Невероятные приключения Фанфана-Тюльпана. Том 1

– Ты говоришь "Проспект оф Уитби", тетушка?

– Ну?

_ Эверетт Покс!

– Ну, он в тюрьме. Ты знаешь Эверетта Покса?

– Он был уже в тюрьме, когда я прибыл в Лондон, у меня было к нему рекомендательное письмо. И все мои проблемы начались от того, что я его не встретил!

Тетушка как-то странно взглянула на своего Невью и Фанфан заметил, что её кровью налитые глаза беспокойно забегали.

– Ты не обязан ничего говорить, - подчеркнула она, - но, в конце концов, мы теперь добрые друзья. Если ты прибыл из Франции тайно и должен был установить контакт с Эвереттом Поксом...

– Да?

– Тогда ты, случайно, не французский тайный агент?

Фанфан негромко рассмеялся.

– Это слишком сильно сказано! Возможно, когда-то я и думал об этом, но то, что ты меня об этом спрашиваешь, доказывает: на что мне намекали, так и есть. Покс, как говорится, состоит на содержании чужой державы!

– По крайней мере я так думаю, - вздохнув, ответила Аврора Джонс.
– Но мне совсем не нравится, что ты связался с этими делами, милый Невью!

– Но я же и не начинал!
– ответил он, смеясь.

– Мне не хотелось бы видеть тебя на виселице!

Они умолкли, и только потом, когда в ледяной тьме кривыми смрадными закоулками квартала Чик Лейн добрались до подвала полуразрушенного дома, служившего им жильем, где у них было два матраца, два стула, стол, умывальник и два кувшина, и только когда Аврора зажгла масляный светильник, чей понурый желтый огонек озарил её лицо и облупленные стены, - Невью вдруг грустно так сказал: - Тетушка, я прибыл в Лондон совсем не за этим!

– Не нужно ради меня себя насиловать!
– ответила она.
– Я тебе снова повторяю, тебя никто не заставляет все рассказывать!

Аврора очищала от грязи болотные сапоги, достигавшие до половины бедер, при этом продолжая разговор:

– Я ненавижу войну и все, что с ней связано, но не собираюсь упрекать тебя за то, что ты работаешь на свою родину!
– И, помолчав, добавила:

– В конце концов, это и моя родина!

Потом налила полную кружку джина, и собралась налить вторую, стоявшую на столе наготове, но вовремя остановилась и отставила бутылку, ибо Невью-Тюльпан с того дня, когда попробовал джин в камере, уже ни разу к нему не прикасался.

– Я сюда прибыл для того, чтобы найти свою невесту, - сообщил тот, затягивая занавеску, разделявшую подвал надвое - хотел раздеться и умыться. А умываясь, рассказывал историю похищения Летиции, стуча при этом зубами от холода. Когда кончил,"тетушка" ласково сказала:

– Ты добрый и мужественный юноша, мой малыш! Правда, Покс-то в этом разбирается, а я, как видишь, тебе ничем не смогу помочь! Тут нужна сугубая скрытность, а я, малыш, слишком заметна!

Аврора разожгла огонь в очаге, и когда Фанфан появился перед ней, умывшись и переодевшись, подвал уже был полон запаха поджарившихся гренок. Этот сильный запах перебивал дух самой Авроры Джонс, которая никогда не мылась и потому жутко смердела, но её Невью этого уже не замечал, потому что успел её полюбить.

"- Как странно, - часто думал он, - человек встречает такое раблезианское спившееся, опустившееся существо и испытывает к нему то, чего раньше никогда не знал: любовь сына к матери - и не столько к матери, как к бабушке!"

Именно это дало ему силы преодолеть отвращение и постепенно смириться с грязью, свинством, перестать замечать нестерпимую нищету этого квартала, научиться переносить вид этих страшных людских ошметков, и самому вести то странное, зловонное существование в работе, которую Аврора Джонс пообещала ему в день их знакомства.

Именно это - его любовь к старой, немыслимой и неукротимой Авроре Джонс, которая когда-то нагая услаждала взор регента Филиппа Орлеанского и которая теперь - сколько уж лет?
– купалась в грязи и фекалиях - именно это ему придавало сил! И ещё то, что день за днем приближалась дата, когда на волю должен был выйти Эверетт Покс - а с ним уверенность, что с его помощью найдутся следы Летиции!

– Когда мы возвращались, ты сказала, что однажды оказалась перед таверной "Проспект оф Уитби" и что там все и началось. Что началось? спросил он, с удовольствием откусывая поджаристую гренку.

– Ну, началась моя нынешняя жизнь. То, что я дошла до такого, что стало моим падением на самое дно, - она подмигнула Фанфану, - и моим счастьем - теперь она уже улыбнулась Фанфану во весь беззубый рот.
– Когда я вошла в таверну "Проспект оф Уитби", ко мне подошел высокий красивый мужчина. Хозяин таверны - тогда ещё не Эверетт Покс - и этот красавец мне сказал:

– Как раз сегодня я похоронил свою жену и собираюсь совершить самоубийство, но если ты захочешь переспать со мной сегодня, пожалуй, я этого не сделаю! А ты как?

А я ему на это ответила:

– Я умираю от скуки, и потому напилась. Может, я и хотела прыгнуть в Темзу, но ты мне сделал только что самое прекрасное признание в любви, которое я когда-либо в жизни слышала, и я согласна: сегодня я с тобою пересплю!

И он потом меня спросил:

– Как тебя зовут?

Когда я сказала, представился и сам: Филипп Кноулс.

Аврора Джонс вдруг смолкла, и слышно было только тихое потрескивание фитиля, пропитанного маслом. И Тюльпану казалось, что он видит Аврору где-то далеко, в тех давно утраченных временах, когда она смотрела в глаза Филиппа Кноулса так, как сейчас. Невероятно красивую. Опасно взбалмошную, ужасно независимую, неукротимую женщину, которая враз бросила мистера Джонса с его благосостоянием и комфортом ради какого-то Филиппа Кноулса, ничтожества и бездельника. Потом пережила четыре года страстной любви пока одним осенним утром её Филиппа не нашли в смрадной канаве, протекавшей в двух шагах от их заведения и именовавшейся Флит Дити - некто, с кем Филипп вступил в "профессиональный" конфликт, проткнул его кинжалом.

– И так я скурвилась, пошла по рукам, - Аврора Джонс принялась за вторую порцию.
– И это было началом спадания.

– Падения, тетушка!
– поправил её Тюльпан.

– Ну да, падения, - поправилась та с веселой иронией и сказочной беззаботностью, которая, видимо, вместе с джином, вела всю её жизнь и всегда возвращала к той двадцатилетней, что изображала начинку в пресловутых пирогах регента Филиппа.

– И наконец, когда все решили, что я гроша ломаного не стою, пришлось заняться иным промыслом.

– И спасибо, что подключили к нему и меня!
– со смехом поблагодарил её Невью-Тюльпан.

А теперь поясним, почему Фанфан-Невью-Тюльпан - который уже привык, что каждый вечер у чадящего пламени масляной лампы Аврора Джонс дает ему уроки английского - почему он был заляпан по самые уши и почему кипел от ярости, возвращаясь с ежедневного сбора угля..

2.

При каждом отливе, когда вода отступает, илистые берега Темзы обнажаются, открывая свои скрытые доселе сокровища: дохлых кошек, сломанные зонтики, размокшие шляпы, старье всякого рода, - дырявые чулки, драные панталоны, перчатки без пальцев - а ещё пустые ящики, дырявые сапоги, ножи без черенков. Фанфан все время натыкался на эти отбросы, которые ежедневно извергала столица и которые море всегда возвращало обратно, иногда добавляя к ним новые, особенно если очередному трупу удавалось сорваться со своего ржавого мертвого якоря.