Невеста Короля Воронов
Шрифт:
И Королева… Подспудно Лукреция почувствовала, какая пропасть разверзлась между Владом и Анной. И эта пропасть словно надвое разорвала ему душу. Король молчал, ничего не сказал, ничем не выдал своих чувств, но Лукреция видела, как он хочет коснуться Королевы — и как его отталкивает то, в чем обвинила ее Лукреция. И это было самой большой пыткой для него.
"Прости, отец, я снова была плохой, дурной и глупой девочкой!"
Лукреция снова ощутила себя маленьким ребенком, который ляпнул что-то, не подумав, отчего лицо отца кривится гримасой отвращения. Он сломал о ее спину не одну розгу, вдалбливая ей, что прежде, чем раскрывать рот, она должна подумать.
Лукреция долго помнила его уроки и долго молчала.
Она почти забыла свою стыдную, детскую, недалекую радость от того, что порой болтала глупости, не приличествующие высокородной, хорошо воспитанной девице. Она почти забыла стыд от наказаний и клеймо второсортности. Она так долго была как все — такой, какой должно быть, такой, какой гордился отец и мать, такой, какая подходила для утех Королю, она верила, что прошлое оставило ее, и вот…
Ее натура, ее детский незрелый ум, так тщательно скрываемый, вылез наружу, проявился в виде таких горячих и таких неуместных откровенных признаний.
И она сразу стала второго сорта; сразу отвержена, унижена и наказана, как и в детстве, с отвращением и безжалостно, с той лишь разницей, что кожу ее сечь будет не злая розга, а коснется острое лезвие топора.
— Я все исправлю, Влад…
Если б у нее было бы хоть полшанса!
Лукреция чувствовала, что гибнет; чувствовала, что жизнь покидает ее, потому что дальше жить просто невозможно. Как?! Что делать дальше, даже если ей позволят?! Как все исправить?! Разум подсказывал ей, вопил, что лучше б ей вымолить у Влада прощение и убраться, скрыться, исчезнуть из его жизни и из жизней всех тех людей, которым она не ровня. Да, не ровня Высшим Воронам, не ровня придворным, не стоит и пробовать сначала завоевать их расположение!
Но детский наивный испуг- тот самый, что страшнее всех, тот самый, что испытывала Лукреция так давно, испортив платье матери, залив его чернилами, — подсказывал поистине дикие советы.
"Нужно убить Коршуна! — подумала вдруг она, затихнув в руках гвардейцев. — Тогда он не сможет ничего никому рассказать. И Королеву тоже лучше всего убить. А вместо Королевы буду я. Достаточно будет сделать легкий магический отпечаток с нее и наложить на себя, и Король будет во мне ее видеть. Так и привыкнет понемногу… Конечно, это неудобно. Это все равно, что носить туфельку, на пару размеров меньше, чем нужно. Больно и неудобно каждый миг. Но это ведь ненадолго. Я люблю Короля, я никогда его не предам! Я буду верна ему всегда, даже если от него отвернется весь двор, даже если все смеяться станут — я его не покину! Это ничего, что он меня не любит; я могу сварить одно зелье, и он меня захочет. Он всегда меня будет хотеть, а потом привыкнет. Я ему рожу наследника — и тогда он поймет, как сильно я его люблю! И, конечно, полюбит меня в ответ! Привыкнет и полюбит".
Обо всем этом думала Лукреция, и все бы хорошо, но было одно неприятное "но": ее уже волокли в тюрьму.
— Пожалуйста, отпустите! — взмолилась девушка, захлебываясь слезами и снова упираясь. — Я больше не буду, ну, пожалуйста!
Она растопырила пальцы, словно хотела раскрыть крылья, но на этот случай у гвардейцев был антимагический кнут, которым ее тут же и угостили. Лукреция закричала от удара, ожегшего ее спину, и бессильно повисла в крепких руках, удерживающих ее, и уже было смирилась, как вдруг…
Гвардейцы не заметили белые перья, прошелестевшие у них за спиной.
Они не расслышали заклятья, которое прошептал губы Белой из Рода Воронов, и потому молнии поразили их внезапно, оглушили, заставив повалиться и выпустить свою жертву.Бьянка белым клубком выкатилась из спасительной тени, ухватила ослабевшую сестру, обняла ее обмякшее тело и потащил спешно прочь, пока конвойные ее не очнулись.
— Что ты натворила?! — с отчаянием шептала Белая, практически таща на себе ослабевшую Лукрецию. — За что тебя арестовали?! Именно сейчас, когда мне так нужна твоя помощь!
Лукреция не отвечала; первым ее порывом было вы вернуться их рук сестры и бежать вон с криками ужаса, осенняя себя знаком отрицания беды, чтобы Двуглавый не коснулся ее. Но Бьянка показалась ей родной, теплой, такой же напуганной и беспомощной, как она сама. Вслушиваясь в ее сбивчивое дыхание, Лукреция поняла, ощутила звериным чутьем, что та себя чувствует такой же загнанной и отвергнутой, как и сама Лукреция.
"Как замечательно! — подумала Лукреция подло и страшно, опираясь на плечо сестры. — Как же ты кстати, погань… За поимку Двуглавого Влад меня пощадит наверняка".
В ее душе не шевельнулось ни единого родственного чувства. Испуганная дрожь сестры, ее полные ужаса глаза и трясущиеся, вспухшие от плача губы не тронули вмиг ожесточившегося сердца Лукреции. Она даже не колебалась в раздумьях, выдать ли ей сестру или нет.
Бьянка, истерзанная и напуганная, цепляющаяся за нее как за последнюю надежду на спасение, была для Лукреции последним шансом на жизнь… Какие же могут быть сомнения?
— Куда ты тащишь меня? — шепнула Лукреция, притворяясь совсем обессиленной и умело маскируя первый испуг под слабость. — Почему ты спасаешь меня? Король будет недоволен…
— Разве ты забыла тайный кабинет, где ты готовила самые лучшие в королевстве духи? Спрячу тебя там, — ответила Бьянка. — Мне… мне кое-что надо. Зелье, чтоб я не спала как можно дольше. Чтоб выпутаться из этой истории, мне понадобится много сил. Сможешь? Сделаешь?
«А-а, хочешь иметь контроль над Двуглавым, — злобно подумала Лукреция. — Значит, он еще не поработил и не поглотил твою душу… что ж, это неплохо. Значит, он будет слаб, когда тебя схватят!»
— О, конечно, да! — с жаром закивала Лукреция. — Мне нужна твоя помощь…Я сварю! Я сделаю что угодно, лишь бы ты меня спасла!
«И не выкинула неприятного номера, когда за тебя возьмутся Королевские инквизиторы!» — про себя добавила она.
— Что ты сделала? — переспросила Бьянка. — Что натворила?
— Я призналась ему в своих чувствах, — ответила Лукреция. Голос ее звучал фальшиво, Лукреция никогда не умела блистательно врать и притворяться, но Бьянка была не в том состоянии, чтоб понять фальшь. — При всех. И он велел меня…
Она притворно всхлипнула, обмякла в руках сестры, сжимающих ее, и Бьянка только закрутила головой от отчаяния.
— Ты ведь попросишь за меня? — продолжая ломать комедию, продолжила Лукреция, цепляясь за одежду Бьянки. — Тебе он не откажет! Он так любит тебя…
— Конечно! — ответила Бьянка. — Конечно.
В тайной лаборатории сестры уединялись не часто. Слишком мало было у них проблем, которые требовали отчаянного решения, слишком многое им было дано, чтобы все это разом потерять за пользование опасной, запрещенной магией и контрабандными эликсирами.
Сейчас вопрос о том, что это все было опасно и запретно, даже не стоял.