Невеста каторжника, или Тайны Бастилии

Вдруг со стороны реки она услышала шум, оглянулась и увидела почтовый дилижанс. Но что ей в том? Зачем ехать, если у нее нет указа о помиловании Марселя?!

А дилижанс приближался. Как горько теперь раскаивалась Адриенна, что не подождала в дилижансе до утра на том берегу. Она стояла на обочине дороги, ломая в отчаянии руки, — надежда оставила ее.

Вдруг ей показалось, что кондуктор, сидевший под навесом дилижанса, машет ей. И в руке у него что-то белое.

— Вы кое-что потеряли! — расслышала она его голос. — Вот оно, ваше письмо с помилованием!

Адриенна радостно всплеснула руками.

— Довольно далеко от дороги я увидел какую-то бумагу, — рассказывал кондуктор, когда экипаж остановился. — Я пошел посмотреть, что это такое. И вот — нашел ваш пакет.

— Слава Богу! — воскликнула Адриенна со слезами на глазах. — Не знаю, как и благодарить вас.

— А вы только сюда и добрались? — удивленно спросил кондуктор. — В таком случае вам лучше было остаться…

Адриенна, сияя от счастья, взяла пакет из рук этого славного человека.

— Садитесь, — между тем говорил кондуктор. — Мы поедем как можно быстрее и таким образом наверстаем хоть час потерянного времени. Ну а если и не приедем в Тулон так скоро, как рассчитывали в начале, то все равно более удобное средство передвижения вам вряд ли удастся найти.

Адриенна должна была с ним согласиться. Она заняла свое прежнее место.

— Прошу вас, погоняйте лошадей! — обратилась она к кондуктору и кучеру. — Жизнь человека зависит от того, приеду ли я в пятницу вечером в Тулон.

В ответ оба пообещали сделать все от них зависящее.

XXVIII. СТО ТЫСЯЧ ФРАНКОВ

Паж Леон доложил своей могущественной госпоже маркизе де Помпадур, что в приемной ожидает директор парижского оперного театра Рамо, вызванный во дворец по ее требованию.

— Проводите его ко мне, — сказала она пажу.

Леон пропустил в кабинет маркизы мужчину средних лет, по наружности которого можно было сразу же догадаться, что для этой аудиенции он одевался особенно тщательно. Директор театра имел неприятные черты лица, а его беспокойный, ускользающий взгляд свидетельствовал о том, что он не принадлежит к прямым, откровенным натурам.

Господин Рамо низко поклонился маркизе, сидевшей за письменным столом. Она окинула его испытующим взглядом, точно хотела узнать, подозревает ли он, зачем она велела его позвать.

— Вы директор оперного театра Рамо? — спросила она.

— Ваш покорнейший слуга, госпожа маркиза, — ответил он.

— Есть ли у вас дети, господин Рамо?

— Нет, госпожа маркиза, детей у меня нет.

— Ну а родственники?

— Только один племянник, сын моего покойного брата.

— Как зовут его и чем он занимается?

— Он музыкант, госпожа маркиза, а зовут его Нарцисс Рамо. Бедняга совершенно опустился. Не желает ничем заниматься… Это несчастный человек.

— Где живет Нарцисс Рамо?

— Я не знаю… Смею ли я оскорблять слух маркизы рассказом о моем племяннике?.. — пробормотал Рамо в замешательстве.

— Не скрывайте от меня ничего, господин Рамо, — потребовала маркиза.

— У него, маркиза, нет определенного места жительства. Зимой он обитает в предместье, в подвале старого дома. Летом больше бывает на бульваре или в заведениях, где играет музыка и собирается не особенно приличная публика. Усевшись в уголке, он, случается, там и поспит…

— Отчего вы не возьмете его к себе? Почему совершенно не заботитесь о нем?

— Он сам этого не хочет. Он ни с кем не может ужиться, госпожа маркиза. Он — пропащий человек.

— Вам бы этого не следовало говорить. Вы ведь его дядя. Нельзя так отзываться о людях, особенно о своем родственнике.

— Я не могу взять его к себе, госпожа маркиза, он не имеет никакой охоты зарабатывать себе на жизнь… Это невозможно! Он только осрамит меня.

— Я понимаю, господин Рамо, вы считаете вашего племянника неприятной обузой, потому что он беден… На самом же деле он далеко не бедняк. Мне передали сто тысяч франков, чтобы вручить их музыканту Нарциссу Рамо. Человек, передавший деньги, просил не называть его имени… Я думаю, что это какое-нибудь наследство или что-нибудь подобное…

— Сто тысяч франков? Наследство? — воскликнул, то бледнея, то краснея, господин Рамо. — И для Нарцисса! Для Нарцисса Рамо!?

— Не для вас, — с улыбкой уточнила маркиза, — а именно для вашего племянника.

— Но я никогда ничего не слышал о родственниках, после которых могло бы быть наследство… Разве что старик Манильмонтан, дядя покойной матери Нарцисса, был состоятельным человеком… Но сто тысяч франков!..

— Эта сумма лежит у меня на столе, и потому какие могут быть сомнения? — сказала маркиза.

— И я должен…

— Вас, господин Рамо, я прошу отыскать вашего племянника и вручить ему эту сумму. Вы сделаете это?

— К вашим услугам. Как же не исполнить этого? Бедный Нарцисс ведь так нуждается в деньгах. Я сделаю для него все, что могу. Он сбился с пути, но он не дурной человек. Уж я лучше возьму его к себе…

Маркиза не могла удержаться от смеха.

— Вижу, господин Рамо, что вы переменили ваше мнение… — сказала она. — Постарайтесь, чтобы Нарцисс не нуждался ни в чем и развлекался, посещая оперу.

— Конечно же, он не будет нуждаться ни в чем. Такие деньги обеспечат его на всю жизнь…

— Передайте их ему, — сказала маркиза, беря со стола пачки банкнот и передавая задрожавшему от волнения Рамо. — А теперь поспешите к тому, кому назначена эта сумма.

— Смеет ли он прийти и поблагодарить вас, маркиза? — спросил Рамо, низко кланяясь.

— Тот, кто дал эту сумму, не назвал себя, следовательно, и благодарить некого.

И маркиза отпустила директора оперного театра, ошеломленного таким неожиданным счастьем. Дела у этого господина шли не лучше, чем у племянника, и деньги имели для него огромную притягательную силу.

Он поспешил из Версаля в Париж, чтобы, отыскав Нарцисса, вручить ему часть этих денег. Остальное же он решил оставить себе. Господин Рамо оправдывал это решение тем, что большие деньги не принесут ветреному молодому человеку никакой пользы.

В то самое время, когда в покоях маркизы, которая хотела этой суммой успокоить свою совесть, происходил ее разговор с господином Рамо, виконт Марильяк отправился во дворец герцога Бофора.

Герцог принял своего доверенного в столовой, где отдыхал в кресле после роскошного обеда.