Невыносимые противоречия

Ему всегда нравилось наблюдать за движениями зрачков под веками людей: хаотичными у спящих, маятниковыми у любопытных, лихорадочными у взволнованных.

Он заметил неглубокую царапину у Луизы на подбородке. Царапины покрывали её руки.

– На твоем месте я бы не стал удалять фотографии, - сказал Альбер.
– Пока ты не привыкла к своим шрамам, они пугают тебя. Но со временем ты поймешь, они делают тебя особенной.

Луиза посмотрела на его волосы. Альбер усмехнулся и покачал головой - нет, его ранняя седина не сделала его особенным.

– Говорят, женщина должна быть красивой и привлекательной. Должна нравиться, радовать взгляд, служить украшением. Мужчины, помещения, праздника, компании. Но за этими словами стоит пустота. Радовать взгляд могут и камни.

Луиза скривила губы. Если это улыбка, то Альбер хотел бы увидеть настоящую.

– Ты думаешь, что глядя на чужие увечья, люди испытывают отвращение, но это не так. Глядя на увечья, они осознают свою смертность. Рядом с тобой они будут вспоминать тех, кого потеряли и бояться за тех, кого могут потерять. Рядом с тобой им будет трудно врать себе и другим.

Луиза уничтожила фотографии и вернула камеру Альберу.

– Умница, - сказал он. Неужели ему удалось добиться от Луизы удивленного, не враждебного взгляда?
– Мне нравится, что ты не принимаешь необдуманные решения под влияние момента. Нравится, что не поддаешься чужому влиянию. Решила стереть фотографии и довела дело до конца.

Улыбка Луизы была едва заметна, слабая, как солнечный свет в зимний и дождливый день. Но Альбер знал, он на верном пути.

Теперь Луиза не боялась идти рядом, не боялась повернуться к нему спиной. Некоторое время они двигались молча. Через пятьдесят шагов услышали голоса. Под ноги метнулась крыса. С ветки на руку Альбера упала мохнатая гусеница.

– Знаешь что удивительно?
– заговорил он.

Луиза напряглась. Ему захотелось погладить ее по спине. Чем ближе она стояла, тем более хрупкой и уязвимой казалась. Её голова едва доставала до подбородка Альбера. Ее руку он мог бы полностью спрятать в своем кулаке.

– Я не могу вспомнить ни одного удачного нападения на тюрьмы за последние десять лет. Каким-то чудом Годо добился успеха, ему есть чем гордиться.

Луиза молча шла вперед.

– Сколько заключенных вы спасли?

Луиза ответила внимательным взглядом.

– Двадцать, пятнадцать, я не помню.

– Использовали взрывчатку? Гранатомёты?

– Я не знаю.

Она была среди заключённых, а не нападавших, отметил про себя Альбер. Осталось выяснить, что именно двигало Годо.

– Дом Офицеров находится в городе, - продолжал он прощупывать почву.
– А значит, действовать нужно было быстро. Войти и выйти. Скажем, пять-семь минут на все, пока не потеряли контроль над ситуацией. Пока не нагрянули военные с соседней базы, не подключилась полиция, не перекрыли дороги, - он бомбардировал Луизу деталями, а потом резко сменил тему и высказал догадку: - Годо вытащил тех, за кем приехал?

Луиза покачала головой.

– Их убили?

– Не знаю. Я слышала только, что его сына увели на допрос незадолго до нападения.

– Судя по тому что на тюрьму Годо напал около десяти дней назад, его сына взяли на площади около полицейского участка?

– предположил Альбер и понял что угадал, Луиза нарпряглась и втянула голову в пелечи.

– Нет, сына Годо взяли в университете.

И все равно, по тому как Луиза смотрела себе под ноги, Альбер понял, что выиграл. Охотнее всего люди выдают чужие секреты, защищая свои. Не сына Годо взяли на площади, а Луизу. Её задержали во время нападения на участок. Альбер пожалел, что не знает подробностей той стычки.

Они вышли к лагерю. Тапира давно освежевали. Судя по румяной корочке, куски мяса жарились на огне добрый час. Шкуру вывернули и повесили сушиться.

Годо и Миа о чем-то оживленно беседовали. Альбер и не ожидал такого оживления от человека, который вяло рассказывал о своих свершениях и пил самогон маленькими глотками. Подойдя ближе, Альбер услышал, что речь идет о фильмах. Старых фильмах.

Миа сидела рядом с Годо. Наклонилась вперед, легла грудью на колени, прогнула спину. На губах блуждала полуулыбка восхищения. Годо, похоже, её внимание одновременно льстило и смущало. Бросая на Миа долгие взгляды, он энергично ковырял палкой землю между своих ног.

Альбер вернул Миа фотокамеру и присел у костра. Вспомнил вслух как зимой читал лекцию в национальном университете. В большом актовом зале. О правах человека. Больше всего вопросов задавали третьекурсники.

– Твой сын ведь учился на третьем курсе, Годо?
– закинул он наживку.

– На втором, - ответил Годо.

– Помню, четверо парней со второго курса подошли ко мне после лекции. Расспрашивали про работу Международной Амнистии, - кивнул Альбер.
– Лица я всегда запоминал лучше, чем имена. Возможно, я встречался с твоим сыном, Годо. Он немного ниже тебя ростом? Уже в плечах? И у него вьющиеся волосы?

– Нет, прямые, - Годо смотрел на тлеющие угли костра.

– Он разделяет их пробором посередине?
– продолжал гадать Альбер. Как бы не выглядел мальчишка, главное - заставить отца вспомнить, как он скучает по нему.

– Сбоку.

– Точно, - воскликнул Альбер.
– Теперь я не сомневаюсь, я разговаривал с ним. Его вопросы были самыми точными и сложными.

Уголки губ Годо опустились. Миа недовольно посмотрела на Альбера. Прости, дорогуша, соблазнять героя будешь позже, сейчас моя очередь, подумал он.

Он осмотрел поляну. Следовало вовлечь в разговор как можно больше людей.

– Ни у кого нет перца-чили?
– громко спросил Альбер.

Девчонка, стряхивающая листья с крыши палатки, нырнула внутрь и принесла перец. Стеклянная банка из супермаркета, надо же, девочка регулярно выбирается в город. Оценить людей Годо оказалось не сложно. На безумные авантюры, а нападение на тюрьму небывалое событие, обычно соглашались либо новички, либо те, кому нечего терять. Новичка вычислить проще простого: кто в джунглях меньше полугода, чаще смотрит себе под ноги, разглядывает деревья и реагирует на любое движение в кустах. Как Луиза. Те, кто дольше года, к шорохам зверей и вскрикам птиц привыкли так, что не замечают их. Как Сесар и Годо.