Нетипичный атом общества

Через три дня заболевшую Таню увезли в Москву родители. Василий снова взял в руки рабочий инструмент – кнут и до осени отправился с братом чабанить…

К первому сентября в семье Котелкиных насчитывалось два ученика и один студент. Шустроватый Юрка пошел в первый класс. Одноглазый отец семейства, разрывался в поисках лучшей доли между леспромхозом и подсобным хозяйством при дурдоме. Везде были свои преимущества, и Иван никак не мог выбрать, где они весомее. И, если остальная деревня была заинтересована дармовой капустой подсобного хозяйства, то в сыром огороде Котелкиных, особенно в нижней его части, её урожаи были не просто хороши, а превосходны.

До зимы, серьёзных деревенских событий почти не произошло. Соседки Вера и Света, живущие в центре барака, по-быстрому сходили замуж, месяца на полтора-два, да ещё случился казус с вечно пьяным руководителем похоронной команды инвалидов Полежаевым.

У психоневрологического интерната имелось своё кладбище, лошадь с похоронными дрогами летом и санями зимой. Четверо невозмутимых больных, спокойно и равнодушно выполняли ритуальные, скорее не услуги, а обязанности. Гробы изготовляли под одно лекало, для быстроты сколачивания. И вот, однажды, когда покойник оказался бывшим психом более чем двухметрового роста, Полежаев, в просторечии «Полежай», не мудрствуя, топором оттяпал «лишнее» и аккуратно уложил вдоль тела.

Медсестры и сестра-хозяйка благоразумно «вильнув хвостами» исчезли, а начальству и докладывать никто не решился, зато деревня помнила об этом ещё лет двадцать- двадцать пять.

Холодные северные ветры вытеснили остатки лета из центральной России. На праздничные дни, посвященные 7 ноября, к Котелкиным приехала в гости из поселка Селятино Наро-Фоминского района троюродная сестра, возрастом года на два-три постарше Василия, столь броской красоты брюнетка, что ребята, постарше и молодые неженатые мужчины помертвели от одной возможности познакомиться со столь неземным созданием.

Со службы вернулся Сашка Корягин – старший сержант запаса, сын учительницы литературы и русского языка Анны Ивановны и деятеля среднего руководящего звена леспромхоза Сергея Федоровича. Он очень красочно описывал события годичной давности на острове Даманский, бродя по колычёвским улицам с другом детства, физиком-аспирантом Борисом Ксенофонтовым. Вести в деревне разносятся со скоростью звука, так, что они уже были в курсе пребывания феи или принцессы в деревенских пределах и решили взглянуть на неё. Для пущей важности зашли за подающим надежды художником Борей Марковым – их же одноклассником. Скромный Боря нехотя согласился, однако, к общей досаде, за ним увязался его сосед Сережка Михайлов, прозванный Мамонтом за внушительные габариты, ещё не служивший в армии балбес.

На лавочке, близ растущей рядом лиственницы, дерева, не типичного для Подмосковья, набралось человек тридцать. «Звезда» восседала в центре, между Василием и Валеркой Мартыновым, принимая знаки внимания к собственной персоне с равнодушной любезностью.

Спустилась темнота ноябрьского вечера. Позднеосенние ночи, когда ещё нет снежного покрова, а мрачные тучи закрывают луну и звёзды, наиболее черны и беспросветны. Редкие и слабые фонари освещения обозначали контуры петляющей Перспективной улицы.

Следствием несанкционированного сборища, явилось некое подобие конкурса талантливой молодёжи. Витька я снов с душой и не совсем бездарно исполнил популярные «Я еду за туманом» и «Голубая тайга». Бывшие армейцы раскачали деревенский турник с трубой, демонстрируя удалую силу. Мамонт косноязычно стал рассказывать похабный анекдот, но его моментально зашикали. Два Бориса, художник и физик развили небольшой диспут:

– Между прочим, в физике столько юмора и озорства, один Фейнман двух Райкиных стоит – горячился аспирант.

– В живописи побольше юмора, чем во всех науках вместе взятых.

– Докажи!

– Хорошо, – Боря Марков стал перечислять –

– Павла Федотова картины, Кукрыниксы, Борис Ефимов, да любая карикатура.

– Карикатуры не с счёт.

Люба, так звали родственницу Василия откровенно поскучнела.

– Вы ещё стишки почитайте – недовольно пробубнил Володька Варфоломеев, по прозвищу Тарзан, тунеядствующий хулиган, авторитет которого с каждым годом падал всё ниже.

Метрах в пятидесяти к востоку, где начиналась наиболее высокая и широкая часть улицы, из прогона между своим собственным огородом и огородом шеф повара интерната Анатолия Сергеева, показалась известная деревенская активистка Галя Безрукова. Она успела поруководить пионерами, потом комсомольцами, поддерживала, или клеймила позором, в зависимости от указаний и была не слишком любима учителями. Её крикливый командный голос идеально подходил к будущей профессии – она являлась студенткой торгового техникума. Жизнь обделила её ростом и подругами, но с Людой Королевой, девицей на два класса младше неё, они вполне находили общий язык.

Галя подошла деловито-руководящей походкой с интересом разглядывая неординарное сборище. Её появление никакого любопытства у мужского пола, за исключением Мамонта не вызвало. Сашка Корягин склонился к гитаристу Витьку и что-то шепнул на ухо. Тот резко вдарил по струнам и и хриплым голосом, в манере Владимира Высоцкого исполнил твистовую «Ладу»:

– Под железный звон кольчуги…

На третьем куплете, большинство хлопало, поддерживая ритм песни.

Зоркий взгляд будущей торговки моментально оценил далеко не среднестатистическую красоту новенькой. Галя сообразила, почему отсутствуют девчата – с такой соперницей шансы стремятся к нулю.

Она презрительно поджала губки, гордо, или, как ей казалось, гордо подняла голову и, торопливо зашагала в сторону Парковой улицы, где слышался девичий смех, на прощание вполоборота бросив:

– Собачья свадьба…

Тем временем Тамара Котелкина сварливо выталкивала одноглазого мужа из просторной избы:

– Иди, иди Иван, разгони этот шалман. Покоя нет ни днём, ни ночью, маленькому спать пора.

Спать то было ещё рано. В ней бушевала обычная бабья сварливость. Иван не спешил на «разгон митинга», он ленился и опасался – толпа была слишком многочисленна.

Жена всё-таки «допилила» и он нехотя тронулся по светло-серым, некрашеным полам в террасу и далее на улицу. Неуверенно и робковато подошедшего хозяина встретили приветливо. Соратник по несчастью (тоже не имеющий глаза, но с другой стороны) Генка Молоканов, прозванием Пират Степанович, предложил плеснуть Ивану граммов сто чистой как слеза крепчайшей самогонки, выделки Александра Матвеевича Сионова. Кривой согласился, не чинясь и, махнув стопочку, помчался за закуской. Когда он полез в подпол, Тамара всплеснула руками:

– Да ружьё то не там!

Снизу послышалось:

– Пошла ты со своим ружьём, не мешай отдыхать людям…

Один из самых высокорослых деревенских парней, Валерка Вихров, вспомнил, что вечером, по первой программе телевидения, станут показывать фильм «Белое солнце пустыни». Человек двенадцать-пятнадцать по-тихому слиняли, видя бессмысленность своего присутствия.

Из полутора десятков оставшихся, двое находились в довольно юном возрасте, едва старше Василия. Восемнадцатилетний Володька Елин и его дальний родственник Вадим Чайковский, хотя и считались условно своими, жителями Колычева не являлись. Семнадцатилетний Вадим из Воскресенска, частенько гостил у тётки – миниатюрной жены Константина Маковского и дружил со своим троюродным племянником, который был постарше его на год и обитал в соседней деревне Сазоново. Девица их мало интересовала, а затесались они в компанию так, подурачиться. И эти легкомысленные молодые люди затеяли придурковатый разговор о кладбищах, покойниках, фосфоре и потусторонней мистике.