Невеста с миллионами

На следующий вечер к десяти часам празднество у Бюхтингов было уже в полном разгаре. Декорации, украшавшие сад, выглядели при вечернем освещении превосходно, а общество, расположившееся частью в комнатах, частью под открытым небом, было вполне достойно устроителя и вообще Нью-Йорка, столицы огромной республики. Правда, немало карнавальных костюмов отличалось скорее блеском, нежели вкусом, но большинство удачно сочетало и то и другое, а некоторые были выполнены с такой выдумкой, какой мог бы позавидовать самый изобретательный художник. Особой прелестью выделялись прежде всего обе Леоноры. Они надели небольшие полумаски, но только потому, что вся остальная молодежь явилась в масках. Ни для кого не было секретом, однако, кто щеголяет в костюме Леоноры, ибо увидеть вместе двух столь очаровательных девушек можно было лишь в доме Бюхтингов. Среди мужской половины гостей обращал на себя внимание Ральф, облаченный в роскошный наряд, который придумал для него Бут. Естественно, и он надел маску, но любой легко узнавал его по черным вьющимся волосам, и он, похоже, стремился быть узнанным. Труднее было отыскать Альфонсо, на котором красовался дорогой, искусно выполненный по моде прошедших веков костюм венецианского нобиле, выгодно подчеркивающий стройную фигуру прекрасно сложенного молодого человека. Его лицо закрывала большая маска — казалось, ему действительно хотелось оставаться инкогнито.

В общем, основная часть приглашенных, несмотря на маски, знала друг друга. Тем большее внимание привлекали двое гостей, в отношении которых все присутствующие терялись в догадках, строя самые разные предположения. Первой была высокая дама, облаченная в монашескую рясу; ее лицо скрывалось под маской, не позволявшей даже приблизительно разглядеть черты ее лица; больше того, складывалось впечатление, что и под маской незнакомка намеренно сделала их неузнаваемыми. Ее волосы скрывал капюшон. На фоне всеобщего оживления незнакомка двигалась мало — чаще стояла, опершись на колонну или укрывшись в нише. Она не спускала глаз с одного-единственного человека, и именно этот человек не обращал на нее ни малейшего внимания. Да и мог ли предположить Ральф, что таинственная дама в монашеском одеянии с бледно-желтым бантом не кто иная, как леди Джорджиана Блэкбелл!

Капитана же Петтоу занимал как раз второй гость — человек в костюме венецианца, принадлежавшего к тому зловещему, наводящему страх сословию, которое призвано было вершить правосудие в не ведающей жалости республике. И этот незнакомец при помощи маски и других ухищрений сумел сделаться совершенно неузнаваемым. Впрочем, Ральф предполагал, что под этой личиной скрывается Дантес. Незнакомец также почти не покидал выбранного места, ограничиваясь главным образом ролью созерцателя происходящего.

Весенний вечер выдался на редкость теплым, и большинство молодых людей спустились в сад, где разбились на отдельные группы, окружив фонтаны, цветочные клумбы и буфеты. Элиза и Жанетта оказались в плену у рыцарей. Сегодня, под защитой маски, многие из них набрались мужества, чтобы выразить Элизе свое восхищение, на что не решились бы в иных обстоятельствах. Ральфу это пришлось не по душе. Он тоже надеялся улучить благоприятный момент. Особенно раздражал его венецианский нобиле, под маской которого, как мы знаем, скрывался Альфонсо, ибо он шел словно тень за Элизой и Жанеттой. Последняя, похоже, избегала его, первая же, напротив, не раз перебрасывалась с ним язвительными замечаниями и обменивалась колкостями. Прислушавшись, Ральф по голосу узнал Альфонсо. Тем больше появилось у него оснований оттеснить мнимого соперника.

Минута показалась ему подходящей. Некоторые дилетанты из числа гостей, в костюмах и масках, время от времени привлекали к себе внимание, выступая в разных уголках сада с исполнением музыкальных произведений и декламацией стихов. Чаще всего в выступлениях этих энтузиастов звучали итальянские мотивы, призванные еще больше подчеркнуть общий колорит празднества. Как раз в эту минуту некая дама, одетая несколько неожиданно и смело в костюм Ромео, исполняла дуэт своего героя с Джульеттой из оперы Беллини. Зная обеих певиц, слушатели окружили их плотным кольцом и бурно аплодировали. Элиза и Жанетта держались в тени. Воспользовавшись тем, что Альфонсо не отходил от Жанетты, Ральф неслышно приблизился к Элизе.

— Прекрасная Леонора д’Эсте слишком избегает своих преданных рабов! — прошептал Ральф на ухо Элизе.

Она тут же узнала его по голосу, но сделала вид, будто не слышит, и продолжала наслаждаться пением. Ральф не отступал.

— Как счастливы были бы сегодня художники или поэты! — продолжал он. — У них по крайней мере была бы возможность один-единственный день упиваться любовью прекрасной Леоноры, и этого счастья хватило бы человеку на всю жизнь!

— В самом деле, благородный рыцарь, — в шутливом тоне ответила на это Элиза, — вы и есть поэт, о котором говорите, ибо никогда ни один поэт не находил более восторженных слов.

— В те мгновенья, когда раскрывается его душа, каждый влюбленный становится поэтом! — продолжал Ральф уже немного увереннее, ему не терпелось услышать какой угодно ответ, лишь бы только завязать разговор. — Чего бы я не отдал, лишь бы принадлежать к тому кругу избранных, которым открывается столь гордое, столь благородное сердце!

— А вы не настоящий рыцарь из средневековья! — весело ответила Элиза. — Те знали всего одну любовь, а вы говорите о нескольких избранных.

— Я уверен, что никогда не смог бы стать единственным счастливцем, поэтому удовольствовался бы уже принадлежностью к сонму осчастливленных, — парировал Ральф. — Впрочем, нет, такого я бы не вынес. Кто носит в сердце единственную, жгучую, всепоглощающую страсть, не в силах делить ее с другими. Вы правы: я рыцарь средневековья в истинном смысле слова, я знаю всего одну любовь и пойду за нее на смерть!

Его голос утратил легкомысленный тон, подобающий маскарадным шуткам, он звучал взволнованно, страстно.

— Тогда я желаю вам, мой благородный таинственный рыцарь, встретить сердце, которое ответило бы вашему такой же искренней любовью, — непринужденно и довольно громко, как бы давая понять, что не собирается преувеличивать значение услышанного и расценивает его как обычный маскарадный флирт, заявила Элиза. — Примеров тому в нашей жизни немного, пусть добрый волшебник укажет вам ту, что вы ищете, на нашем празднике.

— Я знаю только одну, которая воплощает в себе все лучшие, самые благородные черты женской натуры! — отвечал Ральф с прежней мрачной горячностью. — И она, эта единственная, — здесь! Это вы, Леонора д’Эсте!

— Благодарю вас, мой благородный рыцарь! — заметила, рассмеявшись, Элиза. — Видно, по одежке встречают не только мужчин. С тех пор как я облачилась в наряд принцессы, я, кажется, сама сделалась существом высшего порядка!

— Вы всегда были им, Элиза! — прошептал Ральф.

Мисс Бюхтинг гордо выпрямилась.

— Вы ошибаетесь, благородный рыцарь! — холодно ответила она. — Вы принимаете меня за другую. Леонора, пойдем послушаем пение!

С этими словами она протянула руку Жанетте, которая пребывала словно во сне и не столько сама последовала за подругой, сколько позволила увлечь себя. Альфонсо не отставал от нее, оживленно с ней беседуя. Неужели лед в их отношениях действительно сломан?

Ральф этого не знал, однако сообразил, что Альфонсо ухаживает именно за Жанеттой. Но что это меняет? Элиза холодно, почти с пренебрежением отвергла его. На этот счет у него не осталось сомнений. Даже самая осторожная и осмотрительная из женщин подчас делает непроизвольный жест, который дает понять пылкому поклоннику, что он зашел слишком далеко, даже допустил бестактность и не вправе рассчитывать на ответное чувство: она пожимает плечами, гордо вскидывает голову, и эти движения более красноречивы, нежели пространное письменное послание. И Ральф понял это. Закусив губу, он провожал Элизу взглядом.

«Но кто же в таком случае ее избранник? — спрашивал он себя. — Этот хилый испанец отпадает — он домогается ее цветной подружки, тут уж зов крови. Может быть, она не узнала меня? Да нет, глупости! Незадолго до нашего разговора — я сам слышал — она сказала отцу: «Обратись к капитану Петтоу, он стоит там, в углу, может быть, он даст тебе ответ». Выходит, ей было известно, кто я, и тем не менее…»

Он стиснул зубы так, что они скрипнули. Какая-то высокая женщина в темном одеянии поднялась со спрятанной в кустах скамейки прямо перед ним. Она глядела на Ральфа, но он не обратил на незнакомку ни малейшего внимания. И тогда монахиня с бледно-желтым бантом на левом плече — покинула сад. На улице ее ждала коляска, и она направилась первым делом к модистке переодеться, а затем поехала домой. Того, что леди Джорджиана увидела и услышала, ей, очевидно, было достаточно.