Невидимая Россия

А если они что-то обо мне узнали, если попытка ареста ни в чем неповинного брата просто ловкий обман и маскировка, если они хотели обнаружить нити моей организации? Кроме того, имею ли я право рисковать семьей? Ну, предположим, мать уже стара и ей не грозит опасность, но Алеша и Леночка? Леночка была сестрой Григория, самым младшим ребенком в семье. Отчаяние охватило Григория при одной мысли об этом. — Могут арестовать и сразу пустить в расход… — думал дальше Григорий. Смерть впервые стала перед ним — близкая, простая и реальная. — Что там за этой черной бездной, пустота? Странно всё-таки, как это ничего не будет? Может быть, когда-нибудь наука совсем просто и здраво разрешит и эти вопросы… Но как их можно вообще разрешить? Вот в математике вопрос о бесконечности не поддается никаким правилам, просто он их отрицает: бесконечность деленная на бесконечность равна бесконечности. Какое же это решение? Это отказ от всякого решения. А как вообще можно себе представить вопрос бесконечности? Перед глазами Григория встало бесконечное звездное небо. Если продолжать прямую вверх, то она нигде не встретит препятствия. Как это может быть? Григорию вдруг стало жутко. Всему должен быть какой-нибудь конец. Что же тогда, выходит, что у неба есть потолок, твердь небесная, как представляли себе в древности. А что за потолком? Тьфу, получается чепуха! Нечего забивать себе голову проблемами, которых всё равно разрешить нельзя — этак, чего доброго, и в Бога уверуешь! Да, но если посмотреть на дело совсем с другого конца: для свержения коммунизма кому-то надо погибнуть и это считается высшим героизмом, но какой прок человеку в героизме, если он превратится таким образом в ничто, а через 50 лет те, за кого он погибал, тоже обратятся в ничто. Нет, на этом остановиться невозможно, тут должно быть какое-то решение… Григорий совсем измучился. Не надо распускаться — это у меня просто напросто от перенапряжения нервы сдали. Успокоюсь, отдохну и всё пойдет само собой. Но Григорий так и не успокоился.

Однажды, когда Павел по обыкновению сидел и занимался, раздался стук. В комнату вошел Григорий. Лицо его осунулось, глаза глядели сосредоточенно.

— Пришел поговорить по душам, — начал он без обиняков. — Как видишь, меня еще до сих пор не арестовали.

— А как брат?

— Получил письмо на имя одного приятеля — переменил работу и уехал в тайгу в экспедицию. Пишет, что полгода будет так далеко от почты, что вестей о себе подавать не сможет.

— Молодец! — от всего сердца одобрил Павел.

— Молодец, — подтвердил Григорий. Помолчали.

— Ну, а как твои настроения? — выжидательно спросил Павел.

— Настроение лично у меня неважное, но дела это не меняет.

— Какое дело?

Григорий посмотрел прямо в глаза Павлу и невольно усмехнулся.

— Вот что, Павлуха, — сказал он просто, — пора кончить игру в прятки, довольно друг друга обнюхивали, давай договариваться.

— Давай, — также просто согласился Павел. — Давно работаешь?

— Года два, а ты?

— Мы года четыре.

— Много у тебя народа?

— Таких, чтобы уже всё было договорено, не так много. Большинству мы вообще ничего не говорили — просто держим на учете. А у вас много?

— У нас такая же картина. Определенно работает человек 10–15, но за каждым на круг надо считать не меньше десяти еще.

— А из какой среды твои люди? — спросил Григорий.

— Интеллигенция и интеллигентная молодежь, очень немного рабочих, да и то из бывших людей.

— У меня, главным образом, хороший спортивный молодняк, зеленый еще, но напористый.

— А как, у вас есть связи среди крестьян? — в свою очередь спросил Павел.

Григорий задумался.

— Есть один золотой человек, да давно я его не видал. Собственно он уже завербован, только связь с ним до сих пор была нерегулярная.

— Я думаю, что с началом ликвидации кулачества главной нашей базой должна стать деревня, — сказал Павел.

Григорий помолчал.

— Слишком мы слабы, — сказал он наконец с досадой. — Я раньше думал, что действовать придется позднее и к тому времени всё само собой будет готово, а сейчас вижу, что вода в котле уже закипает, а суп заправлять нечем.

— А как у вас с воспитательной и идеологической работой?

Григорий нахмурился.

— А как тут еще воспитывать? — Мы вербуем только тех, кто уже сам во всём разобрался, остальные разберутся позднее, либо вообще нам не нужны.

Павел покачал головой.

— Ты был бы, может быть, прав, если б в стране была свобода слова, — сказал он. Беда в том, что большевики уничтожают не только людей, но и книги и идеи. Стихийный, непосредственный протест главный залог успеха, но его надо оформить организационно и идейно и, может быть, еще морально. Недаром большевики так усиленно создают нового человека. Люди, лишенные исторической традиции, религии и нравственности становятся невольным орудием власти, основавшей свое господство на использовании низменных инстинктов и моральном разложении своих подданных. Покуда аппарат властвования находится в цепких руках людей, не останавливающихся ни перед чем для достижения своих целей, а народ систематически обескровливается уничтожением всего самостоятельно мыслящего и способного к сопротивлению, стихийная революция возможна только в случае войны или сильного ослабления партии взаимной борьбой за власть между различными группировками. Да и то, даже в самом благоприятном случае, нужна будет большая организация с широкой, гибкой, но в то же время внутренне цельной программой и, конечно, руководители такой организации должны быть людьми идеологически зрелыми и хорошо образованными.

Григорий глубоко задумался — постановка вопроса в таком разрезе никогда не приходила ему в голову.

— Кроме того, — продолжал Павел еще с большим увлечением, — мы не знаем, сколько времени нам придется дожидаться благоприятного момента для активных действий и какие испытания придется перенести до этого. Только религия может действительно спаять людей между собой и спасти их от неизбежного загнивания в такой давящей, безнадежной обстановке, как теперь.

Григория даже кольнуло в сердце — это было как раз то, о чем он решил не думать и что неотвязно преследовало его с момента душевного потрясения, вызванного обыском.

Неужели этот восторженный, недостаточно практичный юноша знает что-то такое, чего не знаю я? — с досадой подумал Григорий и переменил разговор.

— Я думаю, что уже теперь надо стараться найти подходящих людей во всех крупных учреждениях, на всех фабриках и заводах и дать им одно только задание: учесть заранее, кого надо будет потом отстранить, кого уничтожить и на кого можно будет опереться в случае переворота.

На этот раз удивился Павел.

— Для этого пришлось бы создать огромную организацию, вряд ли это вообще возможно, — сказал он.

— Может быть, попробовать охватить такие объекты, как МОГЭС? [1]

— МОГЭС не подкачает! — сказал Григорий не без некоторого удовлетворения. — У меня там уже есть свои люди, а потом, для такого дела на первый случай надо иметь только по человеку на предприятие. Теперь народ пошел тертый — каждый примерно знает, на кого в его учреждении или предприятии можно положиться, на кого нельзя. Остальное придется доделывать после начала активных действий.

Долго еще Павел и Григорий обсуждали детали совместной работы, делились опытом и достижениями. Во время этих разговоров обоими не было названо ни одной фамилии — говорили только об имеющихся у них возможностях. Решено было продолжать работу попрежнему и только координировать действия постоянной связью. Тут встал довольно неприятный вопрос: за обоими уже, повидимому, следили.

1

МОГЭС — Московская Государственная Электрическая Станция.

— Вот что, — сказал наконец Григорий, — я тебе пришлю паренька для связи. Он тебе как раз в масть — из бывших, а у меня он играет в одной из волейбольных команд и мне с ним легко встречаться в клубе. На вид он немного слабоват, но на деле исключительно выдержанный, а главное — умеет держать язык за зубами. Отец у него военный инженер царского времени, до сих пор работает. Так у них, пока Алеша вырос, 17 обысков было! Такой кремень из мальчишки вышел, что секрет у него клещами не вытянешь… У меня он уже давно работает, я его тебе пошлю для связи.

— А как его фамилия?

— Желтухин.

— Желтухин! Я про него слышал, это старая дворянская семья.

— Тем лучше, если уже знаешь, — как видишь, Москва мала! — улыбнулся Григорий. — Ну, прощай, будем теперь тянуть двойной тягой…

— Постой, у меня еще один маленький вопрос, — сказал Павел, задерживая руку Григория, — какого мнения ты о Юрии Чернове?

— А тебе зачем?

— Откровенно говоря, я через него наводил о тебе справки — у меня с ним есть общие знакомые.