Nevermore, или Мета-драматургия

— Блю Той?* — глубокомысленно изрекла я.

Он возмущенно фыркнул.

— Я вовсе не 'блю'. Я 'би' — если уж вас интересуют интимные подробности моего бытия. А уж на 'той' вполне мог бы и обидеться…

— Блэк Тайм? * * — высказала догадку Эстер.

— Блэк Тайга! *** — подобострастно вставил Даксан.

— А вот и неверно. Блэк Тир — Черная Слеза. Эта слеза имеет свойство затвердевать и превращаться в кристалл, самый прочный на свете. Мой хороший друг и весьма потрясающий индивид Атум считает, что 'т' надо поменять на 'х'. Нет, ничего матерного — Блэк Хол, Черная Дыра — по его мнению, это наиболее подходящий для меня образ. Но даже гениальные люди иногда ошибаются. Еще сигареты когда-то были такие — 'БТ', мой папа любил их курить и дымил, видимо, меня зачиная…

— А Йорик? — спросила Айви, дождавшись, пока Бэт примолкнет, закуривая с отрешенной улыбкой. — Как думаете, почему он себе такой ник выбрал?

— Бедный Йорик, — пробормотала Эстер, доставая из сумочки сигареты (на что Бэт галантно предложил свои). — Печальный и мудрый шут.

— Н-ничего в нем нет от шута! — запротестовал Даксан.

— Следовательно, ник выбран с ориентировкой на череп, — с той же улыбкой протянул Бэт.

— Жаль, что т-ты, Айви, не догадалась захватить его с собой в Питер. С удовольствием пообщался бы с ним в реале.

— И я, — поддержала Даксана Эстер. — Йорик — один из немногих, на кого не распространяется моя мизантропия.

— У него кризис, — лаконично ответила Айви.

— Кризис? — удивился Бэт. — Но разве не все здесь присутствующие в кризисе? Мой — дай бог памяти, длится уже шестой год. Возможно, я не полностью включен в ситуацию, но для меня, говоря по правде, загадка: отчего это имя, то бишь, ник всегда произносится с придыханием в голосе? Да, сайт качественный, не спорю. Лучший, пожалуй, из суицидных ресурсов на сегодняшний день. Но ведь это коллективное творение. В чем такая большая заслуга вашего Йорика?

— Ты новенький на 'Nevermore', Бэт, — терпеливо объяснила Айви. — Скоро поймешь.

— С-советую 'зафрендить' его 'жж', - добавил Даксан. — М-мало кого в последнее время читаю с таким интересом.

— А я с ним переписываюсь, — вставила я свои три копейки. — На редкость глубокая личность.

— Ладно, уговорили, — Бэт красиво стряхнул пепел указательным пальцем с огромным серебряным перстнем в виде иероглифа. — Но что мы все о Йорике, да о Йорике? Если говорить обо мне, я с бОльшим удовольствием пообщался бы с другим московским единомышленником — Окс, кажется? Он очень изящно рассуждал о том, что смерть должна быть прекрасной, что умирать стоит не потому, что жить плохо, а потому, что умирать хорошо. Жаль, не застал немного. Кто-нибудь общался с ним в реале? Ты, Айви?..

Айви кивнула, отчего-то порозовев.

В начале двенадцатого кафешка закрылась, и нас выдворили на улицу. Айви, бодро попрощавшись и заявив, что питерская су-тусовка уступает московской в количестве, но не уступает в интеллекте и творческих потенциях, помахав зеленой кепочкой, устремилась к

– --------

* Голубая Игрушка (англ.)

** Черное Время (англ.)

*** Черный Тигр (англ.)

Московскому вокзалу, откуда через полчаса уходил ее поезд. Эстер, пересадив уставшего и свернувшегося клубочком Модика с плеча в карман куртки и продиктовав всем желающим свой мобильный и городской, уехала на 'Ваську' в маршрутке.

А мы трое медлили, куря у входа в 'Гостинку'.

Или это я медлила? Очень не хотелось ставить точку. Тянуло смотреть и слушать, впитывать каждое слово, каждый жест…

Достаточно долго я уверяла себя, что влюбилась в него не с первой встречи, а позднее. Но это не так. Сразу, с первого слова, с первого его появления на моей внутренней сцене я оказалась под властью его нечеловеческого обаяния. Увязла — как пчела в сиропе, мушка в янтаре, перышко в дегте.

В метро выяснилось, что мы, все трое, живем по одной ветке, больше того, на соседних станциях. (Судьба?) Меня продолжало глодать чувство незавершенности. Неужели это все? Мы обменялись телефонами и е-мейлами, но я вовсе не была уверена, что состоится еще одна встреча. Слишком скучающий вид был у Бэта в вагоне метро: определенно, он был разочарован нашими посиделками.

Что предпринять? Нынешней ночью Таисия пребывала на суточном дежурстве, и наше с ней жилье было в моем полном распоряжении. За одну остановку перед той, где Бэту нужно было выходить, я выдала с замиранием сердца:

— Слушайте, ребята, мне что-то спать совсем не хочется. Ночь — мое излюбленное время. Может, погуляем по парку возле моего дома?

Странно, но они согласились мгновенно. Впрочем, в согласии Даксана я почти не сомневалась: его глаза горели при взгляде на нас обоих — чем-то я его зацепила, несомненно. Но и подведенные очи Бэта заблестели от моих слов.

— Какое совпадение! Ночь — и мое любимое время суток. Никогда не засыпаю раньше четырех часов, являясь подданным Лунного Божества.

– 'Н-не бродить уж нам ночами, хоть душа любви полна, — показал эрудицию Даксан. — И влюбленными лучами серебрит простор Луна…'

– 'Меч сотрет железо ножен, и душа источит грудь, — отпарировал Бэт. — Вечный пламень

невозможен, сердцу нужно отдохнуть'. Романтиком я был лет в десять, а вот поди ж ты — до сих пор помню. Сейчас, увы, любезнее сердцу совсем иные стихи.

— Мне т-тоже, — понимающе кивнул Даксан. — 'Тихо-тихо в белой спальне. Белый потолок. С потолка глядит печальный без плечей браток…'

— Только, чур, сначала зайдем ко мне, и я переоденусь, — прервала я поэтическое состязание. — Иначе в этой курточке из рыбьей шерсти точно схвачу воспаление легких!

Оказавшись в квартире, я предложила погреться чаем. Предложение было принято, и в итоге ни в какой парк мы не пошли. Мы сидели на полу, на серебристом паласе, в моей уютной и чистой после недавнего ремонта комнате.

Разговор, не скованный рамками общественного места, потек свободнее, без пафоса и выпендрежа. Негромкий. Исповедальный. Бэт — удивительно! — столько же слушал, что и говорил.

Даксану было двадцать два. Он бросил вуз, доучившись до четвертого курса, и работал курьером. Ненавидел родителей — 'бессмысленных обывателей'. Презирал младшего брата-'жизнелюба', с которым был вынужден делить комнату и компьютер. Он считал себя похожим на Лермонтова и, видимо, имел к этому основания: некрасивый, одинокий, не понимаемый людским стадом. Правда, свои стихи читать отказался, заявив, что его творчество представлено в 'живом журнале'. Цитировал Ницше и Макиавелли, говорил, что обязательно убьет себя, если поймет, что слаб и бездарен, что такой же, как все. Это выяснится скоро: в ближайшее время он уйдет из дома, переедет в Москву и заживет самостоятельно.

— Н-но я, в общем-то, не особо напрягаюсь относительно вопроса to be or not to be. Согласен с римским стоиком, сказавшим примерно так: 'Жизнь — дело не такое уж важное. Живут и рабы, и животные. Стоит ли заморачиваться на ее счет, словно решаешь что-то глобальное и великое?' И еще у Ницше есть гениальная фраза: 'Если твоя жизнь тебе не удалась, то удастся смерть'. Я прочитал это месяца три назад и принял как руководство к действию. Если не найду в себе сил в ближайшие пару месяцев уехать в Москву или если уеду, но не сумею устроиться на достойную работу — с хорошим заработком, с широким полем действия для моих мозгов — убью себя. П-просто уничтожу безжалостно, как букашку. Способ выбрал давно — гарантия сто процентов.