Невероятные приключения Фанфана-Тюльпана. Том 1

Это разнородное богатство представляло интерес для многих, и как только становилось возможно, заступы в сотнях рук перекапывали зловонную жижу от лондонского Тауэра до Вестминстера, разгребали её крюками, чтобы найти что поприличнее, причем на трупы никто внимания не обращал. Типов этих именовали "разгребателями грязи". В этот "промысел" и кинулась в отчаянии Аврора после того - как мы уже знаем - сама перестала быть товаром на продажу.

Вначале промысел был нелегок, поскольку каждый новичок вступал на ограниченную территорию - а если речь шла о местах, особенно богатых отбросами, то доходило и до драк. Кроме того, как и во всяком деле, человек не сразу становится виртуозом, и Авроре Джонс на её участке приходилось прилагать немало сил, чтобы найти кусок ещё пригодного каната или кастрюлю, которая после ремонта могла бы выглядеть как новая. Поскольку же соображала она гораздо лучше остальных грязекопателей, то специализировалась на зонтиках от дождя и солнца и довольно скоро нашла одну мастерицу, которая скупала все находки и доводила их до товарного вида. С тех пор Аврора Джонс могла бы жить относительно сносно, только вот тот, кто все время стоит в воде, потребляет все больше джина и пива. И вот, хотя она почти ничего не ела - или, может быть, именно потому, что ничего не ела - она стала полнеть, а потом и толстеть. Потом в один прекрасный день - двадцать три года назад - её осенила гениальная идея: заметила, что баржи, перевозящие уголь, бывший в Лондоне главным топливом, на одном участке Темзы часто теряют небольшую часть своего груза, и что среди грязекопателей особых претендентов на это место не было. Так она нашла свою новую специализацию и практически присвоила себе монополию на уголь в своем районе. Ей даже начали помогать моряки, с которыми она любила позабавиться, время от времени демонстрируя им свой зад (тот налился до необычайных размеров и стал предметом легенд, ходивших по экипажам). Так вот, матросы ей при каждом рейсе сбрасывали с барж угля, сколько нужно, а баржи с углем проплывали по Темзе три-четыре раза за день! Уголь этот Аврора Джонс продавала в городе гораздо ниже рыночной цены, установив таким образом добрые отношения со многими, включая судью Стоунвела (теперь понятно, почему тот был так снисходителен к Авроре Джонс и её "племянникам!").

В первый же вечер, который Аврора Джонс и Невью-Тюльпан провели вместе в её берлоге, она все рассказала, объясняя, откуда на ней такая корка засохшей грязи.

– И именно эту работу я предложила тебе сегодня утром, сынок! Не слишком хороша на первый взгляд, зато в конце концов дает заработать на жизнь, а человек ко всему привыкает!

Я то уже старая, вокруг начинают копошиться конкуренты, которые слишком много себе позволяют, и я была бы счастлива, найдя хорошего помощника.

– Я готов вам помочь!
– заявил Тюльпан, хотя его мутило при мысли о том, что предстоит.

– Но послушай: ты не обязан этого делать! Не думай, что вызволяя тебя из тюрьмы, я на это рассчитывала. Такого со мной никогда не бывает! Я всегда поступаю как вздумается. Ты милый мальчик, заговорил вдруг по-французски, поцеловал мне руку...
– и довольно! Не нужно доказательств, как ты мне благодарен!

– Я буду рад помочь вам, - отвечал Тюльпан, - я буду рад помочь вам, потому что вы мне нравитесь, мадам Джонс!

И приступил к работе уже на следующий день, в отлив, который начался в пять утра.

Начало было ужасным. Под бесконечным многодневным дождем бродил он в зеленом месиве, полном отбросов, хлама и дохлых крыс, раздувшихся и готовых лопнуть. Нужно было собрать в корзину мокрые, грязные куски угля, сходить высыпать корзину на тележку и вернуться снова.

Аврора Джонс была права, говоря о конкурентах: Тюльпан ей помогал всего недели две, когда это случилось: он задержался один в хибарке на берегу, чтобы починить разбитое дно тележки. И тут увидел как Аврора, качаясь, спешит к нему. Аврора Джонс, по правде говоря, нетвердо стояла на ногах довольно часто, но обычно не так рано, а выйдя ей навстречу Тюльпан увидел, что лицо залито кровью из разбитого носа.

– Опять эти мерзавцы!
– прогудела она, зажимая нос.
– Заехали булыжником по морде, видишь, сынок!

– Вернемся домой, я вам помогу!

Кровотечение остановил холодной водой с солью. потом спросил:

– Но почему, собственно, они это делают? Чего хотят?

– Мое место! И мой уголь! Пока ещё только пугают. До сегодняшнего дня только ругались и угрожали. Сегодня, как видишь, перешли к делу. Булыжник швырнул один тип, он, видно, главарь всей банды. Потом они сбежали - мои приятели кинулись на помощь. Но где ты их найдешь? Они не наши, не с Чик Лейн.

– Их много?

– Трое или четверо подростков и один постарше, лет под двадцать.

С тех пор Тюльпан на сборе угля уже не оставлял её одну. Но хулиганы, словно зная (и кто-то сообщал им!) что он там, не появлялись. Тюльпан был горд и счастлив, что может уберечь свою хозяйку, как когда-то та уберегла его. И с этого момента, почувствовав к ней нечто вроде любви, он стал именовать её тетушкой Авророй и перешел на "ты".

Настолько согревало его это чувство, что даже в иле дна Темзы позывы к рвоте появлялись все реже и столь омерзительная работа - отнюдь не доставляя удовольствия - становилась обычной рутиной, при которой думал он совсем об ином: о своем прошлом, близком и далеком, о Гужоне-Толстяке, который был теперь только прахом в корсиканской пыли, о мсье де Рампоно, которого он поклялся когда-нибудь проткнуть насквозь, о Цинтии Эллис и о Картуше, которым за их предательство тоже когда-нибудь сумеет отплатить (хоть и не был уверен, справедливо ли это, ибо именно их предательство привело его в Лондон, возможно поближе к Летиции и - во всяком случае подальше от заклятого врага герцога Шартрского, - так что возникала неразрешимая проблема). Иногда он вспоминал Баттендье, особенно мадам Баттендье, которая, едва завидев паруса, уже снимала кружевные панталоны, потом коварную, но роскошную Фаншетту и её мать, которая давала ему первые уроки любви, и снова Цинтию (но по иной причине), и всех остальных женщин, которые уже путались и стирались в памяти, - конечно, потому, что столько думал о прелестях Летиции, которые он ставил превыше всех, которые он видел словно наяву, которые хотел вернуть себе навсегда - о, любовь, любовь!

* * *

Однажды вечером в конце января 1775 года - примерно через месяц после того, как Фанфан рассказал Авроре Джонс про свою Летицию - Аврора вдруг не вернулась домой. Она отправилась куда-то с углем одна, поскольку Тюльпану предстояло переложить на английский пятьдесят строф Вольтера, а Аврора должна была исправить перевод, вернувшись домой. Вернуться она собиралась в восемь, пробило уже десять - ни слуху, ни духу! Вряд ли могла напиться где-то по пути, - ночью зимой за ней такого не водилось - слишком боялась свалиться где-нибудь и замерзнуть. Да и вообще с тех пор, как у неё поселился Тюльпан, пила она только дома, поскольку, как она говорила, грех искать где-то компанию, чтоб напиться, когда дома компания куда лучше.

В одиннадцать Тюльпан отправился на поиски. Надел на голову теплую горскую шапку, накинул шерстяной плащ - было ужасно холодно. Аврору Джонс знал, разумеется, весь Чик Лейн, ведь здесь она была виднейшей фигурой, как говорила она сама - королевой этого лабиринта грязных закоулков, этого квартала лондонского дна. Повсюду у неё хватало приятелей всяческого рода. К числу ближайших относился Бен Пендикок, жестянщик, коротышка крутого нрава, всегда державший нож за поясом, поскольку слишком хорошо знал, что может человека ждать в Лондоне - он сам немало лет назад проткнул ножом прохожего, чтобы забрать его кошель.

И был Падди Смит, по кличке "Гризли", кузнец, давно забросивший свое ремесло и промышлявший кражей часов, которые продавал Эверетту Поксу (припомните, ведь Керкоф говорил Фанфану-Тюльпану, что Покс торгует чем угодно!). У кузнеца Гризли в его сорок пять были могучие плечи, бицепсы и громаднейшие кулаки. И ещё была Ненси-Вонючка, получившая это прозвище оттого, что непрестанно жевала чеснок. Было ей уже шестьдесят, но рассказывали, что одного констебля, прихватившего её на краже кошелька, она на месте ослепила, ткнув костлявыми пальцами, - чтоб не узнал впредь, как похвалялась. Та была предана Авроре Джонс душой и телом, поскольку Аврора как-то дубинкой оглушила другого констебля, схватившего Ненси как раз в момент кражи ещё одного кошелька с деньгами. Мортимер Хромой же относился к тем уникальным фальшивым инвалидам, которых никогда не разоблачить ни одному полицейскому. Было ему уже за пятьдесят, за плечами кроме прожитых лет - почти такой же длительности опыт, а при себе - всегда пистолет, - как же иначе защититься инвалиду?

К этой прекрасной компании, которая начала беспокоиться из-за отсутствия дорогой Авроры, принадлежал и Саймон Чудак.

Было ему уже лет сто и, как бывший солдат, он говаривал про себя, что "прошел все сражения без приближения". Человек он был весьма состоятельный, имевший счет в банке, но ни за что не хотел покидать Чик Лейн, поскольку тут родился и поскольку ему делалось дурно, если вокруг не смердело.

Все поименованные с Фанфаном во главе, несшим фонарь, отправились искать Аврору. Далеко ходить не пришлось. Не прошли и ста метров по тихим лабиринтам квартала, слабо освещаемым фонарем Тюльпана, как Ненси-Вонючка крикнула:

– Вот она!

Вопль её на самом деле был совершенно нечленоразделен, но Тюльпан уже достаточно знал местный жаргон, чтобы понять, в чем дело.

Все кинулись к Авроре, - первым Тюльпан, - склонились над распростертым телом, и то, о чем они сразу подумали, высказал вслух Саймон Чудак:

– Боюсь, что не ошибусь, сказав, что наша Аврора мертва!

Приложив ухо к исполинской груди Авроры, через несколько тревожных секунд Фанфан понял, что она ещё дышит. Но куда её ранили? Сразу выяснить это было невозможно, но из-за холода её все равно нужно было срочно перенести куда-то, где не было восьми градусов ниже нуля!