Невыдуманные приключения Свена Хедина

— Ура! — в свою очередь воскликнул Свен и вновь почувствовал, что прикоснулся к лампе Аладдина.

Он возвращается в Персию!

На конгрессе востоковедов присутствовало посольство шаха, прибывшее для вручения ордена шведскому королю Оскару II.

На любезность решили ответить любезностью. Шведское посольство должно было вручить шаху орден Серафимов — высшую королевскую награду. В списке будущих членов посольства у премьер-министра было отмечено: «Свен Хедин, известен своей поездкой по Персии и Месопотамии».

Хедин был так взволнован новостью, что едва мог заснуть. В 6 часов утра он уже садился на катер, идущий из Троссы в Стокгольм. Дома отец уговорил его надеть фрак. И вот Хедин входит к премьер-министру Окерхиельму, и тот изучающее его разглядывает.

— Вы собрались на ужин, как я погляжу, — сказал он улыбаясь.

— Нет, ваше превосходительство, не сегодня.

— Вы надели фрак ради меня?

— Да, конечно, ваше превосходительство.

— Это совершенно необязательно. Я человек простой, фраки меня не впечатляют.

Хедина бросило в жар. Неужели он проштрафился и не подходит для посольства? Но нет, все оказалось не столь плохо. Премьер отправил его к министру иностранных дел Карлу Левенхаупту, и после беседы было решено, что Свен будет переводчиком посольства.

Возможно, Хедина выбрали не только потому, что он слыл докой в восточных языках. Не стоит исключать и дружеские связи. Папа Людвиг и премьер-министр Окерхиельм несколько лет заседали в правлении одного и того же концерна. Когда папа Людвиг услышал о посольстве, он связался с премьером и предложил кандидатуру Свена в качестве переводчика. Окерхиельм своему другу и коллеге не отказал. Так, во всяком случае, полагал сам Свен Хедин.

Посольство должно было выехать в Персию весной 1889 года. Чтобы скоротать время, Хедин решил изучать географию у мировой знаменитости профессора Фердинанда фон Рихтгофена в берлинском Университете Фридриха-Вильгельма.

Берлин, 19 октября 1889 года

Профессор Фердинанд фон Рихтгофен, как и подобало крупнейшему авторитету в географии Центральной Азии, жил в роскошном доме по адресу Курфюрстенштрассе, 117. Ему было пятьдесят шесть. Хедину исполнилось двадцать четыре.

Рихтгофен был человеком опытным, признанным и знаменитым. Он владел массой ценнейших знаний. Для Хедина было жизненно важно, чтобы немец принял его в ученики. Он нервничал, как перед экзаменом.

На подгибающихся ногах, с сильно бьющимся от волнения сердцем Свен поднялся по покрытой ковром широкой лестнице на четвертый этаж. Он остановился перед резной дубовой дверью с блестящей золотом табличкой «Ф. фон Рихтгофен». Затем робко постучал. В его активе были три вещи: персидская авантюра, визитная карточка Норденшёльда с коротенькой рекомендацией и рекомендательное письмо от профессора Брёггера.

Слуга открыл дверь и повел Хедина через анфиладу огромных комнат в кабинет Рихтгофена. Вот и сам профессор. Высокий крепкий мужчина, подтянутый, с прямой посадкой головы, аккуратно постриженная борода и усы, высокий лоб.

Все эти эпитеты: «высокий», «подтянутый», «прямая посадка головы» — типичные для Хедина шаблоны. Так он обычно описывал людей, которые ему нравились. Он не очень хорошо разбирался в людях, он видел поверхность, не заглядывая вглубь, в первую очередь обращал внимание на положение человека, а не на саму личность. Рихтгофен был профессором, бароном и мировой знаменитостью, и в глазах Хедина он автоматически выглядел высоким, величественным, волевым-словом, обладателем благородной внешности.

Рихтгофен внимательно посмотрел на Свена, подал ему руку и предложил сесть в большое кресло.

— Как я понимаю, вы швед? Что я могу для вас сделать?

— Я хочу посещать ваши лекции, господин профессор, чтобы с вашей помощью подготовиться к исследованиям Азии. Прежде мне удалось побывать только в Персии и Месопотамии, но я хочу заниматься Центральной Азией и Тибетом. Я изучал геологию у профессора Брёггера в Стокгольме, у меня к вам от него письмо, и вот еще карточка Норденшёльда.

Рихтгофен взял карточку, посмотрел, вскрыл конверт с письмом от Брёггера и прочитал. Потом с улыбкой посмотрел на Хедина:

— Вы, оказывается, уже успели повидать мир. Я рад, что вы хотите заниматься у меня, сердечно рад.

Рихтгофен читал лекции по будням, каждый день, кроме среды. По вторникам в семь часов он собирал своих студентов на семинар, они должны были готовить сообщение по самостоятельно выбранной теме. Когда через несколько месяцев дошла очередь до Хедина, он выбрал предметом своего доклада исследования Пржевальского в Центральной Азии.

Готовясь к докладу, он начертил огромную карту маршрутов русского путешественника. На это у него ушел месяц. Прежде он никогда еще не работал так долго и скрупулезно ни над одной картой. Координатную сетку на карте контролировал и проверял сам Рихтгофен.

Четвертого февраля 1890 года карту смонтировали в аудитории Географического института, где обычно проходили семинары. Кроме Рихтгофена и сорока студентов присутствовал дипломатический представитель Швеции в Германии Лагерхиельм.

Хедин заметно нервничал. Доклад продолжался два часа. Когда Свен закончил, Рихтгофен сказал несколько слов похвалы. Двумя днями позже Хедин написал домой письмо: «Я справился, — и добавил: — Замечательно, что все закончилось».

Накануне Рихтгофен поинтересовался у Хедина, что тот намерен делать с картой.

— Я бы просил оставить ее в институте, — ответил Свен, который понимал значение широких жестов.

Рихтгофен пожал ему руку и с благодарностью сказал:

— Эта карта будет висеть здесь как свидетельство и напоминание о вашем усердии и тщании.

— Когда я вернусь из большой экспедиции и буду делать доклад, — сказал Хедин, — она мне очень пригодится.

Рихтгофен широко улыбнулся:

— Приду послушать обязательно.

Талантливый и честолюбивый швед вскоре стал любимым учеником Рихтгофена. Немецкий ученый считал, что именно Хедин сотрет последние вопросительные знаки в географии Тибета и Центральной Азии.

Значение Рихтгофена в исследованиях Хедина едва ли возможно переоценить: он был их вдохновителем. Если можно так сказать, Рихтгофен программировал Хедина на решение действительно важных, по его мнению, вопросов. Речь идет о странствующем озере Лобнор, истоках крупных индокитайских рек, неизвестных горных систем Тибета и их геологическом строении. Для Хедина, который скорее был авантюристом, нежели аналитиком и теоретиком, общение с Рихтгофеном было равнозначно получению научного задания.