Невероятные похождения Алексиса Зорбаса (Я, грек Зорба) (др. перевод)

– Неужто один вечер нельзя обойтись без ужина, хозяин? Один из моих дядьев был монахом, так он целую неделю только водой и солью жил. По воскресеньям и большим праздникам ел немного отрубей. Сто двадцать лет прожил.

– Сто двадцать лет прожил, потому что верил, Зорбас. Он нашел своего бога, привязал своего осла, и ничто его не беспокоило. А у нас, Зорбас, нет бога-кормильца. Поэтому зажги лучше огонь. Есть тут немного рыбы, приготовь-ка из нее суп – горячий, густой – и положи побольше лука и перца – так, как нам нравится. А потом посмотрим.

– И что ж мы увидим? – спросил Зорбас, который уже разошелся. – Как поедим и насытимся, так и забудем.

– Это как раз то, что нужно. В этом смысл еды… Давай-ка, Зорбас, приготовь рыбный суп, чтобы мысли нас не донимали!

Но Зорбас даже не пошевелился. Он стоял как вкопанный, смотрел на меня, а затем сказал:

– Послушай, хозяин. Я ведь знаю, что у тебя на уме. Вот сейчас, когда ты говорил, нашло на меня озарение, и я увидел!

– Ну и что же у меня на уме, Зорбас? – спросил я, засмеявшись.

– Ты тоже хочешь построить монастырь и поселить в нем вместо монахов несколько таких же бумагомарателей, как твое благородие. Чтобы вы там читали и писали дни и ночи напролет, а затем выпускали изо рта, как святые на картинах, ленты с печатным текстом. Ну что – прав я?

Я горестно опустил голову. Давние юношеские мечты, крылья, утратившие оперение, легкомыслие, благородные устремления… Основать новый духовный монастырь, затвориться в нем с десятком товарищей – музыкантов, художников, поэтов, трудиться все дни напролет и только по вечерам встречаться друг с другом за беседой… Тогда я даже составил устав такого монастыря и даже дом подыскал – у церкви Святого Иоанна Охотника на Гиметте [42] …

42

Монастырь Святого Иоанна Охотника на Гиметте (гора близ Афин) основан в XII веке.

– Прав я! – сказал довольно Зорбас, видя, что я только краснею и молчу.

– Ты прав, Зорбас, – ответил я, скрывая волнение.

– Ну, тогда прошу тебя об одной милости, святой настоятель: меня в этом монастыре сделай привратником, чтобы я мог заниматься контрабандой. Буду время от времени доставлять в монастырь что-нибудь необычное – женщин, бузуки, бутыли с узо, жареных поросят… Чтобы вся жизнь не пропала зря среди болтовни!

Зорбас засмеялся и поспешно направился к бараку, а я побежал за ним. Он молча почистил рыбу, я принес дрова и развел огонь. Суп сварился, мы взяли ложки и стали есть прямо из горшка.

Оба мы молчали, потому что целый день ничего не ели, аппетит у нас был отменный. Мы выпили вина, настроение поднялось. Тогда Зорбас заговорил:

– А неплохо было бы, хозяин, если бы сейчас пришла к нам Бубулина. Славная женщина, будь она неладна! Ее только и не хватает. Скажу тебе по секрету, хозяин, мне ее захотелось, дьявол ее побери!

– Тебя уже больше не интересует, кто тебе швыряет эту кость?

– Тебе-то что, хозяин? Иголку в стоге сена искать? Кость важна, а не рука, которая ее бросает. Хорошая кость? Мясо на ней еще есть? Вот в чем вопрос, а все прочее…

– Еда свершила свое чудо! – сказал я, похлопав Зорбаса по плечу. – Успокоилось голодное тело? Успокоилась вопрошающая душа? Принеси-ка сандури!

Но в то самое мгновение, когда Зорбас уже поднимался, галька зашуршала под торопливыми и тяжелыми мелкими шагами. Поросшие волосами ноздри Зорбаса так и заходили ходуном.

– Легка на помине! – сказал он тихо и хлопнул себя по бокам. – Пришла! Учуяла Зорбаса сучка, взяла след и пришла.

– Пойду я. Устал. Пойду прогуляюсь, – сказал я. – А вы задавите друг друга.

– Спокойной ночи, хозяин!

– И не забывай, Зорбас: ты ей обещал свадьбу, не выставляй меня обманщиком.

Зорбас вздохнул:

– Снова жениться, хозяин? Надоело уже.

Запах парфюмерного мыла становился сильнее.

– Держись, Зорбас!

Я поспешил уйти, потому что снаружи уже слышалось дыхание старой русалки.

XVII

На рассвете следующего дня меня разбудил крик Зорбаса.

– Что это с тобой с самого утра? Почему ты кричишь? – спросил я.

– Так дело не пойдет, хозяин! – ответил он, укладывая в торбу съестные припасы. – Я приготовил двух мулов, поднимайся, съездим в монастырь – подпишем бумаги и запустим подвесную дорогу. Лев только одного боится – вшей. Вши нас заедят, хозяин!

– Почему это ты называешь вошью бедную Бубулину? – спросил я, засмеявшись, но Зорбас сделал вид, будто не слышит.

– Пошли, пока солнце не поднялось высоко, – сказал он.

Мне захотелось подняться в горы, подышать воздухом, пропитанным запахом сосны. Мы отправились на мулах вверх, сделали небольшую остановку у шахты, и Зорбас отдал распоряжения рабочим – долбить «Настоятельницу», проложить канавку в «Мочегонной» и отвести воду…

День сиял, словно гладко отшлифованный бриллиант. Мы поднимались вверх, и вместе с нами поднималась вверх, очищаясь, душа. Я снова испытал, сколь важны для души чистота воздуха, легкость дыхания, широта горизонта. Кажется, будто душа – дикое животное, которое обладает легкими и ноздрями, нуждается в обилии кислорода и страдает среди пыли и дыхания многих существ…

Солнце поднялось, когда мы въехали в сосновый лес. Пахло медом, ветерок веял над нами, шумя, словно море.

В течение всего пути Зорбас присматривался к склону горы, мысленно забивая через каждые несколько метров столбы, а поднимая глаза, видел, как проволока уже блестит на солнце, уходя линией вниз, к берегу, и подвешенные на ней, очищенные от ветвей стволы летят стрелами.

Он потирал руки и говорил:

– Отличная работа! Золотое дно! Деньги будем лопатами загребать, а потом сделаем то, о чем говорили.

Я удивленно глянул на него.

– Не притворяйся, будто ты забыл! Перед тем как построить наш монастырь, отправимся на большую гору, как там ее называют, Фивы?

– Тибет, Зорбас, Тибет… Но только вдвоем. Тамошние места не для женщин.

– А кто говорит о женщинах? Хороши они, несчастные, хороши, не надо от них отказываться, когда у мужчины не окажется мужской работы – добывать уголь, захватывать крепости или разговаривать с Богом. Что тогда делать, чтобы с тоски не помереть? Вот он и пьет вино, играет в кости, ласкает женщин. И ожидает. Ожидает, пока придет его час. Если придет.

Зорбас немного помолчал и снова сказал, уже сердито:

– Если придет! Потому что может и не прийти. – А затем добавил: – Не могу я больше, хозяин, не могу. Или земля должна стать больше, или я – меньше. Иначе – пропал я.

Из-за сосен вышел монах – рыжий, с пожелтевшей кожей, в сутане с закатанными рукавами и черной закругленной скуфье. В руке у монаха была железная палица, которой он ударял о землю, торопливо шагая вперед. Увидав нас, монах остановился, поднял железный посох и спросил: