Неверный муж моей подруги, часть 2
Шрифт:
Вся жизнь.
У нас не было всей ночи и, тем более, жизни, но не пытаться урвать кусочек счастья у быстротечного времени, а жить так, словно впереди у нас — вечность, оказалось так невероятно целительно для измученного страстями моего сердца, что эти вечера я ценила иногда даже больше жарких ночей.
Знакомясь с Германом — не только бизнесменом или любовником, а с Германом — повседневным, который переодевается в спортивные штаны вечерами в командировках, забивает на бритье, когда не нужно куда-то идти, объедается потрясающими драниками в маленькой кафешке найденной в одном из командировочных
Полностью мой.
До ужаса.
Как будто даже его недостатки рисовали именно такими, чтобы они добавляли перца в нашу жизнь, но никогда не бесили всерьез.
К тому же многие его привычки настолько были похожи на привычки моих сыновей, которые так раздражали Игоря, что я иногда со смехом сообщала:
— Временами я думаю, что мои дети — не от мужа, а от тебя! Вот эта манера бросать зубную щетку и пасту в раковину, а не ставить на край — вот я ни у кого больше такого не видела, кроме тебя и Макара с Никитой! И то, что и ты, и они любите смешивать колу и апельсиновый сок — это вообще нормально?
— Абсолютно, — невозмутимо комментировал Герман, продолжая колдовать с тремя стаканами, как заправский алхимик. — У твоих детей хороший вкус.
— Ты уверен, что мы в какой-нибудь бессознанке с тобой не переспали перед моим ЭКО? — подозрительно щурилась я.
Он так всерьез нахмурился в тот момент, будто и правда вспоминая, что у меня на мгновение екнуло сердце. И я сама судорожно попыталась вспомнить, чем занималась перед зачатием своих разбойников.
Сознание случайно не теряла рядом с одним таким банком с характерным логотипом?
Нет, ну а вдруг!
— Нет, я бы помнил, — сказал Герман совершенно серьезно.
Будто допускал это, рассматривал как вероятность.
Невероятный. Невыносимый.
Мой. Мой. Мой.
Окончательно расслабившись рядом с ним, я даже решилась на вопрос:
— Гер, так что у тебя было с Нелли в тот день?
Тогда. Ты меня присвоила
Тогда. Ты меня присвоила
Мы встретились в тот раз на съемной квартире.
Не знаю, как оправдывался он, а я даже отчитываться не стала — муж снова умотал на покатушки, так что я доплатила Зое за ночевку и взяла с собой шелковый пеньюар — я ходила в таких дома и подумала, что Герману наверняка понравится. Не зря же он так увлеченно рвал его в тот визит ко мне домой.
Что это была за квартира, откуда он ее взял? Явно посуточная, слишком чисто там было. Но намного уютнее, чем в гостинице, где все время ощущаешь жизнь вокруг.
А здесь, где с одной стороны лаяли собаки, с другой плакали дети, мы даже в стерильности бежевых оттенков текстиля и белых стен были как дома. Чайник на кухне, вид из окна на двор с высокими, до седьмого этажа, тополями, какие-то бытовые мелочи вроде макарон и чая, оставшихся от предыдущих жильцов и пачки мороженого в морозилке — все это расслабляло, приземляло и создавало
ощущение реальной жизни.Герман лежал в постели, закинув руку за голову, я устроилась у него на груди, с замиранием сердца наслаждаясь тем, как его пальцы поглаживают плечо, как пахнет от него чуть-чуть розмарином и камнями, а чуть-чуть — обычным мужским потом. И поджарый живот расслаблен, можно касаться его, улавливая едва ощутимые вздрагивания. И трогать губами местечко под пупком, откуда уходит вниз темная «блядская дорожка» к чуть-чуть налитому члену.
Мне нравилось его тело.
Подтянутое, но не настолько атлетичное, чтобы начинать стесняться своих несовершенств.
Какое-то очень живое и настоящее — с тремя родинками у выступающей бедренной кости, с темными волосками на коже, едва заметными полосками белых шрамов оставшимся в наследство от бурной мальчишечьей жизни. С натянутыми жилами на руках, темноватой кожей под коленями и на локтях, шершавыми мозолями и особым мужским запахом.
Я любовалась им, трогала, изучала — а он позволял это делать, наблюдая за мной со скрытой улыбкой.
Кроме Игоря у меня, конечно, были еще любовники. И мы занимались сексом отнюдь не в темноте под одеялом. Да и с Игорем чего только не бывало!
К тому же у меня родились мальчики.
Что меня могло удивить?
Но только с Германом я словно впервые увидела мужское тело.
Оценила его. Прочувствовала все отличия от женского. Где у него твердо, а у меня мягко. Где у него напряжено — у меня расслаблено. Где он на вкус как терпкий гранат, а я… Он говорил — как дынное мороженое.
Просто лежать рядом и трогать его, касаться кончиком языка, вновь и вновь изучать текстуру кожи и то, как пружинят мышцы под моими пальцами — это было такое удовольствие…
Несравнимое.
А потом я выпрямилась и спросила:
— Гер, так что у тебя в тот день было с Нелли?
Живот под моей ладонью закаменел.
Герман молчал очень и очень долго, а я не решалась посмотреть ему в лицо. Было страшно увидеть… что? Не знаю. То, чего я боялась — по лицу не прочитаешь.
— Ты все еще влюблен в нее? — спросила я наконец — об этом, страшном, — измученная этим молчанием.
И сразу почувствовала, как растворилось, растеклось каменное напряжение под кожей живота Германа. Моя ладонь провалилась в упругую и мягкую плоть.
Он сел и обнял меня, пристроив голову на плечо и отдувая мои волосы со своего лица.
— Я бы даже спросил, кто такая Нелли. Это будет лукавство, конечно, — сказал Герман в своей излюбленной манере — ни слова в простоте. — Но ты серьезно думаешь…
— Что ты был влюблен в нее, потом между вами что-то произошло, и ты почему-то выбрал меня.
— Я не выбирал тебя, — мгновенно отозвался он. — Ты выбрала меня.
— Что это значит?
— Что у меня не было ни единого шанса против твоего желания владеть мной.
— То есть, это я тебя добилась?
— Ты меня присвоила.
Голова кружилась, аромат яблоневого цвета мешался с гнилостным запахом лилий, хотя ни тех, ни других цветов в комнате не было. Опять шалила аура мигрени. Дразнила, дрожала на краешке сознания, угрожала, что один неверный шаг — и последует наказание.