Невыносимая шестерка Тристы

Но на самом деле я просто разозлилась. Позавидовала. Я хочу ее, но не могу обладать ей, и из-за этого чертовски злюсь.

Поэтому я отыгрываюсь на ней.

Натягиваю сменную одежду, выдыхаю и прочищаю голову. Но дело не в этом. Я не хочу ее. Привязанность была приятной, и когда ты изголодался по ней, то возьмешь ее откуда угодно. Только и всего. Я не бисексуальна. Я натуралка.

Я верю, что Лив не будет болтать, и я не доверяю Каллуму. И все. В конце концов я доверюсь ему. Или другому мужчине.

Беру сумку с деньгами и телефоном и оставляю одежду и рюкзак в раздевалке.

Мама принесет все это домой.

Я направляюсь ко входу, быстро пробираясь мимо дверей, чтобы мама меня не поймала. Уже почти шесть, на улице темнеет, а я опаздываю.

Но затем я слышу, как кто-то зовет меня:

— Иди сюда, дорогая.

Повернувшись, я вижу свою бабушку, сидящую в кресле в вестибюле. Ее волосы такие же белые, как и ее брючный костюм, в руке она сжимает трость и опирается на нее.

— Мими, — приветствую я и подхожу ближе, когда она окидывает взглядом мой наряд и оценивает его. — А я все думала, где ты.

— Конечно, — подыгрывает она. На ее губах появляется ухмылка, и я знаю, что она дразнит меня.

Я опускаюсь на ковер у ее ног, сажусь и прислоняюсь к ее ноге, из соседней комнаты доносится глухой гул вечеринки.

— Ты знала, что я сбегу, — подмечаю я. Именно поэтому она и сидит здесь.

— Сегодня Ночной прилив, — бабушка пропускает мои волосы сквозь пальцы, и я слышу смех, раздающийся в банкетном зале. — Я помню, как не могла вынести предвкушения, когда была в твоем возрасте.

Мими все еще моего возраста. Она просто хорошо это скрывает.

— Так, что у нас сегодня на повестке дня? — спрашивает она.

Я пожимаю плечами.

— Стандартный поиск мусора, может быть, немного гамбургеров…

Раньше мне нравилось проводить время с бабушкой больше, чем с мамой, но чем старше я становилась, тем слабее было это чувство. Мими — причина, по которой мама стала такой, как сейчас.

Я сдерживаю свои слова, потому что, хоть и могу восхищаться ее безжалостностью, меня саму это вряд ли обойдет. Моя бабушка — самый опасный человек, которого я знаю.

— Ты вернешься домой в приличное время, — приказывает она, поглаживая меня по волосам. — Неправильно, что твоя мама так часто бывает дома одна.

— Ее никогда нет дома, — возражаю я.

Мими берет меня за подбородок и заставляет посмотреть ей в глаза:

— От тебя многого требовали в таком юном возрасте, но тебе тоже нужно увидеть силу, которую это создает. — В ее глазах недостаточно нежности, чтобы скрыть под ними пристальный взгляд. — Ты не будешь из-за этого обузой, Клэй. Тебе нужно стать для них утешением, и, если тебе это не нравится, то очень плохо. Однажды наступит твоя очередь. Твоя семья нуждается в тебе.

Я слегка киваю, как и всегда. Лучше просто согласиться со старшими, потому что спор в таком случае лишь пустая трата времени, а я все равно сделаю то, что хочу, но что-то ускользает от меня, и я не собираюсь сегодня вечером сдерживаться.

— Семья больше не живет в этом доме.

Она щурится и прижимает мне ближе.

— Не позволяй им увидеть это, — тихим голосом произносит она.

— Кому?

— Всем, кто, затаив дыхание, ждет, чтобы увидеть тебя несчастной, — отвечает бабушка и вздергивает подбородок, выпрямляет спину и наконец-то отпускает меня. — Не давай им такое преимущество.

Я никогда им этого не давала. Никогда не позволяла своим друзьям узнать, что мне ненавистно находиться дома. Что мои родители теперь плохо знают друг друга.

Что они плохо знают меня.

Но я устала от этой видимости, и на несколько украденных мгновений на этой неделе я получила представление о том, какой была бы жизнь без нее. Но мне вряд ли удастся снова это повторить.

Я замечаю на столе картонный тюбик с надписью «Залив Бискейн» на этикетке с фирменным бланком для письма моего отца. Залив Бискейн? Он работает над проектом под названием «Палм-Бискейн» где-то на нашем побережье, но я никогда не слышала о заливе Бискейн.

Залив…Не залив Саноа.

Шестеренки в моей голове крутятся, и я боюсь спросить. В этом городе ничего не происходит без моей бабушки, но я не уверена, что хочу знать. Я шутила над Лив по поводу того, что залив Саноа выровняют для поля для гольфа, потому что это было угрозой с самого нашего рождения. Никто никогда не думал, что это произойдет на самом деле.

Я на мгновение отбрасываю подозрения и улыбаюсь ей:

— Не все из нас могут быть такими же сильными, как ты, Мими.

— Ты видишь то, что я позволяю тебе видеть.

Она отводит взгляд, что-то еще пляшет в ее глазах.

— У каждой женщины есть секреты, Клэй, — продолжает бабушка. — У всех из нас есть свои грехи, и я не особенная. Ты можешь иметь все, что пожелаешь, столько раз, сколько захочешь, и так долго, как захочешь. — Она снова поднимает мою голову за подбородок. — До тех пор, пока это остается секретом.

Я не в силах сдержать улыбку.

— Не могу поверить, что ты говоришь мне это.

— Отказ от желаний, которые заставляют чувствовать себя живой, приводит только к двум последствиям: ущербу или смерти. Иначе мы бы сломались.

Я пристально смотрю на нее.

— Мы можем иметь то, что хотим, — повторяет она. — Тайно.

— Что, если прятаться больно?

— О, Клэй, — Мими качает головой, словно сожалеет о моей наивности, но это не задевает меня. — Все прячутся. Поколения до вас посвятили свою жизнь созданию чего-то долговечного. Работая ради долга и наследия, которые им достались. Это было важно, — она ненадолго замолкает, а затем продолжает: — Но этот дюйм — те быстрые минуты, которые они выкраивали в тени, — вот для чего они жили.

Моя кровь теплеет под кожей, волоски на руках встают дыбом, и внезапно сегодня вечером возможности кажутся бесконечными. Дюйм… Я потираю внутреннюю сторону пальца. Я сделала эту татуировку на свой день рождения в декабре, чтобы напомнить, что есть особая частичка, которую я ненавижу и люблю в себе, и это сводит меня с ума, но мне это действительно нужно, потому что это единственное, чего я с нетерпением жду. То место, куда я могу убежать в своей голове, где у меня может быть то единственное, что я на данный момент желаю.