Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева
Шрифт:
Американская поддержка других политических течений в Анголе, противников МПЛА, сузила для Кремля возможность выбора. Первый заместитель Громыко Георгий Корниенко и тогда, и позднее был убежден, что расширение советского участия в ангольских событиях происходило лишь в ответ на тайные операции ЦРУ. Осенью 1975 г. члены тройки, поддержанные Сусловым, заговорили о том, что помочь Анголе — «моральный и интернациональный долг». В эти же дни Брежнев работал на даче со своими референтами над текстом очередного выступления, и один из них, Георгий Арбатов, предупредил генсека о том, что военное вмешательство в Анголе может серьезно повредить политике разрядки. Александров-Агентов, слышавший сказанное Арбатовым, резко ему возразил. Он вспомнил, как в 1935 г., когда в Испании вспыхнула гражданская война, Советский Союз нашел возможность помочь испанским республиканцам. Кроме того, он напомнил Брежневу о том, как воинственно повели себя американцы в 1971 г., когда их союзнику Пакистану угрожала опасность. Генсек, чьи силы и интерес к разрядке к тому времени уже пошли на убыль, уклонился от спора, так и не приняв ничью сторону. Однако позже он пошел на поводу у тех, кто говорил об «интернациональном долге». В октябре 1975 г. Добрынин проинформировал Брежнева о том, что помощь МПЛА дала повод к большой антисоветской кампании в США. Но ничего, кроме раздражения, это известие у генсека не вызвало.
При таком раскладе у кубинцев появились дополнительные рычаги воздействия на СССР. Через две недели после подписания Хельсинкского Заключительного акта Фидель Кастро направил Брежневу план переброски в Анголу регулярных кубинских частей советскими транспортными самолетами. В тот момент Брежнев ответил категорическим отказом. Однако в ноябре, к всеобщему замешательству, первые кубинские вооруженные отряды уже сражались на стороне МПЛА. Позже Корниенко утверждал, будто бы кубинцы обвели вокруг пальца советских военнослужащих на Кубе, заставив их поверить в то, что у них есть разрешение Кремля лететь в Анголу на советских самолетах. Громыко и Андропов не скрывали своего удивления: они считали, что кубинское участие в ангольской войне приведет к жестким ответным мерам американцев, осложнит процесс разрядки и создаст напряжение вокруг самой Кубы. Тем временем кубинцы уже приступили к выполнению операции «Карлота» по спасению режима МПЛА. До сих пор никому не удалось обнаружить в советских и кубинских архивах ни единого документа, который бы проливал свет на это поразительное развитие событий {951} .
Двумя годами раньше Брежнев не захотел помочь терпящему крах социалистическому правительству Сальвадора Альенде в Чили. Просьба Альенде о кредитах была отклонена. В том же 1973 г. СССР начал терять свое влияние в Египте. В августе 1975 г. разбились надежды на победу коммунистов в Португалии {952} . Готовясь к докладу перед съездом КПСС, Брежнев не мог игнорировать эти явные провалы в международной политике. «Потерять» Анголу значило бы добавить к этим провалам еще один. Кремлевские правители, видимо, почувствовали, что теперь они уже просто не могут бросить МПЛА в беде — на карту был поставлен престиж СССР. Корниенко вспоминал, что «опять сработал рефлекс интернационального долга, тем более что этому предшествовала вооруженная интервенция в Анголу со стороны Южно-Африканской Республики, фактически поддержанная Соединенными Штатами, если и не организованная ими». Кроме того, бросить на произвол судьбы кубинские войска и силы МПЛА, которые сражались в Анголе против вражеских войск, финансируемых американцами и частично укомплектованных иностранными наемниками, для СССР было бы равносильно тому, чтобы во второй раз оскорбить и подвести своего строптивого кубинского союзника, первый раз это случилось при урегулировании Карибского кризиса {953} .
В начале 1976 г. президент Джеральд Форд под давлением растущей критики перестал употреблять слово «разрядка» в своих выступлениях. Киссинджер также стал выражать тревогу по поводу того, что СССР воюет в Анголе кубинскими руками. Он заявил, что американо-советское сотрудничество может не пережить «новых Ангол». Между тем кубинские войска, усиленные массированными поставками вооружений советской военно-транспортной авиацией из СССР, смогли разбить и отбросить от столицы Анголы Луанды отряды южноафриканских наемников и Национального фронта за освобождение Анголы (ФНЛА), которым помогало ЦРУ. Африканские государства одно за другим признали правительство Анголы, возглавляемое Нето. Победителей, как известно, не судят. Советские и кубинские военные начали развивать успех, создавая военные лагеря в Зимбабве и Мозамбике для подготовки боевиков Африканского национального конгресса и их засылки в Южно-Африканскую Республику, чтобы бороться с режимом апартеида. Победа кубинцев позволила Кремлю устранить напряженность в советско-кубинских отношениях {954} . Кроме того, эта победа стала чудесным подарком для Леонида Ильича перед съездом КПСС. Она позволила советскому руководству добиться поддержки у стран, входивших в Движение неприсоединения, а также со стороны всех тех, кто сочувствовал борцам против колониализма и апартеида {955} .
Трудная жизнь с Картером
Несмотря на шум, поднявшийся в США вокруг Анголы, Брежнев и другие члены Политбюро надеялись, что Форд одержит победу на президентских выборах и останется партнером в политике разрядки. Однако непостоянство политической жизни Америки в очередной раз разрушило надежды Кремля. В ноябре 1976 г. бывший губернатор штата Джорджия, некогда фермер, занимавшийся выращиванием арахиса, победил Джеральда Форда на выборах в президенты США. В Джимми Картере причудливым образом сочетались добрые намерения и категоричный морализм, неопределенность в приоритетах и почти маниакальная дотошность в мелочах. Он имел сильное желание выйти за пределы «устаревших планов» холодной войны и ратовал за ядерное разоружение. Новоизбранный президент США обещал проводить «новую внешнюю политику», менее скрытную и более прозрачную, чем раньше, и сделать тему прав человека одним из приоритетов своей администрации.
В своих публичных выступлениях Картер заявлял о том, что пришла пора преодолеть «чрезмерный страх перед коммунизмом». Однако в стенах Белого дома почему-то опасались, не собирается ли советское руководство устроить Картеру испытание на твердость, наподобие того, что устроил Хрущев для Кеннеди на встрече в Вене в июне 1961 г. Брежнев поспешил заверить Картера через конфиденциальные каналы, что не собирается проверять его на слабину {956} . Но и у Кремля были опасения насчет Картера. Советские специалисты-международники подозревали, что новый и неискушенный президент может стать заложником сил, выступающих против разрядки. Если госсекретарь администрации Картера Сайрус Вэнс, сменивший на этом посту Киссинджера, был известен как опытный и давний сторонник переговоров с СССР, то советник Картера по национальной безопасности Збигнев Бжезинский сразу же вызвал в Кремле тревогу. Сын польского дипломата и ведущий специалист по изучению тоталитарной системы в СССР, Бжезинский давно был известен в Москве как один из сторонников возвращения к стратегии сдерживания, поборник концепции «наведения мостов» к Польше и другим восточноевропейским странам с тем, чтобы подорвать там советское влияние. Кроме того, он был одним из руководителей Трехсторонней комиссии, созданной крупными финансистами, банкирами и политиками для гармонизации отношений между
тремя центрами капитализма — США, Западной Европой и Японией {957} .Публичная поддержка Картером кампании за соблюдение прав человека с самого начала осложнила его отношения с Кремлем. В Советском Союзе, начиная с августа 1975 г., возникли группы по соблюдению Хельсинкских соглашений. Их создали диссиденты-правозащитники, антисоветски настроенные националисты в Москве, а также на Украине, в Литве, Грузии и Армении. Эти группы собирали информацию о нарушениях прав человека, упомянутых в Заключительном акте, и передавали ее западным журналистам. Один из ветеранов Московской Хельсинкской группы вспоминает, что «наши самые оптимистичные прогнозы казались реальными: похоже было, что новая администрация будет требовать от СССР выполнения данных в Хельсинки обещаний». Это был первый случай, когда советскому государству бросили вызов общественные структуры, опиравшиеся на международное законодательство. В качестве ответной меры Хельсинкские группы подверглись давлению со стороны КГБ, и в январе — феврале 1977 г. наиболее активные участники правозащитного движения были арестованы, в том числе Юрий Орлов, Александр Гинзбург и Анатолий Щаранский. Американцы выступили с официальным протестом. 18 февраля Добрынину было поручено донести до Вэнса мысль о том, что новая политика США в корне нарушает Основные принципы невмешательства во внутренние дела друг друга, о которых договорились Брежнев и Никсон в 1972 г. Через десять дней Картер пригласил к себе в Белый дом диссидента Владимира Буковского, высланного из СССР {958} .
С точки зрения Брежнева, продолжать сотрудничество и договариваться по вопросу о контроле над вооружениями было гораздо важнее, чем затевать дрязги из-за каких-то нарушений прав человека.
Советскому лидеру захотелось послать Картеру какой-нибудь положительный сигнал накануне дня его инаугурации. Выступая с речью в Туле 18 января 1977 г., Брежнев впервые недвусмысленно представил доктрину безопасности СССР как оборонительную. Отвечая на нападки врагов ОСВ в Соединенных Штатах, генсек заверил, что Советский Союз не стремится к военному превосходству с целью нанесения первого удара. На самом деле военные программы советского государства ставят целью создание оборонительных возможностей, способных остановить любого потенциального агрессора. Брежнев надеялся, что эта речь уравновесит развернувшуюся в американских СМИ кампанию о «советской военной угрозе» и поможет Картеру лучше понять позицию советского руководства. Однако Черняев, один из референтов, участвовавших в подготовке речи в Туле, ясно сознавал, что одних слов недостаточно. «Шум о советской угрозе опирается на факты. Скрыть наращивание нашего ракетного и иного оружия нам не удавалось прежде и не удастся вновь, — записал он в своем дневнике. — Поэтому отделаться периодическими заявлениями, что мы никому не угрожаем, не получится. Если мы не пойдем на реальное изменение военной политики и на деле не покажем, что действительно хотим сокращения вооружений, что не стремимся к превосходству в первом ударе, гонка, рассчитанная на наше экономическое истощение, будет продолжаться» {959} .
В Кремле очень хотели, чтобы в их отношениях с Белым домом сохранялась преемственность и можно было по-прежнему общаться через конфиденциальный канал связи. Советское руководство успело привыкнуть к этому за время правления Никсона и Форда. Однако Картер сразу дал понять, что отныне все будет по-другому. Добрынин пытался через Бжезинского выйти прямо на Картера в обход государственной иерархии, но тщетно. Новый президент США твердо решил играть с СССР в открытую, не прибегая к методам тайной дипломатии. Внешнюю политику он хотел проводить через Вэнса и Госдепартамент. Более того, Картер принял предложения по контролю над вооружениями, разработанные группой аналитиков, близких к сенатору Джексону, среди которых были Пол Нитце и Ричард Перл. Эти люди, в особенности Перл, отвергали Владивостокские соглашения, выступали за резкое наращивание американской военной мощи и силовое давление на Советы. Предложения этих аналитиков включали прежде всего требование советской стороне пойти на уничтожение большого числа ракет в шахтах, в том числе половины ракет «Сатана» {960} . Это означало, что рамки Владивостокских договоренностей об ОСВ оказывались списанными в архив. Кроме того, это означало, что советская сторона потеряет половину своих самых мощных ракет, в то время как в ответ американцы лишь брали на себя обязательство не размещать в будущем подобные системы. К тому же в новых предложениях откладывалось на неопределенное время соглашение об ограничении американских крылатых ракет и новых советских бомбардировщиков среднего радиуса действия ТУ-22М («Бэкфайр»), а последние необоснованно объявлялись стратегическими системами {961} .
Брежнев пришел в ярость. Он-то полагал, что собственным здоровьем заплатил за соглашение во Владивостоке. И вот теперь надо снова уговаривать всех дома и за рубежом, а силы у генсека уже совсем не те. Он дал указание Громыко, Устинову и Андропову составить текст «жесткого письма» Картеру с призывом достичь быстрейшего соглашения на основе договоренностей, достигнутых им с Фордом во Владивостоке. В этом письме Брежнев подчеркивал, что такое соглашение откроет путь к их личной встрече, что имело большое значение для советского лидера. Картер был удивлен суровым тоном письма, однако сдаваться не собирался. Он объявил, что в Советский Союз поедет госсекретарь Вэнс с большой делегацией и привезет новые предложения: одно — с «существенными сокращениями», а второе — основанное на Владивостокских договоренностях, но без ограничений по крылатым ракетам и советским средним бомбардировщикам. Для советского военного руководства, уже настроенного в духе «либо — все, либо — ничего», оба эти предложения были неприемлемы. Перед приездом Вэнса в Москву генсек встретился с тройкой у себя на даче. По всей вероятности, там было решено «преподать урок американцам» {962} .
Решение отвергнуть американские предложения можно было понять. Вэнс, кстати, ожидал этого и готовился выложить на стол запасную, более приемлемую для переговоров формулировку. Но совершенно неожиданным для него стало грубое, даже хамское обращение, которому госсекретарь подвергся в Москве. Уже во время первой встречи с Вэнсом 28 марта 1977 г. Брежнев был откровенно недоброжелателен и раздражителен. Он и Громыко не скрывали своего презрительного отношения к деятельности Картера, а некоторые их оскорбительные замечания касались непосредственно личности президента США. Они перебивали Вэнса и даже не дали ему зачитать альтернативное предложение, которое позволило бы найти путь к компромиссу. Делегация США вернулась домой ни с чем, что являлось болезненным ударом по международной репутации Картера. Чтобы «добить» американцев, Громыко созвал специальную пресс-конференцию, на которой он растоптал американские предложения. Как выразится позже Вэнс, «нам швырнули в лицо мокрой тряпкой и велели убираться домой» {963} .