Невидимые руки
Шрифт:
— Зашел поговорить о вашей жене, — сказал я.
— Неужели? — спросил он с презрением в голосе, которое, как я подумал, было заложено в его натуре, стало привычным способом выражать мысли.
Он был из тех жестоких и ненавидящих весь мир людей, которые только и делают, что неосознанно мстят завистникам, считая, что вокруг никого, кроме завистников, нет. Я попробовал представить, когда это началось. Еще в школе, где его не любили учителя, издевались одноклассники? Или над ним посмеялась девушка, за которой он ухаживал? Он напомнил мне одного из боссов краковской мафии, который заправлял сетью подпольных борделей: пальцы так же блестели от жира.
— Задать вам несколько вопросов, —
— Вопросов? — Гюнериус ухватился за подлокотники обеими руками, казалось, он хотел встать, но потом раздумал, вспомнив, сколько на это потребуется усилий.
— У нас есть веские основания полагать, что это не несчастный случай.
Я не собирался начинать так сразу, но вдруг почувствовал себя сбитым с толку, неуверенным, беспомощным, словно этот кабинет оказал на меня то воздействие, на которое и был рассчитан. Я почувствовал себя в роли сезонного работника, который заглянул в покои хозяина усадьбы в надежде получить причитающуюся ему плату, заранее зная, что его выгонят в шею.
— Мы хотим разобраться, что за всем этим кроется.
Гюнериус фыркнул:
— Кроется? Но я ничего не скрываю. Согласитесь, было бы смешно выгораживать пьяницу-садовника, который, кстати сказать, получил пинок под зад и сейчас, вероятнее всего, сидит в поезде и ждет не дождется, когда доедет домой, в свой Вильнюс.
— У вас есть его телефон?
— Нет. У меня нет привычки созваниваться с уволенными садовниками. Обычно я теряю к ним всякий интерес, как только они убираются восвояси. Надеюсь, он не скоро найдет работу.
— Вы были на месте во время происшествия?
— Нет.
— Кто может подтвердить это?
— Послушайте, дорогой друг, на месте была моя бедняжка-жена, и она уже рассказала все, что можно было рассказать. И я не понимаю, с какой стати вы тратите на это ваше время. Неужели вам больше нечем заняться?
— Мы занимаемся поиском правды. История с вашей женой не кажется мне убедительной.
Гюнериус посмотрел на меня, словно оценивал. Потом, хорошенько, как мне показалось, подумав, сказал:
— Кто у вас начальник отдела?
— Мой начальник как раз и попросил меня разобраться с этим происшествием.
— Теперь вы с ним разобрались, — сказал он язвительно. — Рассмотрели со всех сторон, увидели, что нечего им было заниматься, так что можете прийти к начальнику и доложить ему об этом.
Чем объяснялась его невозмутимость? Ведь его жена остаток жизни проведет в инвалидном кресле. Я не обращал внимания на его реакцию до тех пор, пока он не сказал «бедняжка». Выражение плохо подходило ему. Казалось, что это не его слово, что он у кого-то украл его. Зачем он это сказал? Зачем он захотел, чтобы это слово прозвучало? Почему он рассердился на меня? Что он хотел доказать мне? Я вспомнил одну историю, которую часто про него рассказывали. Как-то он, Гюнериус, проводил долгие переговоры насчет выгодного контракта с одной гостиничной иностранной сетью и в конце концов набросился на представителя деловых партнеров, схватил его за грудки и крикнул в ухо:
— Хватит болтать! Мы попусту теряем время! По рукам.
Я вынул пачку сигарет:
— Можно закурить?
— Нет.
Я проследил за направлением его взгляда. Рядом с пресс-папье стояла пепельница.
Я помолчал, потом спросил:
— Как долго вы женаты?
Казалось, Гюнериус не поверил своим ушам. Пальцы, похожие на сосиски, схватили перьевую ручку.
— Как зовут вашего начальника?..
— У вас есть враги? Кто мог искалечить вашу жену, чтобы навредить вам?
— Все эти вопросы вы можете задать моему секретарю.
— Совершенно
логично предположить, — сказал я, — что метили они в вас.Гюнериус поднял телефонную трубку:
— Соедините меня с начальником полицейского управления.
В трубке что-то прошуршало.
— С начальником полицейского управления! — прорычал он. — Черт побери, я не знаю, как его зовут!
— Вы могли бы сказать мне, кого вы подозреваете.
Гюнериус все еще держал телефонную трубку в руке.
— Проводите старшего полицейского. Мы только что закончили.
Он, казалось, еще крепче врос в кресло за время нашего разговора. Пока я шел к лифту, я размышлял: а чувствовал бы я себя в безопасности, если бы не был уверен в том, что за время нашего разговора он ни за что не встанет из-за стола?
Идею проверить автомобильную мастерскую Сайда мне подсказал Бернард. Он был уверен в том, что именно Сайд стоит за февральской попыткой ограбления инкассаторов, когда был убит охранник. Бернард организовал наружное наблюдение за мастерской, но ему необходимо было проверить свои догадки на месте. Одним словом, он уговорил меня отдать машину в ремонт. Он заглянул под капот и в два счета вывел карбюратор из строя. Я позвонил в мастерскую, они приехали и забрали машину. Вроде бы пока все шло гладко. Оставалось лишь дождаться окончания ремонта и взять механика с поличным, но, похоже, он что-то учуял и на каждый мой звонок в мастерскую отвечал, что поломка оказалась серьезнее, чем он думал, так что мой автомобиль будет готов еще не скоро.
Всюду было сыро. Я передвигался зигзагами, пытаясь найти местечко посуше. Лужи повсюду, масляные пятна. В одной луже лежала пустая бутылка, и если бы из нее вдруг вылетел джинн, я попросил бы пару сухих носков. Над длинным рядом панельных домов, в одном из которых жил Халвард Веннельбу, собралась черная, как печная сажа, туча. Перед подъездом лежала гора мешков с мусором. Вороны проклевали в одном из них дыру и разбросали объедки по мостовой.
Я бросил сигарету в лужу, она с шипением погасла. Прошло много времени с моего звонка, пока Халвард не появился, потом он долго возился с замками, словно надеясь, что сможет избежать разговора, и наконец впустил меня в квартиру. Когда я звонил ему, он совершенно не скрывал, что, с его точки зрения, следствие зашло в тупик. Он не мог понять, о чем я сейчас беспокоюсь, так что я решил выложить ему все при личной встрече, оказавшись с ним, как говорится, лицом к лицу.
Мы остановились в прихожей. Пока не было признаков, что он собирается приглашать меня дальше.
— Я не думаю, что в этом разговоре есть необходимость, — скорее шипел, чем шептал он. — К тому же столько времени прошло. Может быть, раньше еще можно было найти какие-нибудь следы, но сейчас…
Я хотел ответить, но не знал, что сказать, к счастью, он продолжал говорить сам.
— Мария умерла. Вы ведь это поняли, не так ли? Я знаю, Ингер верит, что наша дочь жива, но я смирился, я уже в это не верю. Думаю, вы тоже понимаете, что ее уже нет в живых. Зачем мне снова отвечать на вопросы, на которые я отвечал сотни раз…
Он придвинулся ко мне. Я машинально отшатнулся.
— Эй, полегче!
Он отступил на шаг.
— Неужели вы не понимаете, что из этого ничего не выйдет, разве что будет еще хуже? По крайней мере, мне и Ингер, а вы ничего нового не узнаете. Понимаете вы это? Что вы себе вообразили? Чего вы еще не знаете?
Из комнаты донесся какой-то звук, который заставил его взять себя в руки. Вежливым взмахом руки, словно никакого разговора перед этим не было, словно он только что открыл дверь и впустил меня, он пригласил меня пройти в комнату.