корпус дворца, предназначенный для свиты, выглядит куда скромнее. Забавно, что в 20-х гг. XX в. Миллионная улица была переименована в улицу Халтурина, руководителя «Народной воли».