Неукротимый голод

Мурген нахмурился и фыркнул.

— Неудачно. Я надеялся, что она забеременела от этого ажеры. Я бы хотел увидеть такого ребенка. Ты можешь себе представить?

Шей бы это тоже понравилось, но не сейчас и не ради Мургена.

— Внутри терранки есть следы спермы, — сказал волтурианин. — Есть шанс, что это займет много времени. Или, если вы хотите, мы можем взять несколько образцов и искусственно оплодотворить ее, когда у нее наступит овуляция.

К горлу подкатил ком. Мурген задумчиво замычал и сложил руки на животе.

— Возьмите образцы и сохраните их. Мне придется решить, как я хочу действовать дальше… В конце концов, существует так много возможностей, и за последние несколько месяцев у меня было мало шансов рассмотреть их все соответствующим образом.

— Конечно, сэр.

По указанию Мургена охранники вышли вперед и заставили Шей лечь на спину, пока волтурианка брала у нее образцы. Шей уставилась в потолок, пытаясь отвлечься от работы волтурианки, но игнорировать холодные, твердые, агрессивные инструменты было трудно.

— Все готово, сэр, — наконец сказала волтурианка.

— Нострус, отведи терранку в ее камеру, — сказал Мурген. — Ее потомству еще многому предстоит научиться, и я горю желанием принять в этом участие.

Глаза Шей расширились, и она резко выпрямилась.

— Нет! Мне нужно быть с ней. Я нужна ей.

Стражники снова вышли вперед и схватили ее за руки, чтобы удержать на месте.

Нострус медленно приблизился, его глаза, горящие ненавистью, были устремлены на Шей.

— Твоя старая комната ждет тебя, терранка. Не усложняй.

Она сохраняла спокойствие ради Лии, была так уверена, что они с дочерью будут вместе. Но она ошибалась.

Шей посмотрела на Мургена.

— Пожалуйста. Я буду вести себя хорошо, клянусь, только, пожалуйста, позволь мне остаться с ней. Ей нужно поесть. Ей нужно тепло, нужна мать. — Слова кислым комом подступили к горлу, но именно отчаяние заставило ее умолять. Она не знала, что они сделают с Лией.

Мурген фыркнул.

— Возможно, но это определят мои медицинские работники, а не животное.

— Пошли, — сказал Нострус. Он поднял правую руку, в которой было небольшое устройство — пульт, который он синхронизировал с ее ошейником и наручниками. Когда он нажал на кнопку, наручники Шей сдвинулись вместе перед ней, словно притянутые мощной магнитной силой.

Охранники подняли Шей со стола и поставили на ноги.

Она вырвалась из их хватки, наткнулась спиной на смотровой стол и повернулась, готовая перепрыгнуть через стол и помчаться через комнату к своей дочери.

— Нет! Ты не можешь забрать ее у меня!

Кряхтя, охранники потянулись к ней, впиваясь пальцами в обнаженную кожу. Шей почти не почувствовала боли. Она отвела локоть назад и ударила одного из них в диафрагму, заставив его согнуться пополам и ослабить хватку.

Электрический разряд от ошейника Шей сковал ее мышцы и чуть не заставил прикусить язык. Боль была невыносимой, но она не отвела глаз от Лии, даже когда на них навернулись новые слезы. Шок длился секунду, две, три, это длилось вечно, но Шей не позволила боли подавить ее единственную цель. Ей нужно было быть со своим ребенком.

Ее тело, казалось, не соглашалось с этим. Когда шок, наконец, прошел, она обмякла. Охранники просунули руки ей под мышки, чтобы поддержать. Ее ноги, частично свисавшие, отказывались принимать вес, а легкие горели огнем. Несколько мгновений единственным звуком, который она слышала, было биение пульса в висках.

Нострус подошел ближе. Шей не могла поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Она застыла, уставившись на его ботинки. Но у нее все еще был голос.

— Иди нахуй, бессердечный ублюдок, — прохрипела она.

Он медленно поднял правую руку и нажал кнопку на маленьком пульте дистанционного управления. Еще один электрический удар — на этот раз более краткий, но не менее болезненный — пронзил ее. На этот раз она зажмурилась. Ее конечности дрожали, когда шок прошел.

Раздался тихий перезвон, похожий на сигнал вызова голокома.

— Да? — сказал Нострус. Последовала пауза. — Немедленно свяжись с одним из техников и оповести всех сотрудников службы безопасности.

— В чем проблема, Нострус? — спросил Мурген.

— Система наблюдения не работает, сэр, — натянуто сказал Нострус. — Возможно, это просто сбой, но я бы хотел, чтобы вы отправились в безопасную комнату, пока мы не получим известие о том, что все исправлено.

— Чепуха, мой мальчик. У меня здесь слишком много работы. Я ждал этого месяцами и больше ни минуты не задержусь.

Нострус тяжело вздохнул и наклонился достаточно близко, чтобы Шей почувствовала его дыхание у своего уха, когда он прошептал:

— В тебе больше нет этого ребенка, терранка. Мне не разрешено убить тебя, но у меня есть много способов причинить тебе боль. Веди себя прилично.

— Я убью тебя, — поклялась она, выдавливая слова шепотом из сдавленного горла.

Ее тело содрогнулось, когда очередная волна от электрошокового ошейника пронзила ее. За жгучей болью последовало внезапное, пугающее онемение. Хотя веки были закрыты, перед глазами на мгновение все побелело. Она смутно осознавала, что Мурген говорит, прежде чем кромешная тьма прогнала эту ужасную белизну, лишив ее сознания.

Шей проснулась от легкого покачивания, точно такого, какое испытываешь, катаясь на лодке по спокойным глубоким водам. Это успокаивало, но в то же время было неправильно. Ее не было ни рядом с океаном, ни с озером, ни даже с прудом. Ее даже не было на Земле.

Она сделала медленный, глубокий вдох. Вызванный этим приступ боли прокатился по телу и запустил цепную реакцию, в ходе которой каждая рана дала о себе знать. Каждая частичка ее тела болела, даже те части, о существовании которых она никогда не подозревала. Этой агонии было более чем достаточно, чтобы напомнить ей о том, что произошло и где она находится.

Лия.

Шей удержалась от того, чтобы сесть, но с трудом. Ей нужно было действовать, да, нужно было добраться до ребенка и убраться из этого места, но по опыту она знала, что опрометчивые действия здесь не приведут к достижению ее целей. В своем нынешнем состоянии она была слишком обездолена, чтобы действовать исключительно в гневе. Отец давным-давно научил ее, что нужно оценивать ситуацию, прежде чем реагировать на нее — по крайней мере, когда это возможно. Это означало сохранять спокойствие. Это означало думать.