Невинная кровь

Потом она увидела мужа. Тот беспомощно стоял на ступенях и смотрел на вошедшую. Роковое мгновение отпечаталось в ее разуме до мелочей: тоненький детский плач, знакомый запах теплой прихожей, обои с рисунком, который заметно не совпадал на стыке в том месте, где при последнем ремонте хозяйке изменила аккуратность, и, наконец, глаза супруга. Их наполнял мучительный стыд. Ужас — да, отчаянный призыв о помощи — да, но прежде всего жене запомнился стыд. А вот какие слова при этом прозвучали?.. Впрочем, была ли нужда в разговорах? Вошедшая поняла все и так.

Допросы убийцы не репетируются. Либо сказал как надо, либо нет. Никаких объяснений, лишь обманчиво-невинные вопросы, на которые опаснее всего отвечать правдиво. В голове обвиняемой застрял лишь один из них — и сорвавшиеся с губ слова, которые, должно быть, и решили ее участь.

— С каким намерением вы поднялись по лестнице к пострадавшей?

Женщина потом уже догадалась, как следовало говорить: „Хотела убедиться, что с ней все в порядке. Хотела сказать, что я здесь и отведу ее домой. Хотела успокоить ее“. Никто из присяжных не поверил бы, однако нашлись бы те, кто в глубине души пожелал бы поверить. Вместо этого женщина выдала правду:

— Нужно было, чтобы она замолчала.

Детство — тюрьма, из которой нет исхода, и некому подать апелляцию. Каждому из нас достался свой срок. В одиннадцать лет наша героиня осознала твердо: не водка заставляла отца избивать ее и брата. Наоборот, он напивался, чтобы набраться храбрости и насладиться проявлением собственной силы. Стоило ему вернуться домой, как мальчик начинал хныкать, еще не успев услышать на лестнице тяжелые неверные шаги. Сестра забиралась к нему в постель и зажимала рот ладонью. А мать уже голосила, пытаясь утихомирить мучителя. К одиннадцати годам девочка утратила надежду, оставалось только терпеть. И она терпела. Разве что на всю жизнь возненавидела звук детского плача.

Убийцы часто пытаются оправдаться провалом в памяти. Возможно, они не лгут. Что, если разум самовольно уничтожает сцены, которых не в состоянии вынести? Да, но ведь наша героиня видела столько ужасного. Почему же именно эти минуты навеки остались белым пятном? Пожалуй, ее вывела из себя тупая девчонка, которая, в конце концов, не так уж серьезно и пострадала, которую наверняка предупреждали не связываться с незнакомцами, которой попросту не хватило мозгов заткнуться и молча убраться восвояси. В суде патологоанатом зачитывал результаты посмертного заключения. Девочка скончалась от удушья. На шее нашли синяки, оставленные человеческими пальцами. Женщина не сомневалась, что пальцы — ее собственные. Чьи же еще? Вот только из памяти начисто изгладилось как первое прикосновение к ребенку, так и все, произошедшее потом, пока она не осознала, что трясет уже неживое дитя.

Да и после память работала с перерывами, как испорченная пленка в кинотеатре: картинка то пропадала, то безнадежно теряла фокус. Муж оказался в кухне. Перед ним стояли две чашки, заварка и молочник. „Чайку захотел“, — невпопад подумала женщина. Вслух же сказала:

— Я убила ее. Теперь надо избавиться от тела.

Муж принял ее слова без удивления, словно иначе и быть не могло. Хотя, возможно, он окаменел от ужаса, не в силах испугаться или разволноваться еще сильнее.

— А как же родители? — прошептал он белыми губами. — Ее нельзя прятать. Они станут искать, надеяться, молиться о здоровье дочери…

— Это ненадолго. Отвезем ее в лес и бросим где-нибудь у самого края. Тело быстро найдут. Главное, чтобы там, а не здесь.

— Что ты собираешься делать?

Страх обострил ее разум. Итак, необходим хитроумный план. Нельзя упустить ни единой мелочи. Мысли рождались, отбрасывались за ненадобностью, их место занимали следующие. Очевидно, без автомобиля не обойтись. Девчонка легко поместится в багажнике. Только надо ее завернуть. В случае чего судебному эксперту не составит большого труда найти улики: волос ребенка, грязь с ее подошв, волокна из одежды. Простыня вполне подойдет. В шкафу целая кипа чистого постельного белья из хлопка. К счастью, хозяйка никогда не сдавала вещи в прачечную, и на них нет даже клейма, чтобы вывести на след. А все же тряпку оставлять на месте рискованно; придется забирать ее и стирать вручную. Безопаснее использовать целлофан, длинный такой пакет, в котором вернулось пальто из химчистки. Затем ничего не стоит свернуть его и затолкать в мусорный бак. Да, ведь им потребуется алиби! А значит, пора спешить.

— Мы пойдем в библиотеку, — промолвила она. — Сдадим книги, заодно запишусь в очередь на новый том Апдайка. Тогда меня точно вспомнят, если придет полиция. После отправимся в кинотеатр на Мэнс-Хилл. Надо бы и там как-нибудь засветиться. Может, притворюсь, что у меня закончились деньги, попрошу тебя прибавить, и мы поругаемся? Или нет, лучше поцапаться с кассиршей по поводу сдачи. У тебя найдется что-нибудь покрупнее?

Муж кивнул:

— Кажется, да.

Он попытался вытащить бумажник. Руки дрожали, как у паралитика. Женщина сама полезла к нему в пиджак и нащупала то, что нужно. Новенькая пятифунтовая банкнота и несколько смятых по одному фунту. Достаточно.

— В кино просидим полчаса, — продолжала она. — Как только минуем фойе, тотчас разделимся. В случае чего полицейские спросят, не видел ли кто-нибудь выходящую пару Никто не ждет, что мы покинем заведение поодиночке. Сядем на разные ряды, не рядом. Это просто, сейчас там не так много народа. Но ты с меня глаз не спускай. Встану — пробирайся следом. Воспользуемся боковым выходом, который ведет на парковку, — и в лес.

— Я не хочу сидеть отдельно, — промолвил муж. — Не надо Не бросай меня.

Его по-прежнему била дрожь. Услышал ли он хоть слово? Если бы можно было проделать все самой! А мужа — уложить бы в постель с горячей грелкой и приласкать, как обиженное дитя. Но это невозможно. Бедолага нуждается в алиби в первую очередь, и дома его одного не оставишь. Супругов должны видеть вместе. Тут ей припомнилась миниатюрная бутылочка бренди, память о рождественской вечеринке в больнице. Женщина берегла подарок про запас, ради какого-либо непредвиденного случая. Недурная мысль! Она поспешила к буфету и налила стаканчик. Вдохнула запах — и поняла, как сильно жаждет спиртного. Однако нескольких глотков из бутылочки нипочем не хватило бы на обоих.

— Выпей, дорогой. Постарайся согреться. Сиди спокойно, я тебя позову, когда все подготовлю.

Наша героиня включила газ пожарче. Мозг работал с поразительной ясностью. Прежде чем подняться наверх, она вышла на улицу, чтобы отпереть багажник автомобиля. Ближайший фонарь смотрелся расплывчатым желтым пятном среди морозной пыли. В доме номер тридцать девять все занавески были задернуты; пустые темные комнаты ждали новых обитателей. В сорок третьем горело нижнее окно, из-за штор которого доносились приступы хохота из телевизионного комедийного шоу.

Целлофановый мешок висел в стенном шкафу. От зимнего пальто все еще тянуло чистящим средством. А вдруг знакомый едкий запах навсегда свяжется в ее сознании с ужасными событиями этой ночи?.. Тут женщина вспомнила про перчатки. Парочка подходящих, достаточно тонких — она терпеть не могла плотные, — обнаружилась в кухне над раковиной. Только теперь наша героиня отправилась наверх, не забыв закрыть входную дверь на задвижку.

Над двухместной кроватью горел светильник. Занавески были задернуты. Женщина словно увидела ребенка впервые. Девочка лежала на постели, выпростав левую руку со скрюченными пальцами, голубые панталончики спущены до колен, лицо — умиротворенное. Отброшенные в сторону очки валялись на стеганом покрывале. Вошедшая подобрала их и пошарила в кармане детского пальто. Футляра там не было. Женщина занервничала; почему-то ей показалось необычайно важным сохранить в целости это хрупкое, до странного крохотное приспособление из проволоки и стеклышек. Но вот она заметила на полу маленький черный рюкзак из полиэтилена, с виду совсем новый. Должно быть, его покупали к форме. Внутри нашелся аккуратно сложенный носовой платок, дневник девочки-скаута, карандаш, кошелек с мелочью и красный футляр, куда наша героиня бережно спрятала очки. Затем раскрыла ежедневник. На первой странице детской рукой были по линеечке выведены печатные буквы: „Джулия Мэвис Скейс, Маджента-Гарденс, дом сто четыре“. И что ее дернуло сделать столь длинный крюк? Пошла бы короткой дорогой, через игровую площадку, — не лежала бы здесь и не создавала бы никому проблем. До Маджента-Гарде не меньше мили. Вот и отлично. Когда труп найдется, полиция начнет опрашивать ближайших соседей, а значит, не скоро доберется до здешних домов. При этом каждый день отсрочки сыграет супругам на руку.