Невинность в расплату

Наплевать на все. На страх. На злость, что поначалу заставляла выть и придумывать самые разнообразные, самые изощренные казни для этого, как я тогда считал, урода. На собственные потребности. На подгибающиеся ноги и спекшуюся под солнцем кожу.

Вот тогда я это почувствовал. Собственную силу. Настоящую. Внутреннюю. Которая в сотни, тысячи раз сильнее тела. Эмоций. Всего, что окружает. Всего в принципе.

И эта сила заставила меня распрямиться. Перестать ползти. Уверенно ставить шаг. Даже усмехаясь палящему солнцу растрескавшимися от крови пересохшими губами.

А наносить удары. Просчитывать ситуации наперед. Драться с врагом в бизнесе или на ринге. Это уже пришло само. Мелочь. Просто. Все просто, когда тебя ничто не задевает. Не способно задеть.

И вот теперь.

Теперь.

Будто комаром под кожу. Под удары ребер. Проник яд. Имя которому Мари.

И крушит. И ломает. Все, что выстраивалось годами. Потом. Кровью.

Крушит так, что вскрывает череп.

Даже сейчас.

Дав Ольше передышку, усаживаю сверху. Яростно вколачиваюсь в нее.

А все равно. Слышу ее запах. И будто ее тонкие пальчики скребут.

По груди. В самое нутро добираются. Царапают ногтями. Даже будто голос ее. Тихий. Нежный. В ушах звенит.

— Твою мать, Ольга, — дергаю ее бедра сильнее.

Под стоны, под звуки ударов заглушить этот голосок хочу. Начисто заглушить. Перебить. Забыть и не вспоминать больше.

Запах другой. Порочный. Похотливый. Он воздух пропитывает. Всю комнату. И ее. Ее тоже выветрить должен.

— Быстрее, — почти рычу, вбиваясь оглушительными хлопками.

Ольга уже не стонет. Орет. На ультразвуке.

Хоть кого-то этой ночью накрыл оргазм.

Уши закладывает, а все равно.

Скребет. Скребет внутри. Все сильнее.

И тревогой дикой какой-то. Ядом обволакивает.

— Чеееерт!

Рывком поднимаюсь на постели, даже не заметив, как стряхиваю все еще кончающую Ольгу прямо на пол.

— Бадрид? Ты что? Я… Что-то не так? Что с тобой?

А хрен знает, что. Только одно чувствую. Надо спешить.

Накидываю брюки и рубашку, застегивая на ходу.

Даже не думаю, куда. Ноги сами несут, не разбирая дороги, не всматриваясь.

Через кусты роз. Оставляя на шипах обрывки кожи. Несусь.

И внутри все нарастает паника.

Что-то страшное случилось. Что-то. Катастрофическое. И главное одно! Успеть!

— Маааариииииии! Нееееет! Нет, твою мать!

Я падаю, как подкошенный рядом с ней на землю. Глохну от собственного крика.

Блядь. Я не успел. Не успел, черти бы жрали эту ограду!

Всего одну секунду! Или меньше! Один шаг, и сумел бы ее поймать на лету!

А теперь только остается, что упасть рядом с грохотом повалившимся прямо передо мной телом!

40 Глава 40

— Бадрид Каримович! Господин!

Как из пелены слышу надрывный голос Ирмы.

— Сейчас доктор будет! Ее перенести надо.

— Не трогай!

Хватаю за горло, второй рукой отшвыривая на расстояние.

— Не трогай ее!

— Барид… Каримович… Хозяин! Ее же в дом надо… Доктор… Я уже набрала. Уже едет. Вы… Вы, пожалуйста… Успокойтесь! Я умоляю вас!

Ужас. Блядь, почему на меня она смотрит с таким ужасом! Не на Мари, которая лежит передо мной с неестественно вывернутыми конечностями.

— Бадрид Каримович! Я вас умоляю! Не надо! Да! Это я не досмотрела! Я! Но… Прошу вас! Ради всего святого! Я не могла… Она как с ума сошла, когда вас увидела… С вашей… С… С этой…

Блядь.

Я ни хрена не понимаю!

Почему Ирма трясется и падает на колени передо мной, умоляюще складывая на груди руки? Что она там несет?

— Не трогай, я сказал.

Блядь. Неужели не понимает?

Трогать нельзя!

Позвоночник. Позвоночник может быть поврежден!

— Мари!

Лихорадочно вожу рукой над ее лицом. Как безумец.

Нееет!

Она не может умереть! Мать вашу! Не может!

Дышит.

Там, под ребрами, все на хрен, замирает, а после снова пускается в галоп.

Дышит!

Едва ощутимо. Но на ладони остается ее теплое дыхание. Слабое. Слишком слабое. Но все же… Шанс есть…

— Ты кому позвонила?

Уже сам вытаскиваю мобильный. Благо, он всегда у меня в кармане брюк.

— Раушскому! Тому, который и вас с детства выхаживал! Помните! Вы тогда тоже с лошади упали! Десять годочков вам было! Все говорили, что ходить не сможете! А он поднял! Он вас на ноги поставил! И ее поставит! Бадрид! Миленький! Хозяяяяин! Умоляю! Умоляю вас! Не надо! Я же! Я же ни при чем! Я ведь как могла! Старалась! Оберегала! Кто же знал! Я как лучше хотела! Отправила ее. Чтоб увидела. Чтоб поняла. Чтоб иллюзий напрасных не питала! Как она! Как моя дочь! Она же девочка еще совсем! Любила вас! Любила! Так любила! Я хотела, чтобы она поняла! Чтобы мечтать перестала! Чтобы увидела! Кто же знал, что она… И Гедеон…

Трясу головой. Не понимаю, к чему весь этот бред!

— Он же никого. Никогда. Кроме вас не подпускал к себе! Да и не дело для женщины на коней запрыгивать! Я подумать не могла! Я… Я… Бадрид! Я же с детства тебя выхаживала! Пощади! Пощади меня, старую! И так столько всего отнял!

Только теперь замечаю, что в руках у меня ствол.

И тушу Гедеона. Уже не дергающуюся. Распростертую рядом с Мари. В паре метров.

Опускаю глаза вниз, как ненормальный.

Он же… Он же не машина. Он… Друг… Это больше! Больше того, что можно передать словами!

Ветер, что в ушах гудит.

Тот, с кем сливаешься в одно. В целое. На чувствах. На ощущениях. Без всяких слов.

Разве с кем-то такое еще когда-то в жизни бывает?

Но он. Он сбросил ее! Сбросил, и теперь она лежит передо мной бездыханная!

Этого я не прощу даже части себя!

Руку свою, легкие, плоть, если бы так с Мари… Из себя бы вырвал! Сто раз бы убил. Простелил. До мяса бы надорвал!

Но даже не понял. Не заметил. Это была реакция, которую не удержать!

Не видел в нем того, с кем сливался! С кем носился по полям!