Невеста Стального принца

— Что такое? Говори, Фрисо.

— Бутылка… аруанского вина… да, да, та самая… Ее больше нет. — Дворецкий патетично вздохнул, и Мэдоку даже показалось, что еще немного, и он пустит слезу.

— В смысле нет?

— Выпили, — вжимая голову в плечи, пробормотал домоправитель.

— Кто? — Его всемогущество скрипнул от злости зубами.

Это было особое вино, которое он берег не один год. Собирался откупорить бутылку в день своей коронации и распить ее с самыми близкими друзьями.

И вот кто-то нагло пропил его коронацию.

И что-то ему подсказывало, что он даже знает имя этого смертника.

Так как дворецкий молчал, не смея поднять на него взгляд, хальдаг решил выяснить все сам. Ринулся к лестнице, стремительно взбежал по ступеням, преодолевая по две зараз, а Фрисо, выйдя из оцепенения, бросился за ним следом.

— Все произошло так быстро… — испуганно лепетал он. — Я даже не сразу понял, которую из бутылок они открыли… Только когда уже разлили… и выпили… Ваше всемогущество, я себя весь вечер не перестаю ругать!

— И правильно делаешь, — раздраженно процедил хальдаг.

Открыли. Выпили.

— Инициатором была Филиппа?

Это было скорее утверждение, чем вопрос. Мэдок уже успел узнать других своих наин и был уверен, что ни одной из них даже в голову не пришла бы подобная самодеятельность.

— Да, леди Адельвейн, — горестно вздохнул Фрисо. — Но вино выбирала не она.

— Зато получать сейчас будет она! — прорычал Истинный.

Это у нее точно от отца. Такая же мятежная душа!

Оставив позади взволнованного дворецкого и хлопнув дверью перед порывавшимся вбежать в спальню вейром, Мэдок хищно огляделся, а заметив наину на кровати, решительно направился к ней.

Девчонка не спала. Хоть глаза ее были прикрыты, но он чувствовал, что она его ждала. Невольно скользнул по ее телу взглядом, машинально отмечая, что шертова сорочка не прятала, а скорее подчеркивала каждую округлость и выпуклость на теле бунтарки.

— Что вы делаете?

— Как что? Лежу, — невозмутимо отозвалась наина.

— Лежите? — тщетно пытаясь подавить в себе злость, едва ли не прорычал герцог.

— Лежу. Расслабляюсь, дышу глубже и настраиваюсь на выполнение своего наиновского долга. Покорная, смиренная, на все согласная и ко всему готовая.

После этих слов хальдаг, следуя примеру Фрисо, на несколько мгновений тоже впал в оцепенение. Потом нахмурился. Интересно, это в ней коллекционное вино сейчас говорит или она всегда такая? Святая непосредственность! Появилось желание схватить мерзавку за руку, притянуть к себе, а дальше… А дальше его всемогущество еще не успел определиться. С одной стороны, хотелось ее придушить здесь же, на месте. С другой — попробовать на вкус эти розовые, немного припухшие от того, что кусала их, губы.

Волновалась. Нервничала.

— С чего бы это? — бросил резко.

Он ожидал какого угодно ответа, но только не того, что выдала, даже не краснея, Филиппа:

— Мне сразу раздвигать ноги или ваше всемогущество предпочитает начать с прелюдий?

Секунда, другая, и Мэдок подался к наине, решив, что теперь-то он уже точно определился и точно знает, что сейчас с ней сделает.

Я уже говорила, что из меня паршивая актриса? Так вот, я ошибалась. Не паршивая — препаршивейшая.

Герцог ни на секунду мне не поверил. Не поверил, что перед ним, большим голодным зверем, кроткая овечка, жрать которую будет совсем неинтересно. Сверкнул глазами, хищно и жадно, после чего сграбастал меня в охапку, прижимая к своей груди. Широкой, твердой, горячей. Почему-то последнее ощущалось даже через плотную ткань его незатейливого темного камзола или что там на нем такое.

— Прелюдии, говорите? — Меня бесцеремонно куснули в шею.

Вампир недоделанный.

— Что ж, давайте начнем с них. Куда нам спешить? У нас ведь вся ночь впереди.

От подобных перспектив у меня волосы на голове зашевелились. Всю ночь для девственницы — это полный хардкор. И пусть я ею не являлась, но ублажать обозревшего хальдага часы напролет все равно не собиралась.

Тем более неизвестно, что произойдет, когда он поймет, что нет у меня невинности. Нет и в помине.

Ладони де Горта властно легли на мои нижние девяносто, впечатывая меня в его бедра. Тоже, к слову, каменные. Там все было каменным и… И где там мой канделябр?

— И это вы называете прелюдией? — возмущенно выдохнула я, когда этот (так и хочется перековеркать его имя), закончив обцеловывать мне шею, решил поближе познакомиться с моей грудью. — Такое ощущение, что вы меня сейчас съедите!

— А вам есть с чем сравнивать, Филиппа? Откуда вы вообще знаете это слово? — Поцелуи через ткань ночнушки были не менее яркими, острыми, жгучими.

— А я девушка образованная.

— И в чем же именно вы образованны? — Хальдаг сдернул, совсем не нежно, с моего плеча кружевную бретельку, обнажая грудь, и ткань жалобно затрещала.

А я, кажется, застонала…

Лиза, ну нельзя же так!

— Просто у меня большой словарный запас и…

Очередной укус-поцелуй достался затвердевшему соску, и теперь уже я шипела, выгибаясь как кошка. Правда, не уверена, что шипела от боли, и вообще не понимаю, с чего бы чему-то там твердеть в моем теле — я ведь не герцог. Это у него недержание (а лучше бы было нестояние), а у меня… А у меня уже черт знает сколько не было секса, и все эти поцелуи, перемежающиеся легкими укусами, горячее дыхание на коже, от которого по телу бегут волны дрожи, скольжение сильных ладоней по ягодицам, бедрам… В общем, большого ума не надо, чтобы понять, де Горт — любовник что надо. Пылкий мужик, страстный. Не то что мой Кирилл.

Толкнув меня на подушки, хальдаг быстро стянул с себя камзол, швырнул его на пол и подался ко мне, наклоняясь, вольготно устраиваясь между моих разведенных коленей.

К тому моменту я уже окончательно смирилась, что план А самым бесславным образом провалился, и теперь лихорадочно соображала, как бы так незаметно дотянуться до плана Б и что мне потом за это будет.

Когда это животное очухается.

— Ты безумно приятно пахнешь, Филиппа. Твои волосы… твоя кожа… — тем временем шептало животное, низко и хрипло, отчего его шепот можно было запросто перепутать со звериным рыком.

— Вы тоже пахнете. Но не могу сказать, что приятно.

— Ну я ведь не девица, чтобы благоухать фиалками, — на миг прервав свое занятие, резонно заметил де Горт и одарил меня таким взглядом, от которого… ну, в общем, да, стало однозначно жарче.

Он ласкал, целовал мою грудь, задевая губами, твердыми, немного шероховатыми, нежную, ставшую чувствительной кожу, навевая мысли о плане В, по которому я на все плюю и знакомлю его всемогущество со своей лазерной эпиляцией.

Эта мысль, как ни странно, меня отрезвила. Тем более что пальцы хальдага, пока он, опустившись ниже, что-то там вырисовывал языком у меня на животе, уже вовсю путешествовали по внутренней стороне моих бедер, грозясь в любое мгновение познакомиться и с эпиляцией, и с самым сокровенным Лизы Власовой.