Невинность в расплату
Шрифт:
Оставаясь абсолютно обнаженно. Под ним нет ни клочка одежды.
Да. Она всегда умела удивлять.
— Мой господин скучал.
Опускается на колени.
Привычным жестом дергает молнию брюк.
— О, дааааа. Вижу, что скучал.
Громко сглатывает, облизывая губы. Обхватывая рукой мой адский стояк, который не проходит все время с тех пор, как я вернулся.
И я знаю. Что ее рот уже наполнен слюной, а между ног мокро и бушует пламя.
— Быстрее, Ольга, — морщусь, отставляя стакан с виски.
Мне нужно кончить. Срочно. А потом.
— Я сказал, быстрее, — обхватываю пятерней ее волосы. Наматываю на кулак. Хватит облизывать. Распалять меня не нужно и на долгие прелюдии я не нацелен.
Резко толкаюсь в ее горло. На полную мощность.
Выдыхаю через сжатые зубы, чувствуя мгновенное облегчение.
Именно этого мне и не хватало. Упругого горла. В которое вбиваюсь со всем остервенением, наплевав на хрипы и брызнувшие слезы Ольги. Да!
Жадно долблюсь, отдаваясь звукам грубых жестких шлепков.
Но вместо такой желанной разрядки почему-то приходит раздражение. Накрывает. Бесит. Бесит все.
И мерзкое чувство между лопатками.
Будто не то что-то делаю. Неправильное. Запретное.
Какого хрена?
Я что? Кому-то что-то обещал? Обязан хранить верность?
Но блядь.
Перед глазами так и стоит она.
Вот на том же месте, где сейчас Ольга. Сосет. Смачно сосет, встав на четвереньки. Расставив ноги. Выгнув, как кошка, спину. Задыхаясь и причмокивая. Выкручивая себе соски. Обхватив другой рукой мои яйца, готовые лопнуть.
А вижу Мари.
Как пришла ко мне в тот первый вечер.
Как скинула тонкую паутинку платья.
И ее кожа. Ее тело. Такое ароматное. Такое сочное. Светящееся белизной в полутьме.
И глаза.
Глаза, наполненные непролившимися слезами.
Блядь, эти глаза смотрят на меня с таким укором, будто вонзают стальной клинок прямо в сердце. Вонзают и проворачивают. Снова и снова.
И бешеный напор, с которым долблюсь в чужое горло, не помогает.
Наоборот. Как будто с каждым ударом в нее, я загоняю этот блядские нож еще глубже. В себя. Опять. С глухим ударом.
Дергаю Ольгу за волосы назад. Отшвыриваю так, что она валится на пол.
— Не здесь, — сдавленно хриплю в ответ на ее изумленный взгляд.
— Пойдем в спальню. Там.
Да. Там. Там, где не будет этих проклятых глаз. Что выедают мне мозг! Где не будет воспоминаний и ее запаха! Где Мари, по сути, чужая женщина, которую и взял-то всего пару раз, не будет смотреть на меня привидением!
— Как скажешь. Все, как ты хочешь, — воркует Ольга, облизывая пальцы. Обсасывая. Втягивая в рот и проводя языком.
А мне ее не на пол. Мне ее на хрен из дому вышвырнуть хочется. Умелые ласки, к которым привык и готовность ублажать мой член в любое время, как мне угодно, вдруг кажется мерзкой похотью дешевой сучки.
Разворачиваю Ольгу спиной, как только сразу же, войдя в спальню, становится на колени.
Хватаю за волосы, резко прогибая
в спине.Врезаюсь сразу. Без подготовки. Но она уже и без того готова.
Из ее горла вырывается резкий крик, а я почему-то вдруг зажимаю ей рот рукой.
— Такой голодный, — стонет Ольга, пока жестко, почти с остервенением каким-то диким внутрь нее таранюсь.
Обхватываю грудь. Мну. Сжимаю так, что она подскакивает, почти раздавливая сосок.
— Скучал, любимый. Вижу, как скучал, — выдыхает рваным от моих толчков голосом.
А мне снова зажать рот ей хочется. Так губы сдавить, чтобы совсем заткнулась.
Не то, блядь.
Все не то.
Голос этот ее раздражает. Бесит.
И грудь не та. И соски. Грубые. И слишком большие. И задница какая-то убогая.
— Заткнись, Ольга. Просто заткнись и двигай телом, — шиплю сквозь зубы, вдалбливаясь, как одержимый.
С бешенством. С яростью.
Член ноет, требуя разрядки. Яйца почти звенят, так, что мозги сейчас взорвутся, виски лопнут.
Мне надо кончить. Мне, блядь, просто. Надо. Кончить.
Пару раз. А лучше пять. Шесть. Десять.
Так, чтобы пустота одна внутри осталась.
Только я уже чуть искры из наших тел ударами члена не высекаю. Еще немного и точно огонь попрет.
А ни хрена. Ну совсем. Даже не близко к развязке.
И вообще.
Как я раньше не замечал, что голос у нее такой противный?
Как у шлюхи. И глаза блядские, когда она их закатывает с каждый толчком. И стоны такие, как будто ее режут. И запах. Что это вообще, на хрен, за запах такой?
Мне это нравилось?
Я же сам ее себе когда-то выбрал. Нетронутой до меня была.
А теперь не лучше, чем та дешевка бордельная.
Ни хрена не удовольствие. Раздражение только одно.
— Бадрид… Пожалуйста…
Она уже стонет ни разу не от удовольствия. Даже вырваться из захвата пытается. Отползти чуть бедрами.
— Милый… Я люблю тебя… Я для тебя всегда готова… Но… Уже целый час! Господи, да ты меня сейчас порвешь!
— Хорошо…
Глухо сиплю, выходя из нее.
Почти отшвыриваю, сжимая у основания напряженный одеревеневший член.
Блядь.
Мозг, кажется, сейчас просто взорвется!
А разрядка так и не приходит!
Звон уже даже не в яйцах. Уже в голове. Всего насквозь прошибает
И что-то мне подсказывает, что есть панацея.
От всего.
От стояка этого бешеного. Адского. Раздирающего на куски. Сознание отрубающего так, что соображать не способен.
От того, что сны наяву вижу и извечный контроль свой утратил. Сам себя психически больным чувствую. Когда ощущаю жар ее поцелуев на своих губах. Вспышками. Паранойей. Бредом, который рубит с катушек. Выламывает так, как в драке меня никогда не калечило!
А ведь силу я тренировал.
Силу тела.
Силу духа.
Мой наставник не одного чемпиона мира по боям без правил выучил.
И что самое главное? Уметь драться? Наносить удары?
Ни хера!
Самое главное, это научиться принимать боль.