Невеста Северного Волка

Но Эйнар больше не слушал злобного старика. Оставив его бессильно сверкать глазами от злости, Молодой Волк приблизился к верстаку со снаряжением, повернувшись к конунгу спиной. А спустя всего миг резко развернулся, запустив в него клинок Яры.

Лейв Харальдсон, конунг Вестфольда успел сделать всего один шаг в сторону Эйнара, намереваясь всадить тому нож в спину.

Вытерев клинок об одежду поверженного соперника, Эйнар снова воткнул его за пояс кожаных штанов. Их молча обступили хмурые северяне, не сводя с Молодого Волка своих тяжёлых взглядов. Тишина повисла над лагерем, и лишь порывы сильного ветра с шумом трепали паруса быстроходных суден. 

— Славен будь, конунг Эйнар Ирвенг! — раздался в толпе чей-то неуверенный голос. 

А следом ещё один и ещё. Когда же Стэйн, окончив приготовления, достиг места действий и, расталкивая толпу, узрел своего брата над телом конунга Харальдссона, викинги уже на все лады прославляли Молодого Волка, в одночасье ставшего конунгом. Они с рёвом возводили свои мечи ввысь, выкрикивая тому клятвы в верности и преданности. Все, кроме Атли и Торстэйна — сыновей убитого Лейва Харальдссона. Встретившись взглядом со своим братом, Стэйн также обнажил свой меч и, выкрикнув клятву, воздел тот к небу. 

А между тем, спешившись с коня и расталкивая толпу викингов, в круг ворвался и Гудрум. Друг и соратник Эйнара спешил назад с вестью, и при виде его северяне смолкли. 

— Ворота не заперты, — торопливо заговорил он, приблизившись. — И лишь один часовой в башне! Стоит, отвернувшись спиной. 

— Что значит «отвернувшись спиной»? — изумлённо переспросил Хальфдан. — Они ожидают нас? 

— Или же слишком заняты, чтобы нас заметить! — ответил вместо Гудрума Стэйн. 

Ему уже не терпелось поскорее ворваться в город и найти ту, которая заняла все его мысли. Он был готов сорваться с места тотчас же.

— Хальфдан, — обратился Эйнар к младшему после Уве брату так, чтобы его слышали и остальные. — Ты остаёшься за главного. Проследи за тем, чтобы драккары были снаряжены и готовы к отплытию. Отплываем сразу после нашего возвращения!

# # #

Погода портилась всё сильнее: едва взошедшее солнце заволокли тяжёлые тучи, а ветер лишь усилился. Под стать погоде оставались мрачными и горожане: понурив головы, они, словно серые тени, молча толпились на дворцовой площади, а всеобщая унылость угнетала, окутывая собравшихся невидимыми путами тоски. Единственным светлым пятном на всей площади была Яра. В длинной белой рубахе она босиком медленно шла к позорному столбу, припадая на одну ногу. Стражники, шедшие за ней по пятам, не понукали и не толкали её в спину, словно не хотели лишать её возможности достойно пройти это испытание. И Яра, хоть и с трудом переставляла задеревенелые ноги, всё же с достоинством шла по холодным булыжникам мостовой. С прямой спиной и высоко поднятой головой, она продвигалась сквозь серые массы горожан, в то время как порывы сильного ветра развевали её волосы и трепали грубую льняную рубаху с небольшой прорезью на груди.

Не было слышно в толпе криков и нетерпеливого гомона, жители Винсдорфа лишь молча перед ней расступались. Кто-то лил слёзы, а кто-то ободряюще касался её плеча или в спину ей рисовал в воздухе крест.

Яра лишь один раз остановилась и тронула за плечо шагнувшего вперёд кузнеца. За спиной мужчины было двое его подмастерьев — совсем ещё юноши — да и сам Госслин был отцом двух детишек и новорождённого младенца, которых Яра спасла в ночь нападения северян.

— Нет, — твёрдо произнесла девушка, толкнув кузнеца в плечо.

Но Госслин, сжав зубы, стоял насмерть и не желал отступать. А толпа, увидев в нём предводителя, придвинулась ещё ближе, обступив Яру, как и обнажившую мечи стражу. Добровольцы застыли в нерешительности, ожидая от Госслина каких-нибудь действий. Казалось, одно его малейшее движение, и народ тут же набросится на стражников.

— Ты о детях своих подумал? — зло прошептала ему в лицо Яра. — Без тебя им не прокормиться!

С этими словами она безуспешно оттолкнула его снова. Да легче было скалу толкать! Могучий Госслин даже с места не сдвинулся, и Яра поспешно обошла его и направилась сквозь толпу дальше.

А между тем порывы небывалого ветра с новой силой обрушились на Винсдорф. Ветер вздымал с булыжников песок и, словно пеплом, посыпал им головы понурых горожан. Он остервенело срывал последние лепестки цветущих яблонь в королевских садах, цеплялся за ветви и с воем кидался на башни, заставляя в страхе дрожать их колеблющиеся ставни.

И всё же, каким бы долгим ни был путь к позорному столбу, Яре он показался ничтожно коротким, почти мимолётным. Она не помнила, как взошла по шаткому настилу. А кто и когда именно приковал её руки вокруг столба, тоже растворилось где-то на границе её осознанности. Как ни странно, под конец ей всё-таки удалось взять себя в руки и успокоиться, приняв свою участь, смирившись с ней.

А ветер всё хлестал по щекам прядями её волос, окутывал прохладой её тело, убаюкивая пожирающий её изнутри адский огонь, охлаждая разгорячённую кожу. Он разметал повсюду сучки и хворост из толстых вязанок, разложенных вокруг столба. Одну из них порывисто отбросило и понесло по мостовой в сторону широкой лестницы, где она скатилась по каменным ступеням на нижний двор.

Священник лишь перекрестился, отпрянув от Яры, как от больной чумой. Он что-то говорил, но девушка его будто и не слышала. Она искала в толпе Вильгельма, натыкалась взглядом на знакомые лица, но любимого среди них найти не могла. Яра нисколько не жалела о том, что променяла свою жизнь на его. Более того, будь у неё ещё один шанс, она бы поступила точно так же. Ведь это и есть истинное чувство, когда ты не задумываясь готов отдать свою жизнь за другого. Но видит Бог, как же ей хотелось увидеть его ещё раз, хотя бы мельком!

«Готова ли ты, Яра Карлайл, покаяться в своих порочных путах с Сатаной и обрести прощение Господа нашего?» — достиг её слуха голос священника, который так и не пришёл её исповедать. Сейчас отец Освальд, единственный, кто был в курсе мучающего Яру недуга, хмуро взирал на неё. И не оставалось никаких сомнений в том, что тайна священной исповеди была им предана огласке.

Ответить Яра не успела. Мутно-серое небо над её головой разверзлось, разорвавшись ослепительной молнией. А следом грянул раскатистый гром неимоверной силы, и на землю упали первые капли.

— Сжечь ведьму! — раздался нетерпеливый крик королевы.

И начался хаос… Ветер превратился в настоящий ураган, снося всё на своём пути. Королева ещё что-то кричала с помоста в стороне, но сила стихии и рёв бросившейся врассыпную толпы заглушили её крики.

Такого Винсдорф ещё не видал! Будто высшие силы вступились за свою подопечную, прикованную цепями к столбу. Отец Освальд сорвал свой нательный крест и, пытаясь защитить себя перед нечистой силой, направил его на вытянутой руке в сторону Яры. Он лишь успел с ужасом заглянуть в абсолютно спокойные зелёный глаза, на дне которых горел бесовский огонь, и это было последним, что он увидел. Сорванные ставни ближайшей лавки просвистели над беснующейся толпой и снесли отцу Освальду голову с плеч.

Толпа взревела ещё больше, и единственными, кто во всём этом столпотворении бросились к Яре были Госслин и граф Карлайл. Не справившись с цепью, Юргенс Карлайл кинулся на поиски ключей, но в тот же миг к столбу подскочила тёмная фигура в плаще. Схватив горящий факел, Мелисандра поднесла его к вязанке ещё не успевшего намокнуть хвороста. Затем ещё к одной и ещё. Сухие дрова вспыхнули мгновенно. Бросив факел на мостовую, Мелисандра в последний раз оглянулась, чтобы насладиться зрелищем: языки пламени лизали босые ноги её сестры, охватив подол её белой рубахи. Но к досаде Мелисандры Яра не кричала от ужаса, она лишь подняла голову к штормовому небу и что-то шептала через поднимающийся столбом дым. В то время как Госслин, обжигая руки, безуспешно пытался порвать толстые звенья цепи.