Невидимка

– Мама, почему у нас в доме всегда запах перегара?
– крикнула эта красотка.

Появилась мама. Говорят, что яблоко от яблони падает недалеко, но в данном случае яблоней была дочка, а мать была давно увядшим, изъеденным червями яблоком, которое случайно упало недалеко от яблони.

– Не знаю, доча, у меня вчера сердце прихватило, не пила, это, наверное, от охранников. Ты уже одевайся, сейчас Алик знакомиться придет.

– А вдруг он мне не понравится?

– Понравится. Он будущий экономист, недавно у нас работает.

– Мама, я не люблю экономистов. Может, мне художники нравятся, или ученые, - сказала доча, не подозревая, что на нее смотрят два невидимых мужчины - художник и химик, может быть, в будущем нобелевский лауреат.

15.

У меня в груди громко застучало сердце: художники ей нравятся, моя чудесная. А не бухгалтеры со счетоводами.

Я часто задумывался, что можно сказать о человеке, которому нравятся художники. Не Леонардо, Босх или даже Серебрякова, а наш современник. Наш бедный современник. Странный парень с соседней улицы. Художник.

В тот момент я почему-то подумал, что такие парни, как я, должны нравиться умным и добрым девушкам. Некрасивым и глупым все-таки сначала будет жалко себя, а потом уже бедного художника.

Я почувствовал, как меня толкнул в бок невидимый Сергей.

– Слышал про ученых?

Господи, какой он ученый? Самогонщик.

Между тем эта Любовь Семеновна продолжала неси чушь:

– Художники. Был тут недавно один. Хочешь, покажу?

Не дожидаясь ответа дочери, Любовь Семеновна сбегала на третий этаж и принесла мои работы - "Мерседес" и "Ауди".

– Вот смотри.

– А что, мне нравятся. Смешные. Пусть у меня в комнате висят.

– Даша, это бред сумасшедшего.

– А мне нравятся сумасшедшие.

– Молодая ты еще.

– Ну и пусть. А ты отстала от времени.

– Видела б ты этого художника. Они моются не каждый день.

Тварь, тварь, тварь... Как это, моются не каждый день! Это ложь. Когда есть вода, я всегда моюсь. Я чуть было не заговорил - сдержался просто чудом.

Значит, мою красавицу зовут Дашенькой. Я чувствовал, что начинаю влюбляться в эту милую девушку. Вдруг меня ущипнул Сергей.

– Что будем делать? Давай отнимем твои картины, и убежим.

Я предложил:

– А давай дождемся Алика. Неужели тебе неинтересно?

– Интересно, давай посмотрим, - ответил Сергей.

Я чувствовал, что нас втягивает в водоворот, может быть, даже смертельно опасных событий.

Мы дождались Алика. Ну, что можно сказать о нем. Рост - метр восемьдесят, черные волосы, белая рубашка, черные брюки, видно, что занимается спортом. Одним словом, подлец или член какой-нибудь партии. О, такие далеко пойдут. Он пришел с дорогими цветами неизвестной мне породы и кремовым тортом.

– Здравствуй, Алик!

– Здравствуйте, Любовь Семеновна, - они даже обнялись и прижались друг ко другу щеками.

– Дашенька, это Алик, - сказала хозяйка фортуны.

– Очень приятно.

– И мне очень приятно, ваша мама много рассказывала о вас.

– Давайте, на ты, а то вы еще неделю будете выкать. А у нас мало времени. Даша приехала на каникулы, а через неделю возвращается в Англию.

В Англию она возвращается. Ну да. Куда ж еще возвращаться? В Батайск что ли?

Алик и Даша молча съели торт и отправились на какой-то концерт.

16.

Мы пошли к Сергею и выпили еще невидимовки. Потом еще. Мы молчали. Оба молча осмысливали увиденное. Так что я даже не знал, рядом Сергей или заснул. Он был невидим.

– Пойду подышу свежим воздухом, - сказал я и медленно вышел из дома. Мне никто не ответил. Мне было холодно и печально.

По дороге домой я наступил на осколок бутылки. Очень больно. Я вскрикнул. Женщина с пакетом картошки вздрогнула, услышав непонятно откуда взявшийся крик.

Я зашел в свой подъезд, достал из-под половика ключ.

Я смыл кровь с ноги, воду, к счастью, дали, заклеил рану пластырем. Сел у зеркала. Никто, естественно, в зеркале не отразился. Телевизор отразился, диван, пыльные цветы, но не я. Вот оно как, нет меня. Жизнь пропала, и бизнеса у меня никакого нет. И так мне горько стало от своей беззащитности, что я заплакал. Вспомнил про невидимые миру слезы. Мои слезы в зеркале были видны, если внимательно присмотреться. Как капли дождя на пыльном стекле.

А вдруг таких невидимых людей тысячи? И дождь - это их слезы?

Бред, бред, пьяный бред - остановил я свои рассуждения.

Дальше я действовал не самостоятельно. Во мне включилась, какая-то заложенная природой программа. Я положил в рот лавровый лист, разжевал его, выплюнул, прополоскал рот.

На часах было два ночи. Я отправился к Даше. Подумал, что дождусь, когда она будет возвращаться с концерта. Мне очень хотелось, хотя бы еще одним глазком взглянуть на эту удивительную девушку. Заодно запомнить, как она выглядит, в принципе у меня хорошая зрительная память.

Где-то в глубинах подсознания у меня мелькнула страшная и одновременно сладкая мысль. А ведь она - та идеальная незнакомка, она даже никогда не узнает, что я рисовал. И обо мне никогда не узнает. Даже имени моего не узнает. А что если именно ее я и должен был нарисовать на фоне ковра с жирафами? Конечно, именно ее я и должен нарисовать. Она идеальная, совершенная, я бы сказал, незнакомка. "Перфект Анноун Герл Намбер Уан". Точно. Именно так и надо назвать картину, по-английски. Я почувствовал, что ее обязательно купят, может даже за границу. Но. Но. Если эту картину купят, значит, я скоро умру. А если не будут покупать, я отравлюсь газом, чтобы купили. Отравиться газом - этот способ казался мне самым безболезненным.

Вот ведь как. Почему? Кто-то еще бывал в такой ситуации? Ван Гог, например. Никто же не знает. Может, у него в жизни тоже была гадалка, которая сказала, застрелись, станешь знаменитым.

Не исключаю, что так и было.

17.

В комнате у Даши горел ночник, я смотрел на нее, непрерывно, около часа. Она лежала укрытая легким покрывалом - на кондиционере было установлено 23 градуса. 23 градуса, это, между прочим, прохладно, хочется натянуть хотя бы трусы и майку. А такой возможности у меня не было.