Невидимый

— Я никогда не виню никого, — сказалъ Кемпъ, — это совсмъ вышло изъ моды. Что же вы стали длать потомъ?

— Я былъ голоденъ; внизу нашлась коврига хлба и немного прогорьклаго сыру, боле чмъ достаточно чтобы насытиться. Я выпилъ немного водки съ водою и прошелъ мимо своего импровизированнаго мшка, — онъ лежалъ совсмъ неподвижно, — въ комнату со старымъ платьемъ. Она выходила на улицу, и окно было завшено кружевной, коричневой отъ грязи, занавской. Я выглянулъ. На двор былъ яркій день, — по контрасту съ коричневой тьмою мрачнаго дома, гд я находился, день ослпительно яркій. Шла оживленная торговля. Телги съ фруктами, извозчики, ломовикъ, тачка рыбнаго торговца. Я обернулся къ темнымъ шкафамъ позади себя, и въ глазахъ у меня заплавали пестрыя пятна. Возбужденіе мое смнялось яснымъ сознаніемъ своего положенія. Въ комнат носился легкій запахъ бензина, служившаго, вроятно, для чистки платья. Я началъ систематическій обзоръ всего дома. По видимому, горбунъ уже довольно долго жилъ одинъ. Это было существо очень любопытное… Собравъ все, что могло мн пригодиться, въ кладовую стараго платья, я сдлалъ тщательный выборъ. Нашелъ дорожную сумку, которая показалась мн вещью полезной, пудру, румяна и липкій пластырь. Сначала я думалъ выкрасить и напудрить лицо, шею и руки, чтобы сдлать себя видимымъ, но неудобство этого заключалось въ томъ, что для того, чтобы опять исчезнуть, мн понадобился бы скипидаръ, нкоторыя другія вещи и довольно много времени. Наконецъ я выбралъ довольно приличный носъ, немного смшной, правда, но не особенно выдающійся изъ большинства человческихъ носовъ, темные очки, бакенбарды съ просдью и парикъ. Блья я не могъ найти, но его можно было купить впослдствіи, а теперь пока я завернулся въ коленкоровыя домино и блыя кашемировые шарфы; башмаковъ также не нашелъ, но сапоги на горбун были просторные и годились. Въ конторк въ лавк было три соверена и шиллинговъ на тридцать серебра, а въ запертомъ шкафу, который я взломалъ, восемь фунтовъ золотомъ. Обмундированный такимъ образомъ, я могъ теперь снова я виться на свтъ Божій. Но тутъ напала на меня странная нершительность. Была ли, въ самомъ дл, прилична моя наружность? Я осмотрлъ себя со всхъ сторонъ въ маленькое туалетное зеркальц, стараясь отыскать какую-нибудь упущенную мною щелку. Я былъ чудёнъ въ театральномъ дух,- какой-то театральный нищій, — но физической невозможности не представлялъ. Набравшись смлости, я снесъ зеркальце въ лавку, опустилъ шторы и со всхъ возможныхъ точекъ зрнія осмотрлъ себя въ трюмо. Нсколько минутъ собирался я съ духомъ, потомъ отперъ дверь лавки и вышелъ на улицу, предоставляя маленькому горбуну выбираться изъ простыни по своему усмотрнію. Казалось, никто не обратилъ на меня особеннаго вниманія. Послднее затрудненіе было, повидимому, превзойдено.

Онъ опять остановился.

— А горбуна вы такъ-таки и оставили на произволъ судьбы? — спросилъ Кемпъ.

— Да, — сказалъ Невидимый. Не знаю, что съ нимъ сталось. Вроятно, онъ развязалъ мшокъ или, скоре, разорвалъ его: узлы были здоровенные.

Онъ замолчалъ, подошелъ къ окну и началъ смотрть въ него.

— Что же произошло, когда вы вышли на Стрэндъ?

— О, опять разочарованіе. Я думалъ, что мои невзгоды пришли къ концу, что въ практическомъ отношеніи и получилъ теперь возможность длать все, что бы не вздумалось, ршительно все, только бы не выдать своей тайны. Такъ я воображалъ. Что бы я ни сдлалъ, какія бы не были послдствія этого, — было для меня безразлично; стоило только сбросить платье и исчезнуть. Никто не могъ задержать меня. Деньги можно было брать, гд придется. Я ршилъ задать себ великолпный пиръ, поселиться въ хорошей гостиниц и обзавестись новымъ имуществомъ. Самоувренность моя не имла границъ; не особенно пріятно вспоминать, какъ я былъ осломъ. Я пошелъ въ трактиръ и уже заказывалъ себ завтракъ, какъ вдругъ сообразилъ, что не могу сть, не обнаруживъ своего невидимаго лица. Я кончилъ заказывать завтракъ, сказалъ лакею, что вернусь черезъ десять минутъ, и ушелъ взбшенный. Не знаю, были ли вы когда-нибудь обмануты въ своемъ аппетит, Кемпъ.?

— Не до такой ужъ степени, сказалъ Кемпъ, — но могу себ это представить.

— Я готовь быль просто искромсать всхъ этихъ тупоумныхъ дьяволовъ. Наконецъ, совсмъ обезсилнный жаждой вкусной пищи, я зашелъ въ другой трактиръ и спросилъ отдльную комнату. «Я изуродованъ», сказалъ я, «получилъ сильные ушибы». Лакеи посмотрли на меня съ любопытствомъ, но, конечно, это ихъ не касалось, и завтракъ мн подали. Онъ былъ не особенно хорошъ, но я нался до-сыта и, когда кончилъ, закурилъ сигару и сталъ обдумывать планъ будущихъ дйствій. А на двор начиналась вьюга. Чмъ больше и размышлялъ, Кемпъ, тмъ ясне мн становилось, какую безпомощную нелпость представляетъ невидимый человкъ въ холодномъ и сыромъ климат, въ многолюдномъ, цивилизованномъ город! Передъ совершеніемъ своего безумнаго опыта я мечталъ о всякихъ преимуществахъ. Теперь все мои мечты, казалось, разлетлись въ прахъ. Я перечислилъ въ голов вс вещи, какихъ можетъ желать человкъ. Конечно, невидимость длала возможнымъ ихъ достиженіе, но пользованіе ими она длала невозможнымъ. Честолюбіе? Какой толкъ въ высокомъ званіи, если вы не можете въ немъ появляться? Камой толкъ въ любви женщины, если имя ея непремнно будетъ Далила? Я не имлъ никакого вкуса къ политик, къ подонкамъ извстности, къ филантропіи, къ спорту. Что же мн было длать? Такъ вотъ для чего я обратился въ завернутую тряпками тайну, въ забинтованную и запеленатую карикатуру на человка!

Онъ замолчалъ и, судя по поз, смотрлъ въ окно.

— Но какъ вы попали въ Айпингъ? спросилъ Кемпъ, стараясь, во что бы то ни стало, поддержать разговоръ,

— Я похалъ туда работать. У меня была одна надежда; это была смутная мысль, она есть у меня и теперь, но теперь она созрла вполн: вернуться назадъ! Поправить сдланное, когда понадобится; когда совершу невидимо все то, что хочу. Объ этомъ-то, длиннымъ образомъ, мн и нужно теперь съ нами поговорить.

И вы прямо похали въ Айпингъ?

— Да. Только добылъ свои три тома замтокъ, и чековую книжку, запасся бльемъ и всмъ необходимымъ, заказалъ химическія снадобья, посредствомъ которыхъ думалъ привести въ исполненіе свою мысль (покажу вамъ свои вычисленія, какъ только получу книги), и выхалъ. Боже, какая была метель, и какихъ хлопотъ мн стоило не давать таявшему снгу вымочить мой картонный носъ!

— Наконецъ, — сказалъ Кемпъ, — третьяго дни, когда васъ открыли, судя по газетамъ, вы нсколько…

— Да, я «н__с_к_о_л_ь_к_о»… Покончилъ, что ли, я этого дурака-полицейскаго?

— Нтъ, — сказалъ Кемпъ, — говорятъ, онъ выздороветъ.

— Ну, значитъ, ему особенно повезло. Я совсмъ вышелъ изъ себя. Что это за дураки! Что они ко мн привязались? Ну, а болвана-лавочника?

— Никакихъ смертей не предвидится, — сказалъ Кемпъ.

— Что касается моего бродяги, — сказалъ Невидимый съ непріятнымъ смхомъ, — это это еще неизвстно. Боже мой, Кемпъ, люди, подобные вамъ, не понимаютъ, что что значитъ бшенство. Работать цлыми годами, составлять планы, замыслы и потомъ встртить на своемъ пути безмозглаго, безтолковаго идіота, который путаетъ вс ваши дла! Вс сорта дураковъ, какіе только можно себ вообразить, и какіе когда-либо существовали, были посланы, чтобы ставить мн палки въ колеса! Еще немного — и я совсмъ ошалю и начну косить ихъ направо и налво. Ужъ и теперь, благодаря имъ, положеніе мое стало въ тысячу разъ трудне.

XXIV Неудавшійся планъ

— Ну, — сказалъ Кемпъ, косясь въ окно, — что же мы теперь предпримемъ?

Онъ придвинулся ближе къ гостю, чтобы не дать ему замтятъ троихъ людей, поднимавшихся вверхъ по холму, — поднимавшихся, какъ показалось Кемпу, съ невыносимой медленностью.

— Что вы намревались длать, отправляясь въ Портъ-Бордокъ? У насъ былъ какой-нибудь планъ?

— Я намревался удрать отсюда, но съ тхъ поръ, какъ встртилъ васъ, планъ этотъ нсколько измнился. Мн казалось разумнымъ теперь, когда погода потеплла и невидимость стала возможной, пробраться на югъ. Главнымъ образомъ потому, что моя тайна открыта, и здсь вс будутъ высматривать маскированнаго и забинтованнаго человка. Отсюда вдь есть пароходное сообщеніе съ Франціей? Я думалъ ссть на пароходъ и рискнуть переправой. Изъ Франціи я могъ бы добраться по желзной дорог до Испаніи или ухать въ Алжиръ. Это было бы нетрудно. Тамъ можно навсегда остаться невидимымъ и все-таки жить и длать разныя вещи. Бродягу этого я употребилъ, просто, въ качеств носильщика багажа въ то время, пока не ршилъ еще, какъ устроить, чтобы за мной выслали книги и вещи.

— Это ясно.

— И вдругъ этой грязной скотин вздумалось обокрасть меня! Онъ припряталъ мои книги, Кемпъ! Наврное, припряталъ… Коли мн только удастся его поймать!..

— Лучше всего сначала добыть отъ него книги.

— Но гд онъ? Разв вы знаете?

— Онъ въ городскомъ полицейскомъ участк запертъ, по своей собственной просьб, въ самую крпкую тюремную камеру, какая только тамъ есть.

— Мерзавецъ! — сказалъ Невидимый.

— Но это немного задерживаетъ исполненіе вашихъ плановъ.

— Намъ надо добытъ книги; книги существенно необходимы.

— Конечно, — сказать Кемпъ немножко нервно: снаружи ему какъ будто послышались шаги, — конечно, намъ нужно добытъ книги. Но это будетъ не трудно, разъ онъ не будетъ знать, что он для васъ.

— Нтъ, — сказалъ Невидимый и задумался.

Кемпъ старался что-нибудь выдумать, чтобы поддержать разговоръ, но Невидимый заговорилъ самъ.

— То, что я попалъ къ вамъ, Кемпъ, — сказалъ онъ, — мняетъ вс мои планы, потому что вы человкъ понимающій. Несмотря на все, что случилось, несмотря на эту огласку, потерю книгъ, все, что я вытерплъ все же остаются великія, громадныя возможности… Вы никому не говорили, что я здсь? — спросилъ спросилъ онъ внезапно.

Кемпъ колебался.

— Это было условлено, — сказалъ онъ.

— Никому? — настаивалъ Гриффинъ.

— Ни одной душ.

— А, ну…

Невидимый всталъ и, уперевши руки въ бока, сталъ ходить по комнат.

— Предпринять такую вещь одному было съ моей стороны ошибкой, Кемпъ, огромной ошибкой: трата силъ, времени, шансовъ. Одинъ. Удивительно, какъ мало можетъ человкъ сдлать одинъ. Немножко украсть, кого-нибудь слегка пристукнуть — вотъ и все. Что мн надо, Кемпъ, такъ это пристанище, человка, который всегда могъ бы укрыть меня и помочь мн; какое-нибудь мсто, гд я могъ бы сть, спать и отдыхать спокойно, не возбуждая подозрній. Мн нужно сообщника. При сообщник, пищ и отдых возможно нее. До сихъ поръ я дйствовалъ очень неопредленно. Намъ нужно обсудить все, что подразумваетъ невидимость, и все, чего она не даетъ. Для подслушиванія и такъ дале толку въ ней немного: шумишь! Въ воровств или чемъ-нибудь въ этомъ род толкъ отъ нея не великъ, но все-таки есть. Разъ меня поймаютъ, засадить меня въ тюрьму вовсе не трудно; но, съ другой стороны, поймать-то меня ужъ очень трудно. Въ сущности, невидимость хороша только въ двухъ случаяхъ: она помогаетъ бжать и помогаетъ подкрасться. Слдовательно, она особенно полезна при убійств, я могу обойти человка вокругъ, какое бы ни было при немъ оружіе, выбрать пунктъ, ударить, какъ хочу, улизнуть, какъ хочу, бжать, какъ хочу.

Кемпъ погладилъ усы. Ужъ не двинулся ли кто-то тамъ, въ нижнемъ этаж?

— И намъ надо заняться убійствомъ, Кемпъ.

— Намъ надо заняться убійствомъ, — повторилъ Кемпъ. Я выслушиваю ваши планы, Гриффинъ; но, помните, я не соглашаюсь на нихъ. Зачмъ убійствомъ?

— Не подлымъ убійствомъ, а разумнымъ умерщвленіемъ. Дло видите ли, стоитъ такъ: они знаютъ что существуетъ невидимый человкъ, такъ же знаютъ это, какъ мы съ вами, — и этотъ невидимый человкъ, Кэмпъ, долженъ установить теперь царство террора, Да, конечно, вы поражены, но я говорю серіозно царство террора. Ему нужно завладть какимъ-нибудь городомъ, въ род нашего Бордока, напримръ, запугать его и поработить. Ему нужно издавать свои декреты, распоряженія. На это найдется тысяча способовъ; достаточно однихъ засунутыхъ подъ дверь клочковъ бумаги. И всхъ, кто ослушается его приказаній, онъ долженъ убивать. убивать также и тхъ, кто будить защищать ихъ.