Невеста смерти

Подумаешь, что персонаж статьи — его тезка… Ерунда.

Но когда он увидел … свою собственную фотографию возле текста, что-то у него в голове сместилось.

Память вернулась резко. Словно туча наплыла на солнце и закрыла его навсегда.

Жестокость, фанатизм, люди, корчащиеся от боли по его приказу… Власть. И этой властью, данной ему Торквемадой, он несет в мир порядок, спасает души. И потом… бесславная смерть.

Нет, никогда во снах не было такого! Никогда он не ощущал себя настолько… чудовищем. Монстром, исчадием ада. Тогда, в той жизни, он ведь даже понял, что был чудовищем! Только слишком поздно!

Адский огонь, невыносимый разгорелся внутри, поглотил его. Ведь Доминик считал себя «честной смертью». Он честно исполнял свой долг, делал то, для чего появился на свет. Предполагал, что когда-то он был кем-то другим. Но… запретил себе об этом думать. Как все. Запрет был нерушим, и спасал от ада, в который он погрузился, когда картины прошлого одна за другой наплывали на него, сносили разум, закрывали все его нынешнее счастье…

Они с полной гарантией доказывали, что он, Доминик, исчадие ада и есть. Монстр, рожденный, чтобы убивать. За это и в новой жизни он работает «смертью». На другое он не способен. Он такой, лишь отсутствие воспоминаний, спасало от собственной чудовищной сущности.

… На самом деле Доминик держался до последнего. Попросил Алису не подходить, боялся за нее. Пытался справиться с собой, принять свои воспомининия, как есть… Но слишком не выносимо это было.

И был лишь один способ избавиться от мук. От раздвоения внутри, когда нынешняя его личность корчилась на дыбе, осознавая, кем он быв прошлом.

Этот выход — стать тем, прежним, тем, кто не сожалел об унесенных им жизнях, кто верил, что поступает правильно.

Доминик не хотел этого… Еще держался, когда убежал из библиотеки. Но неизбежное случилось — он провалился туда, в Доминика Монгеро, инквизитора.

В этой «ипостаси» было даже неплохо. Она всегда знала, что делать. Всегда знала, как «правильно». Все — во славу Всевышнего. И не важно, что невинные (на первый взгляд) существа погибнут.

Нужно лишь не допустить возвращения… Он должен оставаться таким. А, значит, нужно избавиться от луча, что порой слепил его откуда-то сбоку, призывал вернуться, говорил, что он изменился… Нет, он не изменился. Он все тот же. Он — Доминик Монгеро, спасающий души падших через боль, страдание и смерть.

Просто этот луч нужно погасить! Не должно остаться ничего, что может вернуть обратно ту слепую личность, ту его часть, что забыла о своем долге, стала мягкотелой и сомневающейся.

Нужно отправить девушку обратно. Она больше не будет слепить ему глаза…

***

Когда Доминик вынырнул в первый раз, еще не понял, что натворил. Нет, он все помнил. Помнил, как провалился в свою «прежнюю жизнь», как был Домиником Монгеро, жестоким и фанатичным инквизитором. Но не осознавал до конца.

Потому что возвращение тоже было немыслимо болезненным. Он обнаружил себя, стоящим с косой на собственной кухне. И тут же упал на четвереньки от, того, что разрывало его внутри. Хрипло, глухо заорал… Так же, как орал в своих снах, когда видел пытки людей, а потом — свою собственную жестокую смерть.

Орал долго, не контролируя себя. Потом… пошатываясь поднялся на ноги.

В голове прояснилось.

Он был убийцей. Фанатиком. Прежде. Но… он больше им не является. Осознание возникло столь же внезапно, как осознание себя Домиником Монгеро. Теперь он Доминик-смерть. Тот, кто был погружен в это равнодушное существование в наказание за прошлые грехи.

Доминик крепче сжал рукой косу — как поддержку. Он изменился. Он может быть другим — не тем прежним. Ведь он и стал … когда рядом была Алиса. Она разбудила его, вернее … она подарила ему новую жизнь. Не жизнь инквизитора и не жизнь «смерти». Нечто новое, сияющее, иное…

И он сможет удержаться здесь. Нужно лишь перемолоть прошлое, суметь, поверить… Он еще не мог думать о времени, утекающем между пальцев. О времени ее жизни. Еще не понимал, что сейчас «его лучик» обречен на смерть.

Но осознавал достаточно, чтобы бороться за нового себя. И точно знал, что нужно для победы.

… Доминик опять нырнул в эти ужасающее прошлое, в картинки и ощущения. На этот раз добровольно.

Перемолоть, понять…

Отправился в ад — по своей воле.

***

… Когда же в той его жизни «все пошло не так»? Он ведь всегда был целостным, прямым. Не испытывал ненависти к своим подопечным — к тем, кого отправлял на пытки и костер, чтобы спасти их души. Хотел им помочь. Это было во славу Всевышнего. И ради них самих.

Все было ясно — раз и навсегда. А потом … осознание, муки совести, то, что привело к его к запоздалому раскаянью… Неполному, но все же. К осознанию, что не Богу он служил. Лишь своим представлениям о Боге.

… Наверно все произошло из-за девушки. Той еврейской ведьмы, которая была слишком умной и красивой. Той самой, к кому он приходил в камеру, и смотрел на нее, говорил с ней, отчаянно взывая к ее душе. Но она была непреклонна.

Отречься от веры отцов? С чего вдруг. Бог един. Отбросить свои тайные знания? В них нет ничего тайного, это всего лишь то, чему научила ее покойная мать: как расположены сосуды у животных, как вылечить гнойную рану… Она ведь помогает людям, а не наоборот! Это вы, инквизитор, не видите дальше своего носа. Но вы еще увидите — когда будет поздно. И вас разорвет на части… По промыслу Божьему.

«Так значит, этот промысел приведет тебя на костер!» — ответил он ей тогда.

Она была так красива… Так молода. Так умная и горделива. Может быть, поэтому ее слова резали сердце, как бритва, пробуждая в нем … что-то. Сбивая с толку, как не сбивали софистические мудрости поднаторевших в философии стариков.

Его сердце обливалось кровью, когда он подписал разрешение на пытки. Не смотрел, отворачивался. А потом, когда она с вывернутыми руками, серой кожей, лиловыми синяками и потеками крови лежала на холодном полу, держал ее… Пришел и держал в руках измученное хрупкое тело. И плакал, умоляя ее заснувший разум отречься… от всего, что мешает им.

А потом… Потом он не выдержал. Вопреки всему, он готов был сохранить ей жизнь. «Лишь перейди в мою веру, и будь со мной!». «Быть с тобой, чудовищем? Нет, лучше костер…». Хоть на мгновение в ее глазах мелькнуло нечто… другое. Как будто немного, совсем чуть-чуть, но и ее влекло к нему.

Тогда она потеряла сознание, почти беззвучно прошептав перед этим: «Может быть, если б ты не был таким…».

Ее не волокли на казнь. Она шла сама. И это ее проклятье… Все, что осталось ему от нее — лишь пепел и проклятье. Оно пало на него еще при жизни. Каждый день в час перед сном он слышал ее слова: «Вы еще увидите, и вас разорвет на части…».