Невеста

Вечерняя трапеза вышла не в пример дневной — молчаливой и безрадостной. Я почти не ела (вдруг, заставят возвращать!) и куталась в плед, подобранный на старом диване, стоящем в дальнем углу. Почему я на самом деле не поехала в Полесск? Сколько глупостей должен совершить человек, прежде чем не станет мудрым и не научится понимать других людей?

— У него свой человечек из ФАПСИ налаживал безопасность, так что там прослушки быть не могло, — тихая речь Толика предназначалась для ушей Джозефа, который, немного наклонившись, внимательно слушал. — Или кто–то из своих сдает, или это гнилые дела. Я не хочу лезть туда, где пахнет гнилью.

Ба, Толик, неужели есть что–то не гнилое, чем ты занимаешься, невесело подумала я. Твоя жизнь состоит из беспрестанных разводок, наездов, проверок на вшивость, интриг и случайных денег. Ты и твои друзья не принадлежат к большой бандитской группировке, поэтому вы, будто бы независимые, существуете все время между молотом и наковальней. Твоя жизнь, оборвавшись в несчастливый момент, не вызовет ничьих сожалений и слез, кроме родительских. Ты и сам пройдешь по головам, предашь и не раскаешься ни в чем. Совсем как я, только ты больше и намного сильнее. Не хочу, чтобы ты стал моим мужчиной, даже ненадолго. Что вообще я делаю на твоей даче? Не проще ли было поплакать на Егоровой могиле, как я уже плакала на могиле отца, или над искалеченным Вадиком. Русской бабе пристало изойти слезами, а потом вернуться, как тягловой лошади, к своему хомуту. Если вести себя так, никто и не заподозрит, что ты неправильная, не такая, как другие, паршивая девчонка, которая хочет выиграть Большой Приз. Бедная девочка, ты увянешь раньше срока, твое тело перестанет быть хоть кому–нибудь нужным после первых или вторых родов, веселье будет приходить только по праздникам, когда ты, или такие, как ты, смогут напиться и фальшиво затянуть какой–нибудь душевный бред. Провалитесь вы с такой жизнью, я не хочу знать ваших правил!

— Давайте спустимся вниз, — звонко произнесла я, и все, казалось, вздрогнули от неожиданности, а задремавший было Хохол, раскрыл глаза и дико уставился на меня.

— Рано еще, — отмахнулся Толик своей ручищей.

— Он не ты, — сказала я. — Он старше, и у него наверняка проблемы со здоровьем. Сейчас он как раз дошел то такой точки жалости к себе, что созрел. Если пропустить момент, он попрощается со здоровьем, и будет смеяться нам в глаза.

— Блин, ты что, ясновидящая, подруга? — пробормотал Хохол.

— Давайте попробуем, — сказал Толик, пожимая плечами. — Баба сердцем чует, или как оно было, в том кино?

— Мы зайдем вроде как попрощаться, — сказала я. — Скажем, что вернемся не завтра, а через день. Типа, дела зовут.

Толгуев, синюшно-бледный от побоев и холода, глядел, как полудохлая собака, которая приползла в дом, чтобы умереть. Но его губы, разомкнувшись, произнесли членораздельные слова:

— У меня есть около двадцати шести тысяч долларов. Есть способ, чтобы их передать так, что получить вы их сможете только, если я буду на свободе. Вы соглашаетесь и переводите меня в человеческие условия. Если нет, я умру, но есть люди, которые будут искать очень долго и упорно. Пока не найдут вас. Вы же не из воздуха появились — откуда–то у вас была информация о водиле КАМАЗа. Это уже зацепка, и я, уходя, оставил в сейфе записку. На всякий случай.

Если слова узника были правдой, это означало, что при известном старании, поиск мог бы выйти на девушку Егора, которая однажды появлялась в РОВД и там узнала о злополучном водителе Климове. Но сама я была уверена, что Толгуев блефует. Другой вопрос: не является ли даже блеф достаточным основанием для того, чтобы отделаться от меня? Так, на всякий случай, для страховки.

— Я думаю, ты действительно сдохнешь быстро, — спокойно сказал Толик. — Бред у тебя уже начался. За ту сумму, которую ты называешь, я бы и жопу от дивана не оторвал. Поговорим послезавтра, счастливо оставаться.

И Толик развернулся, чтобы уходить. Все мы двинулись вслед за ним.

— Стойте! — крикнул отчаянно Толгуев, дергая свой наручник. — Я же подохну здесь!

— Это твои проблемы, чувачок, — сказал тусклым голосом Джозеф. — Мы тебе санаторий, сам понимаешь, не обещали.

— Но у меня больше нету ни копейки! — воскликнул Толгуев. — Моя фирма, понятно, стоит дороже, но фирму не продашь, находясь в карцере. Никто не согласится на сделку, от которой дерьмом несет за версту!

— Тебе внесли предоплату за заказ больше того, что ты сейчас назвал, — Толик вернулся в подвал и подошел к Толгуеву, пристально глядя на него.

— Ты здорово информирован, парень, — без запинки ответил Толгуев, — но это была безналичка в рублях, из которой уже заплачена аренда за этот месяц и предыдущий. Сотрудники, опять же, получили зарплату, а новых заказов не было.

— Сорок штук, и ни копейки меньше, если хочешь жить, — сказал Толик.

— Это потому что вас четверо? — прикованный к бетонному гробу человек находил в себе силы шутить, и я подумала, что полное ничтожество никогда не могло бы основать и раскрутить фирму, выведя ее, как я знала от Егора, на оборот в миллион долларов. — Я старше вас, ребята, и знаю, как делить, чтобы не потерялся даже дробный остаток.

Но Толик поддержал юмор собеседника:

— Уговорил, старичок. Ты должен сорок одну штуку. Плюс урок арифметики бесплатно.

— Пойми меня, наконец, — устало сказал Толгуев. — Или двадцать шесть, или ничего. Любая сумма больше сказанной требует моего физического присутствия в офисе и в банке. Ни у кого другого нет права подписи, это же просто, парни, поймите и берите то, что есть.

— Ну, что скажешь? — Толик обратился к Джозефу.

— А что это за безопасный способ передачи? — спросил тот.

— Я делаю несколько звонков с ближайшей станции, или что тут поблизости есть. Потом встречаетесь с моим доверенным лицом и забираете деньги, а я еду домой на электричке.

— Нам надо посоветоваться, — сказал Толик.

— Дайте хоть одеться, братва, — попросил Толгуев. — Вы же выиграли. Вчистую.

— Хорошо, — сказал Толик и кивнул Хохлу, который пошел за одеждой бизнесмена.

Я была отстранена от участия в разговоре, который состоялся через считанные минуты наверху. Впрочем, вмешиваться мне никто не запрещал, просто мнение мое никого не интересовало, и я сочла за благо молчать, пока бандиты совещались. Собственно, решение брать то, что предлагают, было единогласно и с немалым облегчением принято почти сразу. Камнем преткновения стало решение, кого отправлять для встречи с посыльным Толгуева. Джозеф рвался ехать сам, но Толик настоял на том, чтобы отправились мы с Хохлом.

— Наше место здесь, — вдалбливал Толик жадному Джозефу. — Если возникнет обострение, мы разрулим ситуацию отсюда, а малую никто ни в чем не заподозрит. Она скажет, что ее наняли за две копейки, как курьера, доставить пакет. Ты же не заявишь, Буренка, что писалась в такое паленое дело, как похищение с целью выкупа? Ты маленькая и молодая — они и не подумают, что ты в теме.

— А вдруг они пробьют ментов с Юго-Запада… — начала я.

— Дура! — перебил меня Толик. — Он убийство заказывал, или нет? Какие на хрен менты! Он сам побоится к ним соваться. Крыша у него тоже ментовская, братвы за ним нет, но даже если и будет какой–то друг-одиночка, тебя–то он не приплетет к этой теме. Информацию ты только сама о себе можешь дать, пойми это!

— Да и сумма, в общем–то, смешная, — вставил Хохол. — Не будет подставы из–за таких бабок.

Ну вот, если вам привычны чемоданы с пачками денег, погони и перестрелки, то боюсь, вы разочаруетесь. Скорее включайте любимый сериал, где герои мыслят категориями миллионов и мочат всех подряд. Я же обещала писать только правду, так что извините, если скажу, что двадцать семь тысяч по размеру меньше упаковки тампонов, и эта отнюдь не астрономическая сумма благополучно доехала в моей наплечной сумке до дачи Толика, где в подвале ждал по-прежнему прикованный Толгуев. Правда, он уже был накормлен и полностью одет.