Невыдуманные рассказы

Вова ушел вперед, показывал направление колес. И мы аккуратно, аккуратно по этим бревнам проехали.

Договорились по дороге, что в 12 часов будем выходить из гонки, где бы мы ни были. Потому что опоздание на финиш обнуляет все, что ты насобирал. К тому же мне нужно было вечером улетать в Москву. И потом, мы уже не спали больше суток, у нас отказала передняя лебедка, оборвались шланги блокировок, да мне еще какая-то ветка попала по глазу. Я уже не здорово видел, куда ехать.

Закрытие финиша в 4 часа. В 12 мы вышли из гонки и помчались искать финиш. Выскочили на грунтовку, стоят мужики-охотники. Спрашиваем:

— Мужики, есть какая-то дорога на Лосиный?

Они посмотрели на нас придирчиво:

— Можно пройти двенадцать километров по прямой, но там дорога плохая, вы не проедете. Там мужики еле-еле на уазиках пробираются.

Вот думаю, жертва рекламы…

Приехали на финиш. Я собрался — мне надо было улетать. А Вова дождался, позвонил мне. Выяснилось, что мы — вторые и нам подарили замечательный спортивный домкрат (свой мы утопили в болоте).

Это был первый этап чемпионата Евразии, второй этап будет 72-часовая гонка «Вепский лес» в сентябре. Но времени и возможности участвовать у нас уже не будет.

ИСТОРИЯ ДВУХ КАРТИН

В конце 80-х годов у нас на Ленина, 11, в старом здании Станции вольных почт, открылась выставка неформальных художников. Все придумал Витя Махотин. Это был глоток свободы. Жители города очень любили выставку. Люди шли каждый день. А мы оттуда вообще не вылезали. Я еще тогда стихи писал. Там я впервые увидел картины Алексея Языкова «Азия» и «Пастухи».

Увидел и обомлел. За «Пастухов» была назначена цена тысяча рублей! В то время я вообще не знал, что в природе существуют такие деньги. (Как оказалось позднее, автор тоже не знал, и никакой разницы — тысяча или десять тысяч — для него не существовало.) Тем не менее я решил эту картину купить. Насобирал денег, пришел к Вите Махотину, а он, потупив глаза, скорбно мне сообщил, что картину уже купили. «Ты делаешь мне больно», — сказал я Вите. «Еще бы», — ответил он.

Языкова я искал семь лет. За эти годы я ни разу не встретил человека, который бы мне сказал: «Я знаком с Языковым и знаю, где он живет». Найти его помог опять же Витя.

Алексей занимал маленькую комнату в коммуналке на окраине города. Мы приехали к нему на ЖБИ с Витей и Костей Патрушевым. С нами была одна легкомысленная девица с большой грудью. Витю она очень вдохновляла.

В своей маленькой чистой комнатке Алексей показал нам сотни фотографий и эскизов, но добавил, что картин у него не больше пятнадцати. Мы спросили, почему так мало. И он честно ответил, что на одну большую картину у него уходит не меньше года. Я был несказанно рад узнать, что «Пастухи» не проданы, а находятся у него. Договорились, что завтра Алексей привезет нам с Костей все работы. Я боялся поверить своему счастью. Еле дождавшись, побежал на работу. Языков приехал к нам на Толмачева и привез восемь живописных работ, запросив за них двадцать тысяч долларов. Мы осторожно предложили ему пять, на что художник легко согласился. «Пастухов» я сразу же забрал себе, остальные работы мы с Костей разделили. Разделили удивительно, потому что до сих пор завидуем друг другу.

На эти деньги Алексей купил себе квартиру и сейчас там живет. Он написал еще двенадцать картинок. Однажды я спросил у него, почему он нигде не показывается и не любит выставляться. Он, улыбнувшись, рассказал мне грустную историю. В 1985 году он выставлялся в Доме художника. Возле его картины «Три имени» собралось много народу, и одна тетушка, известный в городе искусствовед, встав за спиной многочисленных зрителей, хорошо поставленным голосом громко изрекла: «Такое мог нарисовать только шизофреник!..»

Чтоб ты понимала, старая перешница!..

Языков обиделся. Он вообще как ребенок.

А через пятнадцать лет я сделал выставку Языкова в резиденции губернатора Свердловской области. Все гости губернатора, известные политики, артисты, бизнесмены, многие жители города и искусствоведы, увидели эти работы. Никто из них и не представлял, что в Екатеринбурге живут такие замечательные художники.

Приехал Кобзон. Надо сказать, что со вкусом у Иосифа Давыдовича все в порядке. Ему очень понравилась «Масленица» («Масленица», как и «Пастухи», сделана темперой на дереве). Он сказал об этом губернатору.

Губернатор попросил министра культуры, чтобы поговорили со мной. Ситуация действительно щекотливая: гость похвалил!.. Я уперся. Типа, легче потерять ум, честь и совесть…

Я жил на пятом этаже. Соседские дети играли в войну. На чердаке, прямо над моей головой, у них был штаб. Штаб освещался керосиновой лампой. Случился пожар. Я оставался в квартире до последнего. Горело очень сильно. Горящую квартиру я покидал с двумя картинками в руках — «Масленица» и «Пастухи».

Пожар потушили. На квартиру вылили двадцать тонн воды. Было затоплено все, вплоть до подвалов. Обвалилась штукатурка, вспучились полы. Ни библиотека, ни картины, ни иконы не пострадали (на них не попало ни одной капли воды). Пожарных с тех пор я уважаю еще больше.

От меня не отпускались. Я поехал к Языкову. Говорю:

— Алексей, такая ситуация… Кобзону очень понравилась твоя картина.

Алексей обрадовался:

— Как же! Иосиф Давыдович! Я его так уважаю!

— Копию можешь сделать?

— Нет.

Я попытался договориться с очень сильным копиистом, художником Ренатом Базетовым. Ренат сказал, что не возьмется.

— Ты пойми, это слишком трудоемко. У него даже все кружево по периметру рельефное — наплавлено белилами.

Слава Богу, Иосиф Давыдович, человек вежливый и понимающий, больше эту тему не поднимал.

После того как Алексей купил квартиру на Уралмаше, мы виделись часто. Он сделал блестящую этнографическую серию: двенадцать работ на холстах. В 98-м году написал последнюю картинку. И все.

Однажды я приехал к нему. Он говорит:

— У меня умер сын.

— Сколько ему было?

— Двадцать. Сердце.

Я ничего не сказал.

С тех пор за шесть лет он ни разу не встал к мольберту. Глаза его потускнели, и жить ему стало незачем.

Я иногда заезжаю к нему. Просто проведать. Но разговаривать он не может.

Я издал его альбом. Он его все время листает.

ОТЦЫ И ДЕТИ

После окончания биофака университета Салават по распределению уехал в Гагарку. И там в местной школе он преподавал все. Вплоть до физкультуры и рисования. Дети Салавата любили, потому что он был веселым и добродушным. И лишь один здоровый второгодник, сын местного кузнеца, невзлюбил Салавата, дразнился, обзывался и срывал уроки. Салават терпел, сколько мог, но однажды случилось непоправимое.

Парень вконец распоясался и стал Салавата просто задирать. Что делать в такой ситуации? Сорок пар глаз смотрят, как ты себя поведешь. Салават ему говорит: «Выйди из класса!». Обнаглевший юнец ему в ответ: «Сам выйди!» В общем, Салават надавал ему подзатыльников, вытолкал взашей, а в дверях еще от всей души пнул под жопу. Вот так вот запросто своему ученику от выпускника Уральского государственного университета, биолога между прочим…

На следующий день в школе тишина. А в классе так просто мертвая тишина. Салават рисует на доске свой огурец или еще что-то там, а в это время кто-то приближается тяжелой поступью. Просто шаги командора. Все замерли. Открывается дверь — и еле протискивается здоровенный мужик. Оглядывает весь класс, останавливает взгляд на Салавате и спрашивает медленно: «Это вы били моего сына?» Салават понял, что сейчас произойдет, глубоко вздохнул и честно сказал: «Да». Мужик шагнул навстречу, неожиданно протянул Салавату руку и с чувством сказал: «Спасибо!».