Нет звёзд за терниями

— Отправить бы кого-то на площадь, пока люди не разошлись, — задумчиво произнёс старик. — Но всех нас знают в лицо. Гундольф мог бы. Эх, не подумал сразу передать через Хенрика.

— Так я могу, — вызвался мальчишка. — На площадь. Скажите только, что нужно.

— Тобой мы рисковать не будем. Мало ли, как пойдут дела.

— Гундольф, значит? — подал голос Эрих. — Теперь я вспомнил это имя, братишка. Так вот что за человек работал у источника.

Он поднялся, оттолкнув стул.

— Плешивый старик, ты говорил. Беззубый хромец. А я-то искал, я же тебе поверил. Ты, Фло, знал с самого начала, но встал не на мою сторону. Выгораживал его. Вот ты каков, братишка. Чужак оказался важнее, чем родная кровь?

Флоренц почувствовал, как обида захлестнула его волной.

— А сам-то! — вскричал он. — Посмотри на себя, каким стал! И ты предал меня, Эрих, ты всех нас предал — какое право имеешь винить? Да я, может, от Гундольфа больше добра видел, чем от тебя! Правильно Эмма сказала: ты был мне братом, но слишком много с тех пор воды утекло. И кто ты теперь, я и вовсе не знаю.

Губы Эриха дрогнули, но он не нашёлся с ответом. Так и стоял, сжимая кулаки и глядя в пол.

Дверь распахнулась так нежданно, что мальчишка дёрнулся даже, отскакивая с пути. Вернулся Хенрик, гремя пустыми вёдрами.

— Чего без воды? — спросил Джозеф.

— Да там, — замялся парень, — Гундольфа не было сегодня. У источника какой-то злой дядька работал, я хотел взять воды, да как-то не задалось.

— Хотел или просил?

— Да ладно тебе, Джо, позже сходим...

Тут незадачливый водонос схлопотал подзатыльник и ойкнул. Бросил вёдра, прикрывая голову.

— Как тебя только, дурня, сюда отправили? — возмутился его старший товарищ. — Ты и за полным столом с голоду помрёшь, есть постесняешься. Сам пойду.

Он наклонился, поднял вёдра с пола, поглядел тяжело на Хенрика и вышел.

И тут Эрих рассмеялся. Нехороший это был смех.

— Вряд ли вы ещё увидите своего друга, — сообщил он. — Они с Йоханом полетели доставлять припасы. И как вы могли заметить, Рафаэль в городе, а ваш товарищ не вернулся.

Тут у мальчишки на душе стало так гадко, как давно не было.

Он выбежал прочь, не желая, чтобы его видели. Всё расплывалось перед глазами, будто глядел сквозь мутное стекло, и если протереть рукавом, лучше не становилось. Свернув за угол, Флоренц уселся на землю, прижавшись к тёплому кирпичу старой стены, и разревелся.

Он оплакивал приморское поселение, с которым за годы сроднился. Причал, у которого никогда больше не встанет корабль, и сам корабль, до последнего уголка знакомый, ушедший навеки на дно. Людей, с которыми расстался, не попрощавшись, и в этой жизни уже не увидится.

Он плакал по матери, почти забытой. Вставало перед глазами её худое лицо, рано постаревшее, не улыбающееся никогда. Она не говорила, что любит, но растила их, заботилась об Эрихе, как могла, как о родном. А тот расплатился их жизнями за лучшую долю для себя, едва подвернулся случай.

Мальчишка плакал о брате, который у него был прежде. Тот никогда не вернётся, никогда Флоренц его не отыщет. А этого, чужого и злого, видеть не хотелось. Слишком больно было от того, что лицо его как у прежнего Эриха, и такие же кудри, и даже улыбка — но внутри-то он другой! Надоело обманываться раз за разом, надоело!

Мальчишка стискивал зубы, чтобы не всхлипывать тяжело и некрасиво. Он мотал головой, не желая верить, что Гундольфа больше нет. Ведь они же только недавно плавали взапуски и ловили рыбу, только недавно Флоренц, лёжа на песке, слушал истории о другом мире. Кажется, если постараться, он вернётся в те дни — вот они, рядом, рукой подать. И жар песка, и негромкий голос, и привычный шёпот моря. Счастье на душе. Раковины под ладонью. Песчинки сыплются из руки, сыплются — вот и просыпались все до последней...

— Фло, — прозвучало рядом.

Никого не хотелось видеть, а больше всех этого. Пришёл и выдернул Флоренца с побережья в этот затхлый город, в мёртвый квартал. Так хотелось хоть ненадолго вернуться в прошлое, где было счастье, которого мальчишка тогда не понимал!

— Ты не плачь, — виновато сказал Эрих и опустился рядом. — Посмотри, помнишь?

Флоренц поднял голову и сквозь пелену слёз увидел блестящий шар в ладони брата. Часы, которые так ему понравились.

— Держи, они твои.

— Да что ты... — всхлипнул мальчишка.

Опять стало горько, горше прежнего.

— Ты думаешь, мне всё ещё пять лет? — спросил он брата. — Думаешь, всучишь мне блестящую штучку, и я засмеюсь и обо всём забуду?

— Штучку... Фло, если бы ты знал! Весь этот город мог быть нашим, и он ещё будет. Я этого так не оставлю. А часы возьми, я же их тебе обещал.

И вложил их в руку, только мальчишка разжал ладонь.

— Не нужно мне ни города, ни часов, — шмыгнув, сказал он и поднялся. — Мне брат нужен был. Тот, прежний. Лучше бы я не встречал тебя и не знал, каким ты стал. Лучше бы ты умер!

Если бы Эрих ударил его за такие слова, он бы понял. Но брат сидел, глядя в никуда, как будто не расслышал.

Тогда Флоренц спросил ещё, хоть и боялся ответа:

— Что с Ником? Ты его... вы...

Страшное слово никак не шло с губ.

— Нет его больше на свете, да?

— С каким ещё Ником? — спросил Эрих, недоуменно подняв брови. Не притворялся — правда не понимал.

— Да с нашим Ником из поселения, который приехал цветок на товары менять! — не вытерпел Флоренц, сорвался на крик. — Цветок тот у тебя в доме стоит, и что ты Ника мучил, я знаю!

Брат заметно побледнел, поднялся на ноги. И хотя глядел теперь сверху вниз, а всё-таки мальчишка чувствовал, что из них двоих он сейчас сильнее.

— Откуда ты знаешь? Если Кори что-то сказал, то он солгал...

— Да это ты сам заврался! Думаешь, не понимаю я? Ты ж говорил мне всегда: не обманывай, Фло, с чистой душой жить приятнее. А твоя душа теперь небось грязнее твоего дома!

— Жив он, должно быть, — тихо ответил Эрих — так тихо, что слова пришлось чуть ли не по губам читать. — На моих руках его крови нет.

— Что значит «должно быть»? Где вы его заперли? Где?

— Ты сейчас о нём не беспокойся. Знаешь, он даже не заперт. Я тебе потом расскажу, Фло.

— Нет уж, ты мне сейчас расскажи. У тебя всё «потом» да «потом», пока не станет слишком поздно!

— Он на Свалке. Легче тебе теперь?

Флоренц помедлил. Припомнил то немногое, что слышал от Кори, и ужаснулся. Набросился на брата с кулаками:

— Как ты мог!

— Да нет ничего страшного! — зашипел Эрих, перехватывая его руки. — Этому болвану только и надо было сказать, где видел чужаков, и мы бы его отпустили. А он упёрся. Сам виноват!