Невидимка и Охотник 2

— Что там? — в одной ночной рубашке я приблизилась к ругару и с опаской взглянула на корзину. — Загляни.

Бернард откинул салфетку и с презрительной ухмылкой выдал:

— Персики! — он с грохотом поставил полную корзину на стол. Я приблизилась и заглянула внутрь. Плетенка была до краев заполнена спелыми гладкими персиками. Ничего себе! Это где же он их столько взял?! Тут полпуда, не меньше!

— Ничего себе, — завороженно прошептала я, беря в руки увесистый плод. — Какая красота!

— Всё? — мрачно поинтересовался Бернард. — Ты его уже простила?

— О чем ты? — удивленно обернулась я. Ругару смотрел на меня с затаенной обидой, но стоило нашим взглядам встретиться, и он тут же отвернулся. — Бернард, все хорошо?

— Да, — сквозь зубы выдавил он. — Просто ты так смотришь на эти персики, будто уже забыла обо всем, что он с тобой сделал, — это прозвучало с такой обидой, будто я предала Бернарда тем, что не презираю Дейва и не отфыркиваюсь от его подарков.

— Я не забыла, — осторожно произнесла я, опуская персик в корзину. — Но я надеюсь, что он исправится и изменит себя.

Ругару презрительно хмыкнул.

— Люди не меняются, Принцесса, — уверенно ответил он. — Он прикинется, что исправился, заманит тебя к себе и уже не отпустит. Обрюхатит тебя по- быстрому и все, сказочке конец. Будешь жить как в тюрьме.

— Ты не… — хотела возразить я, но вдруг слова застряли в горле. От мысли, пронзившей сознание как стрела, подкосились ноги. Я живу у Бернарда уже больше месяца, и за все это время у меня ни разу не начались женские дни. Когда они были в последний раз? Кажется, давно, я даже не могу вспомнить точное число. Я тогда ещё жила у Дейва и только-только начинала готовиться к свадьбе. — О, боги, — пробормотала, садясь в кресло. Кровь отлила от лица, а голова закружилась. — Я беременна от Дейва.

— Нет, — шокировано выдохнул Бернард, оборачиваясь ко мне. — Не может быть!

— Это так, — кивнула я, положив руку на живот. — Я беременна. Я это чувствую, понимаешь?

— Глупости! — отрезал ругару. — Это самовнушение. Вспоминай, когда последний раз были женские дни?

— Давно, месяца два назад, — нахмурилась я. — А может, и полтора, не могу точно сказать.

— Если всего полтора, то это может быть сбой в организме, такое бывает, — забормотал Бернард с задумчивым видом. — Я могу сказать точно, беременна ты или нет, но для этого мне нужно тебя осмотреть.

— Как? — не поняла я.

— Как женщину! — ошарашил меня ругару. — Ты не против?

— Против конечно! — воскликнула я, сжавшись. Что это он задумал?! Как представлю, что Бернард будет трогать меня ТАМ, так хочется убежать от него как можно дальше! Нет, уж! Я знаю, что беременна, а его подтверждения мне ни к чему! — Не трогай меня!

— Ро, если ты и вправду беременна, с этим нужно что-то делать, — серьезно сказал он, сведя брови к переносице. — Это нужно точно установить, понимаешь? Если беременность есть, то тебе противопоказаны многие продукты и настойки. Другой вопрос, хочешь ли ты её сохранить?

— В каком смысле? — вскинула голову я.

— В прямом. Если ты не хочешь сейчас рожать, от эмбриона можно избавиться. Чем раньше это сделать, тем меньше последствий будет для организма.

— Ты с ума сошел? — прошептала я. — Ты предлагаешь мне убить моего ребенка?

— Это не ребенок! — поморщился Бернард. — Сейчас это просто жижа. Ты же сама сказала, что у тебя планы на будущее и трон. Ребенок в них явно не вписывается.

— Что именно ты мне предлагаешь?

— Если срок небольшой, то я дам тебе одну настойку, и все выйдет само. Если же там больше двух месяцев, придется сделать небольшую процедуру, — спокойно объяснял он, будто рассуждал о том, что приготовить на ужин.

Я и сама задумалась. Совсем недавно я говорила Дейву, что не готова к детям, по крайней мере, в ближайшие годы заводить их не планирую. Но одно дело — избегать беременности, а совсем другое — прервать уже случившуюся. Слова Бернарда о том, что внутри меня «просто жижа» не вызвали в душе никакого протеста, ведь он лекарь, ему виднее. Вот только, спустя несколько месяцев эта жижа превратится в ребенка, в нового человека.

Ругару решил дать мне время и улегся на печь, изредка бросая на меня косые взгляды. Я же сидела, пораженная новым для себя открытием: я могу подарить жизнь. Конечно, каждая девочка знает, что рано или поздно ей придется выйти замуж и стать мамой, но раньше я не понимала всей глубины этого действа. Семейная жизнь и материнство казались абстракцией, чем-то эфемерным и далеким. И вот, теперь я сижу, и внутри меня растет новая жизнь. В моей власти привести в этот мир нового человека или убить маленькую жизнь в своем чреве.

Я вдруг представила, что у меня родится маленький ребенок. Не сейчас, конечно, а в конце года. Такой маленький, розовый, пухлый. Живой. Это произвело на меня невероятное впечатление. Я стану мамой! Буду любить этого крошку и заботиться о нем, буду оберегать и любить. А он будет любить меня. Также, как я любила своего отца и маму, если бы помнила её. У меня нет права обрывать эту жизнь.

— Я оставлю его, — негромко произнесла, но так, чтобы Бернард на печи услышал. — Не могу убить его, это ведь мой ребенок.

Ругару раздраженно закатил глаза.

— Ты уйдешь к Дейву? — отрывисто спросил он севшим голосом.

— Нет, пока, — растерянно помотала головой. — Я ещё не готова, да и ему нужно время. Ты не против, если я останусь здесь ещё ненадолго?

— Я не против, чтобы ты осталась навсегда, — вздохнул Бернард, — но теперь это, похоже, попросту невозможно. Ро, а вдруг ты ошибаешься? Вдруг беременности нет?

— Есть, я чувствую, — помотала головой, нервно теребя косу.

— Ро, это необходимо, — настаивал Бернард. — Забудь о том, что я мужчина. Если ты действительно хочешь сохранить ребенка, придется привыкать к таким процедурам. Беременность требует наблюдения. У тебя могут быть проблемы, которые легче всего решить сейчас, на раннем сроке.

Я не нашлась, что на это возразить, кроме того, что мне ужасно стыдно перед ним раздеваться. В глубине души, конечно, понимала, что Бернард — порядочный мужчина и прекрасный лекарь-самоучка, но ничего не могла поделать с разъедающим чувством стыда.

— Давай, готовься, — решительно приказал он, вставая с печи. — Полностью разденься, ляг на кровать и накрой себя вон той пеленкой.

Ругару вышел на улицу, то ли затем, чтобы лишний раз не смущать меня, то ли затем, чтобы вымыть руки в умывальнике. Делать нечего. Я стягивала с себя ночную рубашку и мысленно твердила, что это ради будущего ребенка. Ничего страшного ведь не произойдет. Бернрад просто осмотрит меня, подтвердит, что я беременна, и даст рекомендации. Это совсем не страшно.

Когда ругару вернулся в дом, я лежала на кровати абсолютно голая. Сверху меня накрывала тонкая белая пеленка, под которой наверняка все просвечивалось. Щеки залила краска, хотелось провалиться сквозь землю. Бернард на меня даже не смотрел. Он отошел в угол и копался в каком-то ящике. Наконец, он нашел то, что искал — небольшой коричневый мешок. Ругару достал оттуда странный инструмент продолговатой формы, напоминающий чем-то утиный клюв. От этого стало ещё страшней. Зачем он нужен? Я думала, Бернард будет осматривать руками, а не этими железяками.