Невыносимая любовь

Один мой друг, журналист, три года проработавший в отделе криминальной хроники какой-то бульварной газеты, предупреждал меня, что единственный способ вызвать у полицейских хотя бы слабый интерес к моему делу – написать официальную жалобу на отсутствие интереса с их стороны. Таким образом я смогу обойти женщину в очках, охраняющую пост приема посетителей. Жалобу в конце концов рассмотрят, и я смогу рассказать свою историю кому-то уже чуть выше чином. Тот же друг предостерегал, что не следует ждать от полицейских слишком многого. Чин, с которым мне удастся встретиться, скорее всего уже подумывает об отставке и спокойной жизни. Его задача – отваживать всех жалобщиков, приходящих в участок.

Линли махнул рукой, предлагая мне опуститься на один из двух железных стульев. Мы сели, лицом друг к другу, за пластиковый стол с узором кругов от кофейных кружек. Мой холодный стул был жирным на ощупь. Обрезанная бутылка от кока-колы служила пепельницей. Рядом в ложке свернулся использованный пакетик чая. Это запустение было лаконично в своем вызове: кому ты тут собирался жаловаться?

Я подал жалобу, Линли в конце концов позвонил мне, и я рассказал ему, в чем дело. Тогда я не мог определить, полный ли он тупица или хоть что-то соображает. У него был характерный сдавленный голос, который используют комики, пародируя бюрократов. Пока что Линли производил впечатление слабоумного. С другой стороны, он еще сказал не так много. Даже сейчас, открыв папку, он не произнес ни «с добрым утром», ни «что тут у нас», ни «так-так» или «гм-гм». Только воздух с электронным свистом вырывается из волосатых ноздрей. Я подумал, что в такой тишине свидетели и подозреваемые рассказывают гораздо больше, чем намеревались, потому молча смотрел, как он просматривает свои заметки – пару страниц, исписанных наклонными заостренными буквами.

Линли поднял глаза, но даже не взглянул мне в лицо. Его взгляд остановился где-то на уровне моей груди. Только набрав воздуха, чтобы заговорить, он скользнул по мне своими маленькими серыми глазками.

– Итак, вы подвергаетесь преследованию и угрозам со стороны этого человека. Вы об этом сообщили, но не получили удовлетворительного ответа.

– Именно, – подтвердил я.

– Преследование заключается в?..

– Как я уже говорил, – начал я, пытаясь прочесть его записи, лежавшие вверх ногами. Он что, не слушал меня? – Он посылает по три-четыре письма в неделю.

– Непристойные предеюжения?

– Нет.

– Оскорбления?

– Не совсем.

– Значит, что-то на тему секса.

– Нет, секс тут ни при чем. Это одержимость. Он помешался на мне. Не может думать ни о чем другом.

– Он звонит вам?

– Больше нет. Только шлет письма.

– Он в вас влюблен.

– Он страдает от заболевания, известного как синдром де Клерамбо. У него мания. Он думает, что я все это начал, убежден, что я поощряю его тайными знаками...

– Вы психиатр, мистер Роуз?

– Нет.

– Значит, гомосексуалист.

– Нет.

– Как вы познакомились?

– Я уже рассказывал. Несчастный случай с воздушным шаром.

Он перевернул страничку своих заметок.

– У меня, кажется, на этот счет ничего не записано.

Я вкратце описал ситуацию, а он слушал, подперев руками свою тяжелую симметричную голову, но так ничего и не записал. Когда я закончил, он спросил:

– С чего все началось?

– Он позвонил посреди ночи.

– Он сказал, что любит вас, и вы повесили трубку. Вы, должно быть, расстроились.

– Забеспокоился.

– И обсудили все с женой.

– На следующий день.

– Почему не сразу?

– Мы очень устали, и морально и физически.

– И как она реагирует на все это?

– Она расстроена. Наши отношения сильно испортились.

Линли поглядел вбок и значительно поджал губы.

– Скажите, она когда-нибудь злилась на вас из-за этой истории? Или вы на нее?

– Наши отношения стали довольно натянутыми. До этого мы были совершенно счастливы.

– Вы состоите на учете у психиатра, мистер Роуз?

– Нет, и никогда не состоял.

– Стресс на работе, что-нибудь в этом роде?

– Ничего подобного.

– Журналистика – достаточно жесткий бизнес, разве нет?

Я кивнул. Линли и его любопытное круглое лицо начали вызывать во мне отвращение. В наступившей тишине я произнес:

– У меня есть веские основания полагать, что этот парень способен стать опасным. Я обратился в полицию за помощью.

– Вот и правильно, – сказал Линли. – Я поступил бы точно так же. Пора уже, кажется, ужесточить законы, касающиеся подобных случаев. Значит, он стоит возле дома, а когда вы выходите, пристает к вам.

– Так и было. Последние дни он просто стоит там. Если я пытаюсь с ним заговорить, он уходит.

– Значит, фактически... – Он умолк и заглянул – или только сделал вид – в свои записи. Забормотал себе под нос: – Значит, преследование, ага... – Потом заинтересованно обратился ко мне: – А как обстоит дело с угрозами?

– Я выписал некоторые его высказывания. Они не слишком прямолинейны. Читать надо очень внимательно.

Дежурный инспектор Линли погрузился в чтение, и, пока глаза его были опущены, я вглядывался в его лицо. Гадливость вызывалась не бледностью, а распухшей нечеловеческой геометрией овала лица. Почти идеальный круг с пуговкой носа в центре дополнялся белым куполом лысины и изгибом жирного подбородка. А сам круг располагался на поверхности слегка деформированной сферы. Лоб выпирал, щеки вспучивались сразу же под маленькими серыми глазами, а продолжалась дуга синеватой гладкой выпуклостью между носом и верхней губой.

Он отбросил мои страницы на стол, сцепил пальцы на затылке, пару секунд изучал потолок, а потом взглянул на меня почти с жалостью.

– Если говорить о преследователях, мистер Роуз, то ваш Перри – божий одуванчик. Чего же вы хотите от нас? Чтобы мы его арестовали?

– Я хочу, чтобы вы осознали глубину его заблуждений и разочарование, которое становится все больше. Он должен понять, что ему не все позволено.

– Если следовать определению, данному в пятом пункте Свода общественного правопорядка, здесь нет ни угроз, ни оскорблений. – Линли заговорил быстрее. Ему хотелось побыстрее со мной распрощаться. – Никаких нарушений Гражданского кодекса тысяча восемьсот шестьдесят первого года. Мы даже не имеем права сделать ему предупреждение. Он любит своего Бога, любит вас, я вам искренне сочувствую, но он не нарушает закон. – Он снова поднял и отбросил мои бумажки. – Покажите мне, где именно он вам угрожает?

– Если внимательно прочесть его слова и осмыслить их логически, получится, будто он подразумевает, что можно найти, нанять кого-то, чтобы со мной расправиться.

– Слишком слабо. Взгляните теперь нашими глазами. Он не портит вашу машину, не машет ножом у вас перед носом и не сыплет мусор на ваше крыльцо. Он даже ни разу не обозвал вас. Скажите, а вам с женой не приходило в голову пригласить его к себе и обсудить все за чашкой чая?

Я мысленно похвалил себя за выдержку.

– Послушайте, его случай – типичный. Синдром де Клерамбо, эротомания, преследование – называйте, как хотите. Я достаточно изучил этот вопрос. Все источники свидетельствуют об одном: когда он поймет, что не получит желаемого, он, скорее всего, перейдет к насилию. По крайней мере вы могли бы послать пару офицеров прогуляться вокруг его дома, чтобы он понял, что вы им заинтересовались.

Линли поднялся, но я упрямо продолжал сидеть. Он взялся за ручку двери. Его демонстративное спокойствие было разновидностью насмешки.

– В обществе, в котором мы живем или стремимся жить – не говоря уж о нехватке личного состава, – мы не имеем права посылать наряд к гражданину А только потому, что гражданин Б начитался книжек и решил, что ему угрожает опасность. И тем более мои люди не в состоянии находиться в двух местах одновременно, наблюдая за ним и защищая вас.

Пока я собирался ответить, Линли открыл дверь и вышел в коридор. Оттуда он добавил: