Невозможность страсти

– Ага, красивая.

Из-за того, что она была такая красивая, всё и случилось, потому что к красоте не прилагались ни душа, ни доброта, ни вообще какая-то иная человеческая категория. Просто красота, о которой она знала и которой пользовалась, чтобы манипулировать людьми, добиваясь от них того, чего ей хотелось, а хотелось Варваре многого.

– Не злись. – Павел едва сдержался, чтобы не щёлкнуть Лену по носу. – Это мой заместитель Андрей Нефёдов, знакомьтесь. Когда вы с Тимом уехали, он пришёл ко мне в гости, так сказать…

– Что значит – пришёл в гости? – Лена возмущённо смотрит на дурацкие шнурованные ботинки. Дичь какая – среди лета такие бутсы! – Через забор?

– Да сколько там того забора…

Голос у белёсого низкий, а вид самый дурацкий и ничуть не смущённый, хотя он только что признался, что перелез через чужой забор. Лена даже смотреть не хочет в его сторону, надо же, дубина стоеросовая, в гости он пришёл!

– И что? Не сиделось вам в доме?

– Лен, у нас свои дела наметились. Заехали, купили мне обувь, не мог же я босиком оставаться, и собирались навестить кое-кого.

– Навестить?

– Ну, поговорить хотели. – Павел аккуратно сложил документы в конверт и подал белёсому. – А тут Семёныч позвонил. Мы в ста метрах отсюда были, на светофоре как раз стояли – вот на том. Обычная случайность. Что думаешь, Андрей?

– Полиции эту историю рассказывать не стоит.

– Вот и я так думаю. – Павел вытянул ноги, обутые в новые кроссовки. – Полиция не любит сложных задач. А потому расскажете с Тимофеем такую версию: ты собралась нанять Васильева, чтобы он занялся твоим разводом, вы с Тимкой зашли и увидели труп.

– Может, о Тимке вообще не говорить?

– Он там был, его отпечатки срисуют, поймают тебя на лжи, решат, что пацан имеет к этому отношение, и всё, пиши пропало. Скажешь как было. Тимофей, ты слышал?

– Слышал. – Тимка хмуро смотрел на Павла. – Почему нельзя сказать правду?

– Хороший вопрос. – Павел потянулся, как кот на солнце. – Ну, сам подумай. Ты расскажешь им дикую историю, которую они обязаны будут внести в протокол. А, поскольку речь идёт о похищении ребёнка и, возможно, о торговле детьми или органами, они обязаны будут открыть уголовное дело и расследовать его в процессуальные сроки. Без особых зацепок, опираясь на показания бывшей проститутки, которая умирает от саркомы и находится под воздействием обезболивающих препаратов, делающих её показания, и без того сомнительные, вообще ничем. Иных доказательств у них нет, как их добыть, они понятия не имеют, и если история всё-таки правдивая, то лезть в неё опасно, денег она не сулит. А тут случилось убийство, а если девчонка не выживет – двойное, и зацепок тоже нет. Но есть вы двое, и ты, дурошлёп, с руками в буквальном смысле по локоть в крови и рубашкой, тоже измазанной в крови жертвы. И ваши отпечатки в конторе. И дикая история с похищением, которая может превратиться в висяк, а то и жизни стоить. А сейчас можно дать простые и приемлемые показания, ничего не меняющие в факте убийства, и уехать домой, а можно оказаться подозреваемым в убийстве, других-то нет, только ты да вот тёть Лена. Так что полиции вы оба скажете то, что я вам велел, а с остальным мы разберёмся в частном порядке. Вопросы есть?

– Нет… – Тимка смотрел на Павла исподлобья. – А как мы разберёмся?

– Ну, вместе-то мы что-нибудь обязательно придумаем. А вот и полиция. Всем принять растерянный вид и плакать от пережитого стресса. Быстро сделали удручённые и испуганные лица, как и положено законопослушным гражданам, которые только что обнаружили почти два трупа и море крови.

Лена понимала, что Павел прав, но признавать это ей не хотелось. Она была зла на него из-за Ровены, и хотя понимала, что винить его нельзя, всё равно злилась. Но именно сейчас как-то так вышло, что Павел оказался рядом в тот самый момент, когда ей требовались помощь и совет, а она не привыкла ни от кого получать помощь. Ну, разве что от Ровены.

Полиция отнеслась к ним вполне доброжелательно, потому что с ними был Павел и этот второй, Альбинос. Лена мысленно хихикнула: она переняла у Ровены привычку давать людям прозвища. Они были не такими меткими, как у Роны, и Лена очень редко их озвучивала, но иногда забивала в телефонные контакты кличку, которую придумала человеку. Нефёдова она сразу окрестила Альбиносом, хотя он альбиносом не был, просто у него очень светлые коротко стриженные волосы и светлые глаза в светлых же ресницах. Когда он улыбался, на его щеках появлялись трогательные ямочки, но это всё, что было в нём трогательного. Это был огромный мускулистый мужик, который изо всех сил пытался казаться неопасным. Лена поёжилась: встретишь такого в тёмном переулке – шубу сама снимешь.

Она злилась на Павла, на Нефёдова, на Валентина. И на Варвару, конечно, потому что с её появлением в памяти всплыла старая семейная трагедия, о которой она старалась не вспоминать. И другая история, разрушившая то, что осталось от её жизни, куда более основательно, чем можно было допустить, а Ровены нет рядом, чтобы помочь ей пережить всё заново. А ещё есть Тимка, за которого она сейчас отвечает, и он ведёт себя так, словно не понимает всей меры её ответственности, будто он уже взрослый и сам по себе, хотя пятнадцать ему будет только через четыре месяца, да и что такое пятнадцать лет для мальчишки? Тем более мальчишки, прожившего всю жизнь с матерью, которая считала своим первым долгом обеспечение его безоблачной жизни.

– Ну, вот видите – всё получилось как мы хотели. – Альбинос исподлобья смотрит на Лену, и ей хочется пнуть его. – Простая история, не отягощающая следствие ненужными деталями.

– Может, его как раз и убили из-за этих деталей, – Лена ищет в сумке ключ от машины и злится, что не может найти, – если эта история с ребёнком хоть наполовину правдива.

Щёлкнув брелоком сигнализации, она открыла машину и опустила окна.

– Тимка, садись.

Тимофей молча полез в салон и, устроившись на переднем сиденье, застыл. Лена была благодарна ему уже и за это, на препирательства у неё не было сил.

– Адвокат мог сам выйти на этих двоих с фотографии. Может, денег хотел за молчание. – Лена бросила сумку на заднее сиденье. – Я эту братию знаю, так что мы, возможно, утаили от полиции причину убийства, и мне это не нравится.

– Скорее всего, именно из-за этого его и убили. – Нефёдов оглядывается на Павла, который о чём-то говорит с полицейским. – Послушай меня. Я понимаю, что ты сейчас очень зла и хочешь послать нас с Пашкой куда подальше. Но согласись: в подобных делах у нас с ним больше опыта, потому предлагаю следующее. Сейчас мы сопроводим вас с мальчишкой до дома, и вы оттуда носа не кажете, пока мы не приедем.

– У меня работа!

– Которую ты можешь делать и удалённо. Возьми отпуск, и всё. – Нефёдов поморщился. – Я – неблагодарный объект для выплёскивания раздражения, поэтому уймись и слушай. Ты сунулась в очень опасную тему и пацана втянула. Я понимаю, что ты не могла предвидеть ничего такого, и здесь нет твоей вины, но ситуация от этого не меняется, а потому – сейчас под нашей охраной едете с пацаном домой, дверь на засов, и сидите оба как мыши. Через пару часов мы с Павлом подтянемся и подумаем, что делать дальше. Кстати, чисто для сведения. Ночью померла Варвара Тимофеева, так что можешь уже простить её.

– Есть вещи, которые не меняются от того, что совершивший их умер. И её смерть не отменила то зло, которое она причинила.

– Злобная ты баба, Елена Юрьевна.

– Какая есть. Тебе-то что?

– Ничего. – Нефёдов оглянулся, чтобы посмотреть, закончил ли Павел разговор, а больше – чтобы не видеть рассерженное лицо Лены. – Надо уметь прощать людей.

– Когда ад замёрзнет.

– Зря. – Нефёдов с облегчением увидел, как Павел и полицейский пожали друг другу руки, прощаясь. – В общем, таков модус операнди на ближайшее время, и если хочешь уцелеть и уберечь мальчишку, ты подчинишься, хоть тебе и хочется стукнуть меня тупым тяжёлым предметом по голове.