Невыносимая любовь

Я стоял в полутемном коридоре, прислушиваясь; только треск и пощелкивание оседающего дерева и металла, и где-то в глубинах водопроводных труб журчание убегающей воды. На кухне шуршал холодильник, вдалеке успокаивающе гудел ночной город. Вернувшись в кабинет, я сел, пристроив телефон на колене, и принялся ждать подходящий, поворотный момент. Я готовился выбраться из светящейся оболочки страхов и скрупулезных фантазий в колючий мир последствий. Я понимал, что одно действие, одно событие повлечет за собой другие, пока вся вереница не выйдет из-под моего контроля, и если у меня есть какие-то сомнения, то отказываться нужно именно сейчас.

Джонни снял трубку после четвертого гудка, и я назвал свое имя. Он сообразил немедленно.

– Джо! Джо Роуз. Здорово! Как поживаешь?

– Нормально. Мне нужна твоя помощь.

– Да? У меня как раз есть кое-что интересненькое.

– Нет, Джонни. Не то. Мне нужна твоя помощь. Мне нужен пистолет.

21

На следующее утро я вез Джонни к дому в северном пригороде. В заднем кармане моих брюк лежала пачка – 750 фунтов, в основном двадцатками. Полтинники, очевидно, там не примут.

Пока мы ползли по душному унылому Тутингу, он возился с электронным управлением кресла и бормотал себе под нос, нажимая на кнопки встроенного компьютера и подсветки карты:

– Значит, у тебя все хорошо... Да уж, я всегда знал, что ты не пропадешь.

Находясь почти в горизонтальном положении, он преподал мне урок оружейного этикета.

– Тут как в банке. Никто не говорит «деньги». Или на похоронах – никто не скажет «покойник». Покупая пистолет, не произноси этого слова. Только придурки, насмотревшиеся телевизора, говорят «ствол» или «обрез». Постарайся вообще никак его не называть. В крайнем случае говори «предмет», или «средство», или «необходимость».

– Они и патроны продадут?

– Да, да, только называй их «комплектующие».

– Скажи, кто-нибудь покажет мне, как им пользоваться?

– Да ты что! Сразу потеряешь лицо. Пойдешь потом в лес и сам научишься. Они отдают, ты кладешь в карман. – Джонни перевел спинку кресла в вертикальное положение. – А ты уверен, что тебе так уж надо разгуливать с пистолетом?

Я промолчал. За помощь я хорошо заплачу Джонни. Отсутствие же подробностей защитит нас обоих. Мы все еще стояли в пробке. Вместо джаза по радио бессовестно стали транслировать какую-то атональную музыку, откровенные вопли и грохот, действовавший мне на нервы. Я выключил приемник и попросил:

– Расскажи еще про этих людей.

Я уже знал, что это бывшие хиппи, разбогатевшие на кокаине. В середине восьмидесятых они вышли из тени и занялись недвижимостью. Сейчас дела их шли не очень хорошо, именно поэтому они с радостью согласились продать мне пистолет по баснословной цене.

– По сравнению с остальным народом, – объяснил Джонни, – их можно назвать интеллектуалами.

– В смысле?

– У них книжки повсюду. Любят обсуждать глобальные вопросы. Считают себя кем-то вроде Бертрана Рассела. У тебя они, наверное, вызовут отвращение.

Я уже его чувствовал.

Когда мы доехали до шоссе, Джонни спал, опустив спинку. Обычно он спал до полудня. Дорога была тихая и прямая, и у меня появилось время рассмотреть его. Он по-прежнему носил усы в стиле американских колонистов, уже чуть поседевшие по углам, загибающиеся через верхнюю губу и почти лезущие в рот. Символизировали ли они суровую мужественность, которая так нравится женщинам, или были пережитком вчерашней моды? Тридцать пять лет он ухмылялся и прищуривался сквозь дым, и от этого морщины, словно вороньи следы, добежали почти до ушей. От носа до уголков рта глубоко пролегла мимическая складка разочарования. Насколько я знал, кроме сменившихся клиентов и новой подружки, все в жизни Джонни было по-старому. Но маргинальная жизнь больше не считалась оригинальностью, а нехватка общепринятых устремлений – просветленностью, и это доступно сообщало его тело: это было написано на коже, отражалось в зеркале. Джонни так и шел по жизни в стоптанных ботинках, жил как студент, как брат милосердия, переживая, что этот новомодный винт из Амстердама слишком крут и плохо действует на сердце.

Смена дорожного покрытия разбудила Джонни, когда мы свернули с шоссе. Лежа на спине, он вытащил из кармана тоненький косячок и закурил. Двумя затяжками позже включил подъемник спинки кресла и стал маячить у меня перед глазами, с шумом выпуская клубы дыма. Он не изменился. Это был маленький косячок, первый за день, который он обычно выкуривал после чая с тостами.

Затянувшись, он заговорил на вершине вдоха, как в старые времена. Сущий ангел.

– Сейчас налево. По указателям на Эбингер.

Вскоре мы уже ехали мимо кривых сучьев и стволов, сквозь мрачные туннели зелени, по высокой насыпи с единственной полосой. Я включил фары. Чтобы разминуться со встречными машинами, приходилось вжиматься в обочину. Со всеми водителями мы обменивались кивками и хмурыми улыбками, мол, в тесноте, да не в обиде. Мы заехали на самую окраину самого далекого пригорода. Через каждые двести-триста метров стояли чьи-нибудь ворота – кирпич и ковка двадцатых годов – или деревянные калитки с чугунными фонарями. Неожиданно появился просвет между деревьев – там сходились две дороги и стоял бревенчатый паб с сотней припаркованных вокруг машин, греющих разноцветные бока на солнцепеке. Пустой пакетик из-под чипсов, сонно барахтавшийся в солнечном свете, коснулся нашего лобового стекла. Две восточноевропейские овчарки сидели, опустив головы. Затем мы снова нырнули в туннель, и дым в машине стал гуще.

– Как приятно выбраться за город, – сказал Джонни.

Я приоткрыл окно. Не хотелось быть пассивным курильщиком. Пачка денег врезалась в мою ягодицу, все вокруг казалось многозначительным, словно было выделено курсивом. Может быть, от страха.

Еще через десять минут мы свернули на изрытый колеями путь, где сквозь крошащийся асфальт пробивались какие-то ростки.

– Вот она, сила жизни, – сказал Джонни. – Прет через все преграды. Разве это не чудо?

Он затронул один из глобальных вопросов, уже явно готовясь общаться с поджидающей нас компанией. Я собрался подробно ответить, чтобы успокоить нервы. Но тут перед нами возникла безобразная имитация тюдоровского особняка, и слова застряли у меня в горле.

Изогнутая подъездная дорожка привела нас к бетонному гаражу на две машины, покрашенному неравномерно выцветшей пурпурной краской. Ржавая подъемная дверь была заперта на висячий замок. Из высокой травы и зарослей крапивы торчали скелеты и внутренности шести мотоциклов. Совершать преступления в таком месте – одно удовольствие. К железному кольцу на гаражной стене была приделана длинная цепь без всякой собаки на конце. Здесь мы остановились и вышли из машины. Крапива разрослась до самой входной двери в стиле времен короля Георга. Из дома доносилось уханье бас-гитары, неуклюже повторявшей пассаж из трех нот.

– Ну, где тут интеллектуалы?

Джонни подмигнул и придавил ладонью воздух, словно заталкивая мои слова в невидимую бутылку. Пока мы шли к двери, он перешел на шепот.

– Послушай моего совета, не пожалеешь. Не смейся над ними. В их жизни не так все просто складывалось, как у тебя, поэтому им не хватает... гм... выдержки.

– Что ж ты молчал. Пошли отсюда. – Я потянул Джонни за рукав, но свободной рукой он уже звонил в дверь.

– Да все нормально, – сказал он. – Ты только следи за собой.