Невеста дьявола (Мэйфейрские ведьмы - 3)

Он укачивал ее в объятиях.

–  Тебе не следовало уезжать, Майкл. Не следовало.
– Она плакала, сама не понимая, что можно и что нельзя говорить, и наконец просто покрыла его поцелуями, наслаждаясь солоноватым привкусом шершавой кожи и неуклюжей нежностью его рук.

–  Скажи, что случилось? Что на самом деле произошло?

–  Просто я люблю тебя. А когда тебя здесь нет, мне кажется... будто ты всего лишь моя фантазия.

Она еще не совсем проснулась, когда он осторожно соскользнул с кровати. Она не хотела, чтобы тот сон вернулся. Еще минуту назад она лежала рядом с Майклом, уютно прижавшись к нему и крепко держа его за руку, а теперь он встал с постели, и она украдкой наблюдала, как он натягивает джинсы и втискивает голову в узкую горловину свитера.

–  Не уходи...

–  Звонят в дверь, - сказал он.
– Мой маленький сюрприз. Нет, не вставай. Это посылка, которую я отправил из Сан-Франциско. Ничего особенного. Так, пустячок. Поспи еще.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее, а она нетерпеливо притянула его к себе за волосы и, почувствовав запах теплой кожи, поцеловала гладкий, твердый как камень лоб. Она не понимала, почему ей так приятно ощутить эту твердость и влажность теплой кожи - настоящей кожи. Она крепко поцеловала его в губы.

Не успел он оторваться от ее губ, как сон вернулся...

–  Что это? Неужели оно живое? Я не хочу видеть этого карлика на столе.

Лемле, в халате, маске и хирургических перчатках, уставился на нее из-под кустистых бровей.

–  Вы даже не в стерильном костюме. Подготовьтесь к операции - вы мне нужны.

Лампы нацелились на стол, как два безжалостных глаза.

Это существо с миниатюрными органами и большими глазами...

Лемле держал что-то в щипцах. А маленькое тельце в клубящемся инкубаторе рядом с операционным столом было всего лишь погруженным в сон недоразвитым плодом с рассеченной грудной клеткой. Кажется, в щипцах зажато сердце. Каким надо быть чудовищем, чтобы сотворить такое.

–  Нам придется работать быстро, пока ткань находится в оптимальном...

–  Очень сложно перейти барьер, - сказала женщина.

–  Но кто вы?
– спросила Роуан.

У окна сидел Рембрандт - старый, усталый, с всклокоченными волосами и похожим на картошку носом. Она спросила, что он об этом думает, а он лишь поднял на нее сонный взгляд, а затем взял ее руку и положил ей на грудь.

–  Я знаю эту картину, - сказала она.
– Молодая невеста...

Роуан проснулась. Часы пробили два. Она подождала, не открывая глаз, думая, что сейчас последуют другие удары, наверное, не меньше десяти, и это будет означать, что она проспала все на свете. Но всего два? Это слишком поздно.

Откуда-то издалека доносилась музыка. Играл клавесин, аккомпанируя низкому голосу. Звучал неторопливый, скорбный рождественский гимн, один из старых кельтских гимнов о младенце в яслях. Аромат хвои, чуть сладковатый, смешивался с запахом горящих поленьев. Как тепло и уютно.

Она лежала на боку и смотрела, как на стеклах постепенно застывал узорчатый иней. Очень медленно из воздуха начала выплывать фигура мужчины, стоящего спиной к окну со сложенными на груди руками.

Она прищурилась, наблюдая за процессом - смуглое лицо с блестящими зелеными глазами, сформированное миллиардами крошечных клеток, становилось все отчетливее. Джинсы и свитер скопированы идеально, до мельчайших деталей, как на фотографиях Ричарда Аведона, где можно различить каждый волосок на голове. Он опустил руки и приблизился к ней, передвигаясь вовсе не бесшумно. А когда он к ней наклонился, она разглядела на его коже поры.

Значит, мы ревнуем, вот как? Она коснулась его щеки, лба - точно так, как дотрагивалась до Майкла, и ее пальцы не провалились в пустоту, под ними словно было живое тело.

–  Солги ему, - тихо произнес он, едва шевеля губами.
– Если любишь его, солги.

Ей казалось, что она почти ощущает дыхание на своем лице. А потом она увидела, что силуэт Лэшера стал полупрозрачным и сквозь него вновь просвечивает окно.

–  Не исчезай, - попросила она.
– Побудь еще немного.

Но видение дернулось и поплыло в воздухе, как газетная вырезка, пойманная ветром. Она почувствовала охватившую его панику, удушливые волны которой докатились и до нее.

Она протянула руку, чтобы схватить его запястье, но пальцы сжали пустоту. Порыв воздуха обдал ее жаром, пролетел над кроватью, раздул шторы и осел белым инеем на оконном стекле.

–  Поцелуй меня, - прошептала она, закрывая глаза. Ее лица и губ словно коснулись прядки волос.
– Нет, этого мало. Поцелуи меня.

Он медленно собрал оставшиеся силы, и его прикосновение стало более ощутимым. Сказывалась усталость после материализации. Усталость и испуг. Его собственные клетки почти полностью прошли молекулярное слияние с чужеродными клетками. Где-то должен быть остаток после реакции, или мельчайшие частички материи разбились в такую мелкую пыль, что проникли в стены и потолок точно так, как он проникает в них.

–  Поцелуи меня!
– потребовала она и почувствовала, как ему трудно. Но уже через секунду невидимые губы прижались к ее губам и невидимый язык проник ей в рот.

Солги ему.

Да, конечно. Я ведь люблю вас обоих...

Он не слышал, как она спустилась. В холле было сумрачно и тихо. В центральном камине зала пылал огонь. Кроме того, зал освещали развешанные на ели гирлянды с маленькими мигающими лампочками.

Роуан остановилась в дверях, любуясь Майклом, который, забравшись на самую вершину лестницы возле ели, завершал последние штрихи и едва слышно насвистывал в такт старинной ирландской рождественской песне, звучавшей по радио.

Как печально. Роуан почему-то представила дремучий старый лес зимой. И этот мелодичный свист был таким тихим, почти неуловимым. Она как-то раз уже слышала эту песню. У нее было смутное воспоминание о том, что она слушала ее вместе с Элли, которую эта мелодия растрогала до слез.

Роуан прислонилась к косяку, разглядывая огромное дерево, сплошь усыпанное похожими на звезды крошечными огоньками, и вдыхая густой хвойный аромат.

–  А вот и она, моя спящая красавица, - произнес Майкл и улыбнулся той любящей улыбкой, при виде которой ей каждый раз хотелось броситься к нему в объятия. Но она не шевельнулась - просто стояла и смотрела, как он легко и быстро спускается по лестнице и подходит к ней.
– Тебе лучше, моя принцесса?
– спросил он.

–  Как все дивно, - сказала она.
– И песня такая печальная.
– Она обняла мужа за талию и положила голову ему на плечо, глядя на ель снизу вверх.
– Ты отлично потрудился.

–  А теперь начинается самое интересное, - сказал он и, чмокнув Роуан в щеку, увлек за собой в соседнюю комнату, где на маленьком столике возле окна стояла открытая картонная коробка. Майкл жестом предложил заглянуть внутрь.

–  Какая прелесть!
– Она вынула из коробки маленького белого фарфорового ангела с едва заметным румянцем на щечках и позолоченными крылышками. Потом заметила тонко расписанную фигурку маленького Санта-Клауса и крошечную фарфоровую куколку, наряженную в настоящий красный бархат.
– Изумительные игрушки. Откуда они взялись?
– Она взяла в руки золотое яблочко и чудесную пятиконечную звезду.

–  Они у меня целую вечность. Я учился еще в колледже, когда начал их коллекционировать. Я даже не предполагал, что они предназначены для этого дерева, для этого зала, но так оно и есть. Вот, выбирай первую игрушку. Я без тебя не начинал. Хотел, чтобы мы сделали это вместе.

–  Выбираю ангела, - сказала она, приподняла игрушку за крючок и понесла к дереву, чтобы лучше рассмотреть в мягком освещении. Ангелок держал в своих ручках крошечную позолоченную арфу, а на его маленьком личике все было нарисовано как полагается: тонкие красные губки, голубые глазки. Она подняла игрушку как можно выше и зацепила крючок, ставший невидимым в темноте, за пружинящую ветку. Ангел вздрогнул и застыл в воздухе, словно колибри в полете.