Невидимки
Шрифт:
Администратор сообщает нам, что Гэвин освободился. Я предлагаю Иво пойти в кабинет вместе.
— Не надо, — отвечает он. — Все в порядке. Спасибо.
Я занимаю себя чтением статьи из «Нэшнл джиографик» об обреченной на неудачу попытке восхождения на Аннапурну. [25] В холле стоит такая тишина, что в голову невольно закрадывается мысль о том, не погиб ли весь мир в результате неожиданной ядерной бомбардировки. Через полчаса из-за двери показывается администратор. Вид у нее смущенный.
25
Аннапурна —
— Ваш друг здесь?
— Нет. А что?
Она выдавливает натянутую улыбку.
— Мы нигде не можем его найти.
— Наверное, он вышел на улицу покурить.
— Мы смотрели. Нигде поблизости его нет.
Я таращусь на нее:
— А мальчик?
— О, его сын в кабинете с доктором Салливаном. Не могли бы вы?..
В поисках Иво я прочесываю весь квартал, потом соседнюю улицу, потом несколько прилегающих кварталов, потом ближайшую лавку, где продают сигареты, потом кафе, где мы с ним встретились… Куда еще он мог уйти? А главное, зачем? К тому моменту, когда я возвращаюсь, администратор на пару с Гэвином уже успевают обыскать все здание, включая подвал.
Иво как сквозь землю провалился.
28
Джей-Джей
На вопросы о моем отце мама всегда отвечала уклончиво. Раз он свалил и бросил ее еще до моего рождения, говорила она, туда ему и дорога. Примерно то же она повторяет и сейчас за ужином.
— Я просто хочу знать, кто он такой, — говорю я. — Мне даже имя его неизвестно. А я имею право знать, откуда взялась половина моей ДНК.
— Право?!
Она бросает на меня сердитый взгляд поверх тарелки с рагу и вздыхает:
— Милый, я знаю, что он твой отец. Но он разбил мне сердце. Я не хочу, чтобы он разбил и твое…
Я вижу, что она на пути к тому, чтобы сдаться, поэтому слушаю молча.
— …Но прежде чем разбить тебе сердце, он хотя бы должен найтись. А я, веришь ли, понятия не имею, откуда начинать поиски.
— Я не говорю, что хочу найти его, — мямлю я.
Эта мысль меня тревожит. Разузнать о ком-то — это одно дело. А встретиться с ним в реальной жизни — совершенно другое.
— Если бы у тебя была фотография или еще что-нибудь… — намекаю я ей.
— Ну, тут все просто. У меня не осталось никаких фотографий, так что показать я тебе ничего не могу. В тебе нет ни капли от него. Ты весь в Янко.
Я затаиваю дыхание. Что она хочет этим сказать?
— Просто скажи мне, как его звали. Пожалуйста, мама.
Она снова вздыхает и сверлит взглядом тарелку. Сердце у меня глухо бьется. Во рту пересохло. Наверное, теперь уже слишком поздно идти на попятный. А вдруг она сейчас скажет что-нибудь ужасное и мне придется до конца дней с этим жить?
— Видимо, этот разговор рано или поздно должен был состояться. Просто, понимаешь… я не хочу, чтобы тебе было больно.
— С чего вдруг мне должно быть больно оттого, что я узнаю его имя? Он что, в тюрьме или что еще похуже?
— Нет, нет, разумеется, нет! Ну, насколько мне известно… Только, знаешь,
когда ребенка усыновляют, все сведения ему выдают, когда ему исполняется восемнадцать.— Но меня же не усыновили?
— Джей-Джей, он был… ну, в общем… Ты заслуживаешь лучшего. Ты заслуживаешь самого лучшего отца в мире, милый, но дать тебе его не в моих силах.
— Мама, я не говорю, что хочу разыскать его. Я всего лишь хочу знать его имя. Мне уже четырнадцать. Я имею право знать.
Она молча смотрит на меня добрых тридцать секунд. Я отслеживаю время по желтым часам на стене.
— Ладно, Джей-Джей. Его звали Карл. Карл Аткинс. Я познакомилась с ним на дискотеке. Мы встречались несколько недель. Он был горджио, подручный штукатура. У меня до него никогда не было парня, поэтому я вообще ничего об этом не знала.
Мама принимается внимательно разглядывать свою тарелку, как будто пытается отыскать там то, что должна была бы знать тогда. И ничего не говорит.
— Ты его… любила?
Она печально улыбается:
— Я думала, что он мой единственный.
— А он… он думал, что ты его единственная?
Ее едва не распирает от смеха, как будто я отпустил какую-то шутку.
— Ну… говорил, что да. Говорил, что женится на мне.
Она пожимает плечами так, что на это больно смотреть. Как будто на них лежит невыносимая тяжесть.
— Дура я была.
— Почему?
Опять вздох.
— Старая история: молодая наивная девушка. Самодовольный красавчик, чуть старше, втягивает ее в неприятности… А потом выясняется, что он уже женат.
Она выдавливает ужасную фальшивую улыбку.
— Он был женат?!
— Да.
— Как он мог?
— Ох, милый… мужчины и не такое могут.
— Но как… я имею в виду, где была его жена?
— Дома. Он приехал на заработки, поэтому никто его не знал. Никто ни о чем не подозревал.
Мой отец — сволочь. С этим нужно свыкнуться. А вдруг я такой же, как он? Мне становится тошно. Еда в рот больше не лезет.
— И ты ничего не знала?
— Конечно не знала! Господи, Джей-Джей, я не стала бы связываться с ним, если бы знала!
— Но разве ты этого не видела?
— Нет. Как такое увидишь?
— Значит, ты… и что тебе в нем нравилось?
Я пытаюсь убедить себя в том, что мне все равно, какой он был, ведь он плевать хотел и на меня, и на маму. Но меня вдруг охватывает желание узнать все. Чудовищное сосущее желание, которое мне неподвластно.
— Ну… он был забавный. Всех смешил. И щедрый. Всегда за меня платил. Он прилично зарабатывал и не жался. У него были темные кудрявые волосы, а в ушах он носил золотые серьги. У него были голубые глаза, а на руке татуировка в виде розы. Я всегда шутила, что ему надо было родиться цыганом. Он был красивый… Наверное, в этом ты все-таки пошел в него…
Мама наклоняется и берет меня за руку. Я отдергиваю ладонь и прижимаю руки к груди, чтобы никто меня не трогал.
— Я думал, что не похож на него. Я думал, я весь в Янко.
Она вглядывается в мое лицо, пытаясь улыбнуться, но, должно быть, это дается ей каждый раз все с большим и большим трудом. Она снова наклоняется вперед и берет меня за локоть.
— Малыш, поэтому-то я и не хотела тебе говорить. Я знала, что ты расстроишься. Лучше вообще о нем забыть. Мы — твоя семья. Мы все тебя любим. Он тебя недостоин!