Неспящие
Шрифт:
Старик наклонился вперед.
— Вы должны понимать очень ясно. Мы устанавливаем цену. И если мы узнаем, что кто-то из наших авторизованных распространителей начинает повышать цену и прикарманивать разницу, мы принимаем меры. И я говорю это отнюдь не в метафорическом смысле.
Он откинулся назад и покачал головой:
— Я торгую фармацевтическими препаратами, а не человеческими страданиями.
Затем показал куда-то на восток.
— Эти типы. В Вашингтоне. Эти гомункулы из Белого дома. Иногда я думаю о том, кем мог быть наш президент, кем он должен был быть. Вы знаете, что при человеке, который его застрелил, была карточка члена Национальной стрелковой ассоциации? Он купил свое ружье на оружейной выставке. Ему достаточно было показать водительские права. В тот же день я сжег свою карточку. Это уже не важно. Если человеку нужно ружье, он его найдет. В общем, эти вашингтонские типы, они оказались примерно такими бесполезными, как мы и думали, когда началась заваруха
Старший дотронулся до пробора на голове.
— И вот таким людям, как я, людям влиятельным, с какой-то собственной инфраструктурой, людям с деньгами, нам остается, черт возьми, лезть из кожи вон ради того, чтобы хоть что-то, хоть что-то не погибло. Это неправильно. Это не мое дело. Никто меня не выбирал. Но это же нужно делать, черт возьми. Кто-то же должен что-то делать. Невозможно просто встать из-за стола с поднятыми руками и сказать: «Я пас». Бремя, которое легло на мои плечи, — это моя обязанность, и я не стану уклоняться от нее.
Он повернул пустой бокал в ладонях.
— Простите. Уже поздно. Я устал. Иногда прорывается раздражение. Это трудно — смотреть на мир и… Трудно.
Поставив бокал на столик рядом с креслом, продолжил:
— Мы говорили о Младшем. О том, как он понимает бизнес. Короче говоря, мне надо было быть повнимательнее, доверять интуиции, сказать «нет». Эта безумная система распространения, эти тайники, то, что он заставляет неспящих людей, их родных и друзей бродить по городу со сканерами, искать спрятанные флаконы с «дремой». Какая-то дурацкая охота за пасхальным яйцом. Ну и, разумеется, он все равно потерял интерес. Просто предоставил кому-то другому заниматься всем этим делом за него. Предполагалось, что он прокрутит деньги, снова вложит их в дело, купит еще больше «дремы», пустит ее на рынок, возьмет свою разницу и будет делать с ней что хочет. Хоть вложит их в тот печальный клуб. Не знаю. Но он не стал. Деньги не вернулись, невозможно было не то что купить новую партию, а выплатить аванс, который я ему дал на первые контейнеры. Для АНД это небольшая потеря, но и ее нужно покрыть. Я сделал это деньгами с личного счета. Из принципа. Это была моя ошибка. И я за нее заплатил. И я предъявил мальчику претензию, велел ему вернуть то, что не продано. Возместить долги. Он предложил мне таблицу с координатами. Сказал, что ему даже не платят деньгами за большую часть «дремы». Он обменивает ее прямо на товары, которыми снаряжает свои игровые команды. Обменивает на «искусство создания персонажей». На что-то другое, чего я не понял. К стыду своему, я дал ему пощечину. Никогда этого не делал. Едва ли что-то доброе получится, если ударить собственную плоть и кровь. Словом, тогда все и кончилось. Как только я покрыл недостачу, стало уже все равно, что он делает с «дремой». Его метод распространения медленный, неэффективный и жестокий, но вы правы, он практически невидим. Я попросил кое-кого в правоохранительных органах присматривать за улицами, сказал, что часть «дремы» могла просочиться. Они все поняли. Придумали какой-то способ быть в курсе, если поползут слухи, устроили так, чтобы народ ничего не узнал. Пойди слухи, что мой сын торгует «дремой», и полстраны сгорит, подожженная другой половиной. Мы уже так близко подошли к пределу того, что люди могут понять и вынести и не вырваться в бешенстве на улицы. И… Собственно, вот и все. Жалко звучит. Когда я говорю об этом вслух.
Парк смотрел на старика.
— Убийства.
Старший кивнул:
— Убийства.
Он пожал плечами.
— Я никогда не встречался с людьми, с которыми Младший вел дела. Но они делали для него все основное. Может быть, они, сами того не понимая, вторглись на территорию другого дилера. Стали продавать неспящим южнее Санта-Моники. У нас там есть несколько весьма агрессивных дилеров. Очень ревниво оберегают свою клиентуру. И очень традиционны в смысле разборок с конкурентами. Гангстерский налет вполне в их стиле. А может, дело даже и не в «дреме». Если цифры, которые мне показывал Младший, верны, то фарминг — это серьезные деньги. Возможно, это тамошняя конкуренция. Но Младший? Спустить курок? Или заставить этих супермоделей из спецназа сделать это за него? Да нет. Он трудный мальчишка, легкомысленный, но на убийство он не способен. Возможно, я не лучший друг моему сыну, но уж настолько я его знаю. По крайней мере, настолько.
Они минуту просидели молча.
Старик снова посмотрел на пустой бокал.
— Я все говорю себе, что мог бы иметь и другого, но жена говорит, что одного достаточно.
Парк слегка опал, локтем оперся на бедро.
— Сэр. НСП.
Старший по-прежнему смотрел в бокал.
— Нет, насчет этого вы ошибаетесь. Жаль, не могу сказать вам, что это мы отравили колодцы. Что была причина. Жадность. В таком случае все можно было бы
исправить. Но здесь вы душевного покоя не найдете. — Он посмотрел на Парка: — Да, мы сделали это, я хочу сказать, мы, люди. Но дело не в жадности. А в голоде. Вы уверены, что хотите услышать правду?Парк не пошевелился.
Старший закрыл глаза.
— Еды не хватает. Те, кто обращал внимание, знали, что так и будет. Многих из нас не удивило, когда подскочили цены на зерно, бобовые и рис. Народу слишком много. Еды мало. Та, что есть, распределяется плохо. Голодные все больше голодают. Причина, разумеется, в рыночной эксплуатации, желании воспользоваться огромным спросом, но, помимо прочего, это было просто необходимо.
Парк выпрямился.
— Что было необходимо, сэр?
Старик открыл глаза.
— Вы знаете что-нибудь о трансгенных растениях, полицейский Хаас?
Парк покачал головой.
Старший кивнул.
— ГМО?
Парк опять покачал головой.
Старший снова посмотрел на бокал.
— Ну, вы их съели немало. Генетически модифицированные организмы. Если только у вас нет доступа к органическому сельскому хозяйству, вы съели немало трансгенной кукурузы. Генетически измененной кукурузы. Высокоурожайной. И что имеет прямое отношение к этому разговору, устойчивой к вредителям. Слышали про такую штуку — мотылек кукурузный? Нет, ну зачем вам, если вы не фермер. Еще в 1938 году во Франции кукурузу опрыскивали препаратом под названием Bacillus thuringiensis. Bt. Это встречающийся в естественных условиях биотоксин, смертельный для жуков, мух, молей, бабочек и мотылька кукурузного. Что плохо в опрыскивании — оно истощает верхний слой почвы. Вот если бы вставить его прямо в кукурузу, и дело в шляпе. Мотылек кукурузный поедает кукурузу с бактерией Bt и получает дыры у себя в пищеварительном тракте. И умирает. Bt содержит два класса токсинов: цитолизины, или Cyt-токсины, и кристаллические 5-эндотоксины, или Cry-токсины. Те самые, которые убивают мотыльков. Умные люди расшифровали гены Cry-белков.
Парк облизал сухие губы.
Старший вытянул новую нитку из халата.
— Да, белков; все дело в белках. Сry9С — это пестицидный белок, встречающийся в природе продукт бактерии Bt. Но его можно сконструировать искусственно. И ввести в генетический код обычной старомодной кукурузы. Так и сделали. Кое-кто поднял шум насчет этого, возникли страхи, что у людей будет реакция на Сry9С, аллергия, но никто не умер, и шум стих. Но чего люди не понимали — это что уже было слишком поздно поворачивать назад. Черт возьми, да к 1999 году тридцать процентов всей кукурузы, в глобальном масштабе, я хочу сказать, уже было генетически модифицировано. Конечно, в начале века еще опасались; предполагалось, что кукуруза с Сry9С пойдет только в корм скоту, а не человеку. Но если ее используют в кормах, а люди едят животных. Вообще говоря, белки не умирают. Не изнашиваются. Они просто есть. К 2008 году все это была чистая теория. Но в августе 2008-го Управление по контролю за качеством пищевых продуктов и лекарственных препаратов предложило снять все ограничения безопасности на Bt-токсины в трансгенных продуктах. И скоро так и сделали. Даже если бы не сняли, все равно джинн уже вырвался из бутылки. В 2001 году в Мексике искусственную трансгенную ДНК нашли на полях с обычной кукурузой. Она распространялась перекрестным опылением. Так или иначе, проблема была не в Сry9С. Все дело в Сry9Е.
Он стал опять наматывать нитку на палец.
— Хотели сделать суперинсектицид. Белок, который будет убивать всех кукурузных вредителей. Суперустойчивую кукурузу. Это было в 2000-м. И получилось. Даже слишком хорошо. Он убивал практически любую букашку, которая заползала на кукурузу, хоть вредную, хоть нет. В общем, даже лаборанты понимали, что в экосистему это выпускать нельзя. Но оно уже вышло наружу. Кукуруза с Сry9Е смешалась с Сry9С, никто даже не знает как. И стала распространяться. И перекрестно опыляться. И произошло то, что в одном правительственном документе, который я как-то читал, называлось «односторонний перенос генетических маркеров устойчивости к антибиотикам».
Парк наклонился вперед, не отрывая взгляда от губ старика. У него в голове рос настойчивый бубнеж, как будто он зажал руками уши.
Старший туго натягивал нитку, кончик пальца багровел.
— Вот и все. Сry9Е, пестицидный белок из сконструированного материала. Мы его съели. Или мы съели то, что съело его. Или вдохнули, когда он сгорел в виде этанола. И то, что он должен был сделать с пищеварительной системой насекомых, он сделал с нашими мозгами. Какая-то чертовски невинная сволочь в какой-то лаборатории, желая накормить и снабдить топливом массы, создала прион, убивающий целые виды. И даже не поняла этого.
Он еще сильнее затянул нитку.
— За восемь лет с 2000 года он распространился, в нем распознали нечто совершенно отличное от фатальной семейной бессонницы, коровьего бешенства и болезни Крейтцфельда-Якоба. Плюс еще два года, и мы дошли до теперешнего состояния. Симптомы проявились у каждого десятого.
Парк встал.
— Что?
Он оглядел комнату.
— Как же нам быть? Мы должны?..
Он посмотрел на Старшего.
— Мы должны… Симптомы?
Старший поднялся.