Нейро-панк

– Судя по тому, что интервалы между кражами неравны, чужая шкура со временем надоедает ему. Где-то он задерживается больше, где-то меньше. Когда постоянно носишь один и тот же костюм, это утомляет. Поэтому он время от времени отправляется на поиски нового. Не знаю, по какому принципу он выбирает свою жертву. Может, действует по наитию, инстинктивно. Может, находит интересующий его образец и долго изучает его, разглядывает… Потом один молниеносный удар – и готово. От человека остается подрагивающая бесхребетная личинка, опустошенная, смятая и ужасно напуганная. А у него есть время погулять в новом костюме.

Баросса скривился.

– Тогда получается, что Эмпирей Тодд в некотором смысле не умер, - произнес он, - Потому что то, что ходит как Эмпирей Тодд, разговаривает, как он, и чувствует, как он, разгуливает сейчас по Фуджитсу. И в некотором смысле это действительно Эмпирей Тодд.

– Пожалуй. Не хочу обсуждать этот вопрос.

– Ладно… Но почему он использует нейро-бомбы? Ведь он получает то, чего хочет. Зачем ему убивать людей?

– Потому что он собственник, Баросса. Собственники часто безапелляционно ревнивы. Заполучив объект своей страсти, он не останавливается до тех пор, пока не убеждается в том, что никто не заберет его назад. Ограбленные им люди – это опасность, пусть даже крошечная. Кроме того, он определенно психопат, если ты не забыл. Наверно, переселение в новую квартиру не кажется ему окончательно свершившимся, если предыдущей жилец не отошел в лучший мир. В данный момент он хочет быть единственным Эмпиреем Тоддом на планете, а не одним из двух, пусть даже другой – всего лишь бледный призрак. Поэтому, ограбив человека, он оставлял нейро-бомбу. Которая ждала несколько дней – и посылала в мозг мощный деструктивный импульс. Все просто. Самоубийство отчаявшегося человека не вызовет подозрений. И обезопасит убийцу от дальнейших претензий кого бы то ни было. Резонно?

– Угу. Звучит отвратительно, но вместе с тем и логично. Как думаешь, сколько у нас времени до следующего раза?

– Не знаю. Зависит от того, как быстро наш нейро-маньяк наиграется с очередной игрушкой. Как быстро ему надоест быть господином Эмпиреем Тоддом. Может пройти полгода или год… А может, пять лет? Как знать?

– Надо действовать, - решительно сказал Баросса, с изяществом закладывая поворот, - Мы не можем позволить, чтоб этот дьявольский допельгангер продолжал карьеру в Фуджитсу.

– Судя по тому, как легко ему дались девять убийств, пока что он опережает Транс-Пол как матерый волк – свору разжиревших слепых дворняг. К нашему несчастью, он превосходный нейро-взломщик. Наносит удар и тут же исчезает. Как его ловить? Приставить к каждому из десяти миллионов жителей по детективу? Мы ведь даже не знаем, чью шкуру он захочет напялить в следующий раз. Мы ищем бизнесмена Тодда – а он уже стал барменом, например. Или таксистом. Или проповедником. У него десять миллионов потенциальных целей.

– Надо подготовить обращение к населению. Напомнить, чтоб пользовались только сертифицированным нейро-софтом и…

Соломон покачал головой:

– Этот ублюдок – не школьник, ловящий простаков на дешевую наживку. Он запросто взломал сложнейший ассоциативный замок третьего уровня.

– Тогда объявим вознаграждение за поимку. Если вы заметили, что ваш сосед или знакомый внезапно резко поменял стиль общения, словно заменил сразу несколько модулей, обратитесь в Транс-Пол.

– Теплее. Да, это может сыграть.

– И, конечно, довести информацию до Мафии.

– Мафия… - Соломон поморщился, - Терпеть не могу этих лощеных бюрократов.

– Мафия – это десятки тысяч глаз и ушей на улицах, - наставительно сказал Баросса, - Зорких глаз и чутких ушей. Если мы снимем часть обвинений с некоторых их региональных топ-менеджеров и пообещаем что-то вкусное, они носом асфальт будут рыть, только бы найти нейро-маньяка.

– Ладно, согласен. Кроме того, нам надо раздобыть всю информацию по Эмпирею Тодду. Опросить его знакомых и вытащить на свет все детали его жизни. В каких ресторанах любил бывать, где гулял, с кем спал, с кем общался. Если нейро-маньяк решил стать им, он неизбежно будет копировать его увлечения и привычки. На этом мы можем его взять.

– Не так уж и плохо, - прикинул Баросса, - Видишь, у нас уже есть зацепки. Раз так, взять его за загривок мы сможем.

– Да. Наверно.

Убаюкивающее покачивание автомобиля не расслабило Соломона, напротив, «Умляутмобиль» словно пережевал его, как стиральная машинка, оставив разбитым и измочаленным. Мысли казались холодными и сырыми, как нано-твид плаща. Хотелось вышвырнуть их из головы, но они неуклонно пробирались обратно. Если в Фуджитсу хозяйничает маньяк… Опасный, жестокий, уверенный в себе и умелый…

«Тебя пугает не это, - сказал Соломон сам себе, рассеяно глядя в окно, - А то, что этот маньяк не такой, как все прочие. У него нет конкретной цели, нет любимых блюд. Это абсолютный хищник, который может напасть на добычу по ведомым только ему одному причинам. А значит, никто не может быть в безопасности. Он может наблюдать за тобой, когда ты идешь по улице или сидишь в кабинете. Он может быть твоим соседом или школьным приятелем. Он смотрит на тебя исподтишка, но он не станет банально душить тебя в подворотне. Он хочет твою жизнь в самом полном и прямом смысле этого слова. Он хочет быть тобой. Хочет выглядеть, как ты, думать как ты и улыбаться как ты. Хочет тебя без остатка. Это и пугает. Это-то и жутко».

– Остановка «Дворец Соломона», - объявил Баросса. Только тогда Соломон заметил, что «Умляутмобиль» остановился напротив его дома, - Выбирайся. А завтра начнем работу. Будем обкладывать ублюдка со всех сторон… Устроим славную охоту, а? Гончие, флажки, все как полагается.

– Да, - сказал Соломон, зевая, - Устроим. Конечно.

– Бывай!

Автомобиль, оставив Соломона на тротуаре, устремился вперед, нетерпеливо порыкивая двигателем, как молодой и крупный зверь, пробующий свои силы. Соломон шагнул к своему дому, в который раз отметив, до чего же тот выглядит безжизненным и мрачным в ночной тиши. Свет не горел – значит, Анна, не дождавшись его, легла спать. Что ж, это к лучшему.

«Кажется, вы задержались на работе, господин Пять? Это очень, очень плохо. У нас по этому поводу будет серьезный разговор…»

Дом был небольшой, но ухоженный. Его фасад был знаком Соломону уже много лет, так же хорошо, как лицо старого друга. Обвисшее лицо стареющего интеллигента, еще достаточно опрятного, чтоб следить за собой, но в то же время достаточно открытое, чтоб выражать истинный возраст. Соломон любил этот дом, скрипучий, тесный и пахнущий старым деревом. «Дом – это отражение тебя самого, - подумал Соломон, закрывая дверцу автомобиля. Замок предательски-громко заскрипел, - Мы строим свои дома так же, как строим самих себя. И в конце концов привыкаем к ним так же, как к самим себе, срастаемся с ними. А ведь, в сущности, это все – несколько десятков кубических метров камня, дерева и металла».

У соседей еще горел свет, играла музыка – кажется, джаз-баллада «Люби ее вечно» Леддермана – и Соломон, поднимаясь на крыльцо и нащупывая в кармане ключ, не смог удержаться от того, чтоб подпеть хриплому баритону:

Твоя малышка завтра станет другой

Быть может, она перекрасит волосы

Или станет смотреть на тебя иначе

А может, она станет наивнее

Или смелее

А то и вовсе превратится в пантеру

Никто не знает, что творится в голове у женщин