Нет звёзд за терниями

Они прилетели не в заброшенный квартал, откуда начали путь, а в другое место. Тут располагались площадки, где спали лодочки со спущенными куполами. Йохан, может, надеялся, что их заметят и ему придут на помощь, только было тут безлюдно и тихо.

Четверых Рафаэль отправил к воротам, впустить тех, кто прибыл по земле.

— Вы останетесь там и проследите за выходом, как мы условились, — приказал он. — Остальных ждём на площади.

Затем повернулся к разведчику:

— Для начала погостим у тебя. Даже поможем дойти, вот какие мы добрые. Указывай путь.

И они пошли.

Пересмеивались калеки, стонал раненый, гремели ящики, прихваченные из лодки. Звук по этим улицам разносился, как по пустым комнатам, но никто не выглянул, никто не заметил. Ни единой души в это время не оказалось дома.

Улицу, где жил Йохан, Гундольф узнал без труда. Та самая, куда ещё недавно он воду возил. Вот и дом с балконом на углу.

Пока шли, он всё косился на Леону. Та, как дитя, кружилась, разглядывая колонны и высокие окна, проводила пальцем по завиткам оград.

А у нужного дома забеспокоилась. Подобралась ближе к главарю, взяла под руку, заглянула в лицо. Перевела взгляд на пленника — и вновь на Рафаэля.

— Что, птичка моя? — спросил тот. — Заходи, хозяин приглашает.

— Чтоб вы сдохли, — слабо откликнулся Йохан, не поднимая головы.

Косматый калека, что поддерживал раненого справа, сжал кулак. Но не успел замахнуться, как Леона кинулась к нему, повисла на руке, замотала головой.

— Не тронь, Бруно, — сказал и Рафаэль поспешно, кладя свои пальцы на стальной кулак. — Хватит нам пока смертей. Этот ещё пригодится, и не забывай, мы пришли не убивать. Нам нужны люди, а не пустой город. Это, кстати, всех касается, запомнили?

Его спутники нестройно согласились.

— Вот и славно. Вперёд, вперёд, время не ждёт.

Дом у Йохана был хорош. В два этажа, с крепкой лестницей, чистый и просторный. Видно, что хозяин ничем себя не обделял — только в прихожей Гундольф насчитал четыре механических лампы, тогда как и одной было бы достаточно. И прямо тут на полу лежал ковёр — не жалко трепать башмаками? Цветной, узорный. В распахнутую дверь направо от лестницы проглядывалась кухня — утвари на крючьях больше, чем надо для одного, полки забиты едой.

Все толпились, мешая друг другу, и Гундольф пожалел, что зашёл одним из первых. Он всё отступал, освобождая место, пока не оказался на лестнице.

— Спальня наверху? Да или нет?.. Помогите затащить его, ребята!

Деваться некуда, пришлось подхватить Йохана. Ещё двое помогали, и Леона шла следом, внимательно следя за раненым. Тревожилась, может, чтобы не обидели? А того, у лодки, не жалела.

Спальня оказалась дому под стать, одна только кровать с балдахином чего стоила. На этаком ложе можно было спать и поперёк. На тёмном дереве спинки, искусно вырезанные, расправили крылья птицы, а опоры напоминали лозы, сплетающиеся и тянущиеся ввысь. Неведомый мастер немало потрудился, и цены этой кровати не было. Особенно в мире, где всё, что годилось, пускали на топливо, а жили как придётся.

Раненого опустили на пол — не особенно бережно. Главарь приказал, чтобы на твёрдое. На светлом ковре тут же появились отпечатки грубых башмаков и затоптанные следы крови.

— Есть материал для перевязки? — буднично спросил Рафаэль и, не дожидаясь ответа, полез в ближайший шкаф, тоже непростой, узорный, со стеклом. — Эй, ребята! Отдохните пока, угоститесь, если найдёте что съестное.

Наконец, устав копаться в шкафу, он потянул простыню с кровати.

— Вилли, разрежь на полосы и останься, поможешь. Остальные, вниз, вниз. Нужно закончить тут скорее, не то наши на площади заждутся. Как бы чего не вышло.

Гундольф сошёл по лестнице.

Сейчас он, пожалуй, мог бы и уйти. Никому не было дела до него, никто бы не остановил. Вот только хотелось понять, к чему всё идёт, да ещё эта девчонка с крыльями — вроде и не давал обещаний, а надо бы приглядеть.

Вот и она спускается по ступеням. Длинное крыло угодило между балясин, застряло, и Гундольф поспешил помочь.

— Тесно, — сказала Леона вместо благодарности. — Плохо.

Аж мороз пошёл по коже.

Голос был младше неё на добрых пятнадцать лет, а то и больше. Двойняшкам Отто исполнилось не то пять, не то шесть, и они говорили точно так же, тонко и чуть шепеляво. Даже оглянуться захотелось, посмотреть, точно ли это сказала Леона, а не кто другой.

Она обогнула Гундольфа — лишь сейчас он заметил, что глаза у неё не карие, это зрачок во весь глаз — и ушла на улицу. Он вышел следом.

— С крыльями-то неудобно, должно быть? — спросил, не зная, как начать разговор.

— Ты глупый, — ответила она. — Я больше не боюсь ничего, я могу улететь!

— Ага, понятно, — согласился Гундольф.

— Ржавый улетел, а потом вернулся. Рассказывал о пернатых. Ты знаешь о пернатых?

— Ну, знаю.

— Им люди поклоняются. И Хранительнице. И мне станут. Как думаешь, счастливы все будут, когда меня увидят?

Гундольф сильно в том сомневался. Как и в том, можно ли достучаться до Леоны. Но решил попробовать.

— Ты помнишь Кори? — спросил он.

— Мне будут поклоняться? — капризным детским голоском повторила его собеседница. — Будут любить?

— Конечно, будут, — ответил Гундольф терпеливо. — А хочешь, сходим в гости к Кори?

И оглянулся на дверь — не вышел бы кто.

— Не хочу, — сказала Леона. — Хочу скорее на площадь.

Вот так. Не тащить же её силой, в самом деле.

Вскоре спустились и калеки. Кого-то Рафаэль оставил с Йоханом, остальные пошли к площади. Вёл Бруно, тот, заросший.

У площади остановились. Из этого переулка хорошо была видна трибуна.

— Начинаем представление, — ухмыльнулся Рафаэль. — Леона, птичка моя, будь готова.

Он достал из складок накидки, прихваченной в доме Йохана, глянцевитую белую маску, спрятал лицо, подтянул ремешки креплений. Затем набросил капюшон и махнул рукой:

— Вперёд!

Всё прошло как по маслу. Стражи, охранявшие трибуну, глазели на Леону и не заметили даже, как тихо, без вскрика исчез человек в серебряной маске. Да и сам Гундольф мало что понял бы, если б не знал. Этому, в маске, как будто стало нехорошо, его заботливо свели, он присел и скрылся из виду под ногами стоявших между трибуной и статуей Хранительницы. А позже встал, оправил накидку и поднялся на место.

Только чьё-то тело осталось лежать под помостом, скрытое от площади глухой стенкой, а с боков — ступенями и переносными креслами. Третий, видно, тоже явился сюда не пешком. А все, кто стоял за трибуной и видел больше прочих, были людьми Рафаэля.

Гундольф постоял, послушал. Это не заняло много времени, а когда люди с помоста направились во дворец, он решил идти тоже.

Дворец уцелел, видно, с давних времён и был точь-в-точь таким, о каком рассказывал в детстве отец. Сплетённый из серебряного кружева, с сотнями клеток, что прежде, должно быть, покачивались на ветру, звеня колокольцами, и пели в них птицы. Только не было в этом городе больше ни птиц, ни ветра.