Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева
Шрифт:
Генсеку хотелось конвертировать выросшую военную мощь СССР в валюту дипломатических соглашений и международного престижа. С помощью Андропова, Громыко и «просвещенных» помощников и референтов Брежнев приступил к выработке собственной концепции международной политики, которая была сформулирована в программе построения мира в Европе и взаимодействия со странами Запада. Центральное место в это программе отводилось идее созыва общеевропейского совещания по безопасности и сотрудничеству. Об этом советский руководитель объявил на очередном съезде КПСС, который планировался на весну 1970 г., но состоялся лишь в марте — апреле 1971 г. Один из историков, специалист по истории разрядки, заключил, что на этом съезде «Леонид Брежнев упрочил свое руководящее положение в Политбюро по вопросам внешней политики». Генсек также «не скрывал, что его программа является советским ответом на восточную политику Вилли Брандта» {813} . Встретив бурными аплодисментами речь Брежнева, делегаты съезда единодушно поддержали Программу мира и одобрили договоренности с Западной Германией. Это было не только ритуальным действом, но и важным политическим событием. Теперь Брежневу было гораздо проще отбиваться от тех, кто критиковал его за внешнюю политику. В своей
В октябре 1971 г. довольный собой Брежнев наставлял своих референтов: «Мы все время боремся за разрядку. И тут мы много достигли. Сегодня о наших переговорах с крупнейшими государствами Запада речь идет уже не о конфронтации, а о соглашении. И мы будем вести дело к тому, чтобы [Общеевропейское совещание о безопасности и сотрудничеству] провозгласило декларацию о принципах мирного сосуществования в Европе. Это отодвинет лет на 25, а может быть, на век проблему войны. К этому мы направляем все свои мысли и деятельность нашего МИДа и всех общественно-политических организаций не только своей страны, но и наших союзников» {815} . Но «борьба за разрядку» оказалась делом еще более трудным, чем представлялось Брежневу. И причина этого заключалась не только в давлении противников разрядки внутри страны, сколько в том, что происходило за ее пределами. Война во Вьетнаме и инерция советско-американского противостояния по всему миру — все это продолжало ставить разрядку под угрозу срыва.
Страсти перед саммитом
В течение многих лет Брежнев со своими друзьями из числа высших военачальников и руководителей военно-промышленного комплекса относились к США как к врагу номер один. Контроль над вооружениями и поиск компромиссов с американцами плохо вязались с этим образом мыслей. К тому же продолжала действовать хрущевская военная доктрина, целью которой провозглашалась победав ядерной войне. Министерство обороны СССР считало, что просто стратегического паритета с американцами не достаточно. Нужно создать ядерную мощь, равновеликую американским, британским и французским ракетным арсеналам, вместе взятым, и учесть те ракеты средней и малой дальности, которые размещены на базах в Западной Европе и на плавучих средствах (авианосцах, подводных лодках) вокруг Советского Союза {816} . В общем, советское военное командование стремилось сохранить за собой полную свободу действий в продолжающейся гонке вооружений (в этом они мало отличались от своих американских коллег). Советский генералитет с крайней подозрительностью относился к возне дипломатов, осознавших, что победить в ядерной войне невозможно, и доказывавших, что СССР необходимо поставить перед собой другую цель — договориться о паритете, основанном на взаимном доверии. Министр обороны Гречко на заседании Политбюро не стеснялся открыто подозревать советских дипломатов в предательстве. По адресу Владимира Семенова, главы советской делегации на переговорах по ограничению стратегических вооружений (ОСВ), Гречко заявил, что тот «поддается американскому давлению». На первых порах Брежнев тоже не особенно жаловал дипломатов-переговорщиков. В здании ЦК на Старой площади, давая указания членам советской делегации на переговорах по ОСВ перед их отъездом в Хельсинки в октябре 1969 г., генсек строго наказал им держать рты на замке, не разбалтывать военных секретов. «Смотрите, Лубянка тут недалеко», — намекнул Брежнев на вездесущее КГБ {817} .
Установление в феврале 1969 г. через советского посла в США Анатолия Добрынина и Киссинджера тайного канала между Вашингтоном и Москвой долгое время не приносило никаких результатов. Любое послание с советской стороны в Белый дом должно было обсуждаться в МИД и утверждаться на Политбюро. Фигура Никсона, бывшего маккартиста, сделавшего карьеру на антикоммунизме, возбуждала толки и подозрения. От его президентства не ждали ничего хорошего {818} . Не способствовало развитию советско-американских отношений и то, что приоритеты сторон резко расходились. Члены Политбюро считали, что самая важная задача — это проведение двусторонних переговоров о контроле над вооружениями. Что касается Никсона, то ему не давала покоя война во Вьетнаме, и все вопросы, связанные с контролем над вооружениями, он увязывал с главным требованием: Кремль должен был заставить северовьетнамских коммунистов прекратить боевые действия в Южном Вьетнаме {819} . Никто в Кремле не был готов к таким шагам. Громыко понимал, какие настроения преобладают в руководстве страны, и когда Никсон предложил провести встречу на высшем уровне, глава советского МИД на заседании Политбюро высказался за проволочку. Он предложил согласиться на встречу на высшем уровне только тогда, когда американцы подпишут соглашение по Западному Берлину. Члены Политбюро согласились с Громыко, и предложение Никсона пролежало несколько месяцев без ответа {820} .
Брежнев стал активно проявлять личный интерес к обмену информацией по тайному каналу только в 1971 г. А уже к лету того же года он выразил желание встретиться с Никсоном в Москве и посетить с ответным визитом Соединенные Штаты. Что подтолкнуло генсека изменить решение Политбюро? Во-первых, Брежнев стал чувствовать себя гораздо увереннее после прошедшего в марте — апреле 1971 г. съезда КПСС и в результате успешных встреч с Баром и Брандтом. Другим фактором стало внезапное известие о предстоящем визите Никсона в Китай. После стычек на китайско-советской границе в Вашингтоне наконец-то поняли, что две коммунистические державы действительно стоят на грани войны друг с другом (яростная идеологическая полемика предыдущих лет американцев в этом не убедила). Никсон и его советник по национальной безопасности Генри Киссинджер приступили к осуществлению «трехсторонней дипломатии»: они пытались параллельно и налаживать отношения с Пекином и Москвой, и использовать их вражду в американских интересах, прежде всего для окончания вьетнамской войны. «Трехсторонняя дипломатия» сработала: после того как Мао Цзэдун пригласил президента США приехать в Пекин, Политбюро решило, что затягивать вопрос о встрече на высшем уровне, как предлагал Громыко, неразумно {821} .
Тем временем произошло событие, окончательно разрешившее все сомнения Брежнева. 5
августа 1971 г. он получил первое личное послание от президента Никсона. До этого официальным советским адресатом тайного канала был Косыгин, но Добрынин намекнул Киссинджеру, что пора бы внести коррективы. И вот, к удовольствию генсека, сам президент США попросил его стать партнером в обсуждении «крупных проблем». Брежнев незамедлительно ответил предложением провести советско-американскую встречу на высшем уровне в Москве в мае — июне 1972 г. Добрынин получил из Москвы распоряжение о том, что с этого момента Брежнев будет лично следить за подготовкой к саммиту {822} .Как и в случае с «восточной политикой» Брандта, генсек решил рискнуть своим политическим капиталом для встречи с Никсоном, только когда убедился, что шансы осуществить прорыв в отношениях с США высоки. И все же последние километры на маршруте продвижения к московскому саммиту оказались усеяны острыми камнями. Первая неприятность случилась в западногерманском бундестаге, где канцлеру Брандту грозил вотум недоверия со стороны большинства депутатов, а ратификация Московского договора оказалась под угрозой срыва. Провал политики Брандта спутал бы все карты советской дипломатии и лично Брежневу: процесс улучшения советско-германских отношений был бы приостановлен или того хуже — повернут вспять. Брежнев даже обратился к Белому дому с просьбой повлиять на консервативных депутатов бундестага и помочь Брандту. В КГБ обдумывали возможность подкупа некоторых депутатов {823} . 26 апреля 1972 г. Брандт получил вотум доверия с перевесом в два голоса. 17 мая бундестаг ратифицировал Московский договор. Как с политической, так и с психологической точки зрения это давало Брежневу достаточные основания для успешных переговоров с Никсоном в Москве.
Еще одно событие, ставшее испытанием для наметившегося советско-американского диалога на высшем уровне, разразилось в Южной Азии. В ноябре 1971 г. вспыхнула война между Пакистаном и Индией. Всего за три месяца до этого СССР подписал с индийским премьер-министром Индирой Ганди Договор о мире, дружбе и сотрудничестве. Советское руководство обязалось поставить Индии крупную партию вооружений. Помощник Брежнева позже вспоминал, что это был главным образом геополитический ответ на сближение Никсона с Китаем. Но то, что случилось потом, стало потрясением для руководства обеих сверхдержав. Воодушевленная договором с СССР о поставках вооружений Индира Ганди послала индийские войска в Бангладеш (в то время Восточный Пакистан), чтобы поддержать бенгальских сепаратистов. В ответ пакистанцы атаковали индийские аэродромы. Пакистанская армия быстро проиграла войну на востоке, но на западе боевые действия могли перекинуться в Кашмир, на территорию, являвшуюся предметом наиболее ожесточенных споров между двумя государствами {824} .
Индо-пакистанская война вызвала у Никсона и Киссинджера почти истерическую реакцию: они усмотрели в этих событиях сговор СССР с Индией, имеющий целью подорвать всю их систему трехсторонней дипломатии. Победа Индии грозила, в частности, сорвать сближение США с Китаем, ведь КНР был главным союзником Пакистана в регионе — в противовес Индии и Советскому Союзу. Американцы потребовали от Брежнева гарантий, что Индия не станет нападать на Западный Пакистан. Казалось, Никсон был готов поставить московский саммит в зависимость от действий Советского Союза по этому вопросу. Более того, президент США направил в Бенгальский залив авианосцы 7-го американского флота. Советские руководители, включая Добрынина, не могли понять, почему Белый дом поддерживает Пакистан, который, как они считали, развязал войну против Индии. Недоумение Брежнева вскоре сменилось гневом. В узком кругу он даже предлагал передать Индии секреты атомного оружия. Его советники сделали все возможное, чтобы похоронить эту идею. Когда через несколько лет Александров-Агентов напомнил Брежневу об этом эпизоде, тот не смог сдержать эмоций и еще раз крепко выругался в адрес Соединенных Штатов {825} .
Однако самым серьезным препятствием для встречи на высшем уровне оставалась вьетнамская война. Весной 1972 г. Ханой предпринял новое наступление на Южный Вьетнам, причем без всяких консультаций с Москвой. В ответ на это ВВС США возобновили бомбардировки северных территорий и в бухте порта Хайфон повредили четыре советских торговых судна. Несколько членов экипажей судов погибло. В начале мая Никсон приказал усилить и без того ожесточенные бомбардировки Ханоя и отдал распоряжение минировать северовьетнамские порты и внутренние водные пути {826} . По мнению Косыгина, Подгорного, Шелеста и других членов Политбюро, встречу с Никсоном следовало отменить {827} . Брежнев колебался. Как вспоминает его помощник, генсек, как и другие члены советского руководства, был «потрясен и возмущен провокационным характером действий Вашингтона». Его мало трогали заботы Никсона о сохранении своего престижа в глазах американцев. «Он видел только, что под угрозу поставлена советско-американская встреча, на подготовку которой было затрачено столько усилий и энергии, что его пытаются припереть к стенке. Действовать под диктовку американцев так, как они того хотели, т. е. заставить Ханой прекратить наступление, отказаться от уже почти достигнутой победы на Юге, советское руководство просто не могло: руководство ДРВ в данной ситуации не послушало бы подобных советов» {828} .
Однако личная заинтересованность Брежнева в этой встрече одержала верх над эмоциями, и он употребил все силы, чтобы урезонить разгневанных коллег. Заставить Ханой прекратить военные действия на полпути было явно невозможно, и все же Брежнев и Громыко попытались выступить посредниками между Киссинджером и коммунистическими лидерами Ханоя. Кроме того, они сразу же согласились на тайную встречу с Киссинджером в Москве для обсуждения способов урегулирования конфликта. Советник Никсона по национальной безопасности находился в Москве два дня — 21 и 22 апреля. Вместо того чтобы оказывать давление на советского руководителя по вьетнамскому вопросу (как того хотел Никсон), Киссинджер изо всех сил старался установить с Брежневым сердечные отношения. По всем существенным моментам Киссинджер был настроен на компромисс и пошел на уступки Брежневу и Громыко по тексту документа «Основы взаимоотношений между СССР и США». Как резюмировал Александров-Агентов, в этом документе были «фактически зафиксированы важнейшие принципы, за признание которых Советское государство боролось в своей внешней политике на протяжении многих лет». Самым важным для генсека было то, что в качестве одной из основ советско-американской разрядки в нем признавалось равенство сторон {829} .