Невеста вечности

Все будет зависеть от того, до чего все-таки они там, в этой полиции, докопаются.

Может, и ни до чего. И тогда она тоже сохранит свою тайну.

А если они что-то узнают – самую суть – и начнут уже задавать не те глупые вопросы, а вопросы настоящие, ей, живущей здесь, в «Маяке», надо очень хорошо подумать, что отвечать.

Глава 35 Дочь третейского судьи

Там, на Трубной, вечером они жестоко поссорились. А ничего вроде не предвещало.

Как только вышли из квартиры внучки, Страшилин тут же сунул в рот сигарету.

– Поверили ей? – с любопытством спросила Катя.

– Деньги в книжке, в «Маяке» ее никто из свидетелей не видел. Если она все же добралась туда и прикончила деда, то это она написала там, на полу, «Матушка». А это значит, что она знала о посещениях дома монашками. Но те про нее от Уфимцева ни слова не слыхали, и соседи тоже. По логике вещей это дед прибить ее должен был за то, что опозорила, очернила его тогда. А если не очернила и все это правда – домашние домогательства, игры педофила, то…

– Андрей Аркадьевич, вы себя убеждаете и одновременно сами себе противоречите, – усмехнулась Катя, – а мне, если честно, жаль ее. Ей в этой квартире хуже, чем в карцере. Это не монастырь даже, не место уединения, а какая-то добровольная тюрьма.

– Из которой она благополучно может выскользнуть вечером и отправиться куда угодно, – парировал Страшилин.

Они спустились на лифте и вышли из подъезда к машине. Давно уже стемнело. Где-то там, за домами, шумел Цветной бульвар.

– А чего она заперлась-то добровольно? – Страшилин пожал широкими плечами. – Я так этот момент и не просекаю.

– Может, личная причина. Парень бросил… Учитывая тот факт, что она весело жила еще в школе, такие перемены, конечно, странны. Но знаете, сейчас некоторые молодые люди так и живут.

– Не выходят из дома?

– Мир пугает, действительность пугает. Надо что-то делать, пробиваться в жизни как-то, работать, строить карьеру. А они не хотят. Многие на родителей надеются, родители их содержат, вот как нашу Елену Уфимцеву.

– Про самоубийство нам плела. Нет, мол, денег, папочка не скинул на карту. А у нее в гостиной, кажется, Поленов на стене висит. Картина дорогая, взяла бы да и загнала.

– Затворники к коммерции не способны.

– Такие уж никчемные… – произнес Страшилин. – А убить все же могут.

– Я делаю вывод, что вы ей тоже не поверили, – подытожила Катя.

– Уж такой гадкий я. Вообще такая морока с женщинами. – Страшилин распахнул дверь машины. – Садитесь, Катя. Довезу вас до дома скоренько. А потом сам расслаблюсь чуток. В горле совсем пересохло.

– Андрей Аркадьевич…

– Что?

– Вы что, опять напиться собираетесь? – спросила Катя.

– А это, простите, не ваше дело. Садитесь в машину.

– Никуда я не сяду. Зачем вы пьете?

– А это уж не ваша забота.

– Но нам работать завтра!

– Вы насчет работы не беспокойтесь. И не надо со мной говорить таким тоном.

– Да нормальный тон, я просто прошу вас…

– Таким прокурорским холодным тоном, – повторил Страшилин. – Долго мы еще тут с вами во дворе станем препираться, капитан Петровская?

– Недолго, – сказала Катя, – я вообще с вами не поеду.

– Куда вы? Подождите!

Но Катя уже широко шагала из двора по направлению к Трубной площади.

Страшилин догнал ее на машине.

– Не блажите, садитесь, я отвезу вас домой.

– Это не ваша забота, – отрезала Катя мстительно. – Езжайте, у вас уже горло пересохло. Так что не медлите, езжайте! Я сама отлично доберусь.

Она вышла из двора на Трубную и подняла руку, голосуя. Страшилин не уезжал.

– Я не потерплю, чтобы мне читали нотации, – объявил он.

– А я вам никаких нотаций не…

– Как моя бывшая. Пилила меня ржавой пилой.

– А я не ваша бывшая! – Катя махала рукой, призывая такси или частника остановиться.

Но машины мчались мимо.

– Мне сорок лет, – выдал страстно Страшилин, – и я сам могу решать, как мне жить и что мне делать, ясно вам, капитан?

– Мне дела нет до вашего образа жизни, Андрей… Аркадьевич. Только нам работать завтра и все последующие дни. Думаете, мне приятно работать и общаться с выпивохой?!

Тут возле Кати остановилось желтое такси. Она села на сиденье и сказала: на Фрунзенскую. Таксист включил счетчик.

Отъезжая, Катя обернулась. Ей отчего-то казалось, что Страшилин устроит гонки по вечерней Москве. Но он сидел за рулем и не трогался с места.

Всю ночь Катя чувствовала досаду и злость. И утром тоже. Она пришла на работу в пресс-центр, швырнула сумку на стул и с головой погрузилась в обычную «текучку».

Провалитесь вы, Андрей Аркадьевич, к черту, к дьяволу.

Но он не провалился в тартарары.

Нет! Как и в прошлый раз после загула, он появился в кабинете Кати около полудня. Вошел без стука и прислонился спиной к двери.

Катя не поднимала головы от ноутбука, интенсивно писала – пальцы так и летали по клавиатуре.

– Она бывшая балерина музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко, – сказал Страшилин.

Катя никак не отреагировала.

– Замуж не выходила, носила всегда фамилию матери – Полторак. Маргарита Полторак… Но она родная дочь Виктора Мурина по кличке Везунчик.

Катя замерла.

– О ком речь? – спросила она, хотя и так уже догадалась.

– О сестре Римме. – Страшилин чуть ослабил галстук. – Непросто было все это на нее откопать. Ну, в смысле театра, балета – легко, а вот по поводу ее дражайшего папаши… Он был третейским судьей у криминала, группировки преступные приходили к нему решать споры. Он из той, прежней еще, мафии, хотя был не такой уж и дряхлый. Влияние имел колоссальное, слушались его – как присудит, так и поступали. А потом, видно, надоело слушать. Петровка на него дело уголовное возбудила по линии ОПГ, скандал в прессе начался, он нанял таких адвокатов – закачаешься, и вроде как на следствии отбился. Дело стали прекращать за недоказанностью, а потом еще что-то поднакопали и начали по второму кругу расследовать. Полгода вся эта канитель длилась. А затем Мурина-Везунчика убили. Выстрел из снайперской винтовки, в висок ему угодили. Упокоился Витек Везунчик на Калитниковском кладбище – такой мавзолей из мрамора там ему отгрохали. Уж не знаю, дочка ли постаралась, или соратники-братва. Он был очень богатый человек, доли имел в разном бизнесе – не прямо, конечно, а через подставных лиц. Но после его смерти между крупными группировками война настоящая началась, многих просто убрали. Так что бизнес-то опасным стал. А дочке после скандала в прессе неуютно стало в театре и вообще. След ее потерялся на несколько лет. Оказывается – в монастырь она ушла, кто бы мог подумать. Была балетная дива Марго, а стала сестра Римма, скромная послушница.

– Она правда была балетной дивой? – спросила Катя, закрывая ноутбук.

– В театре справки навели по моему запросу – нет, то есть в молодые годы – да, танцевала несколько сольных партий, а потом только в кордебалете. Но жила широко, с поклонниками, с машинами роскошными, поездками в Ниццу. Видно, отец все оплачивал. А теперь она в монастыре.

– И что вы намерены делать?

– Встретиться с ней сегодня там, в монастыре.

– Но вы ведь не стали допрашивать сестер Пинну и Инну, когда узнали, кем они являлись в прошлом.