Нейро-панк

– Ос. Я боялся ос.

Энглин фыркнуло самым непринужденным образом.

– Ну конечно, ос! Бжж-ж-ж-ж! Это ж всего только пара тысяч твоих нейронов, верно? Синапсы, нейро-медиаторы, детские игрушки! Спаять тут, отрезать там… Бж-ж-ж-жжж! Ерунда, короче, верно? Ты ведь не себя меняешь, а так… кусочек, да? И уверен в том, что самое главное в тебе остается тем же. Ну конечно! Это же всего кусочек! Маленький-маленький, а?

– Энглин, пожалуйста…

– Дурак ты, - безапелляционно ляпнуло Энглин, без труда заглушив его возражение, - Это же как костюм, прикидываешь? Ну вот представь, ты долгие годы шил себе костюм из всяких разных лоскутов. А теперь, когда костюм с тебя сорвали, ты просто увидел свое тело – и вспомнил о нем. Просто ты его долго не видел, оно же под тканью было, врубаешься?.. Вот и отвык. Ладно, брось ты все это. Не вешай нос! Чего ты сейчас хочешь?

– Я хочу вернуть себя, - твердо сказал Соломон, чувствуя, что инициатива окончательно ускользает от него, а Энглин косится на него, как на взрослого, сказавшего что-то странное и вместо с тем предельно глупое. Со взрослыми часто так происходит, - Мне плевать, кто из нас искусственный, а кто настоящий, и на костюм тоже плевать… Я просто снова хочу стать собой. Тем… Тем, кого я видел в зеркале.

– Чай пей, пока горячий! – прикрикнуло Энглин, подвигая чашку, - Холодный невкусно… Смешной ты, детектив. Зеркало!.. Слушай, а знаешь, мы с тобой чем-то похожи. Чуть-чуть-чуть-чуточки! – оно отмерило пальцами расстояние в пару сантиметров, - Ну, тоже как вроде отражения. Только в таком зеркале, знаешь, как в цирке… Кривом.

– Очень кривом, - сказал Соломон со злостью, но злость получилась какая-та ненастоящая, словно он достал ее из рассохшегося сундука с надписью «Старые эмоции Соломона Пять. Не допускать контакта с влагой. Не кантовать при погрузке».

Он вновь взял чашку в руки. Горячее стекло, раскрашенное красными и синими полосками, обожгло ладонь, но он не выпустил ее из руки. Как будто боль, что он испытывал, относилась не к нему, а к другому Соломону, увечному и жалкому, чьей руки не жалко.

Тропа к полному безумию. Надо прекратить думать об этом. Но как, если мысль слепым щенком то и дело тычется, чтоб найти привычную оболочку, и не находит ее?.. Жалкий, беспомощный калека, ищущий свою душу. Зомби, который сам не заметил, как его покинула жизнь. Как отвратительно.

– Призрак-мститель, - Энглин откровенно ребячилось, отхлебывая из своей чашки, - Знаешь, это смахивает на какую-то дурацкую древнюю легенду. Про колдуна, укравшего у храброго воина душу. И призрак воина клянется настичь похитителя и вернуть похищенное… Что-то такое, в общем. Дурацкий рассказ был бы, правда?

– Когда я настигну его… - Соломон чуть не задохнулся, воздух в легких закипел, будто в раскаленном чайнике, - Я…

– Будет с тебя, храбрый воин! – прыснуло Энглин, - Один раз уже настиг, видимо. Если этот ваш нейро-маньяк так запал на тебя, значит, где-то ты наступил ему на хвост, а? И он прикинул, что быть храбрым детективом ему сегодня нравится больше, чем кислым бизнесменом. Ну и готово! Хлоп!

«Сколько же ему лет? – тоскливо подумал Соломон, наблюдая за тем, как Энглин беззаботно крутится на стуле, то хмурясь, то ухмыляясь во весь рот, - Да чтоб мне выжгло все нейроны, если больше пятнадцати!..»

– А кем он захочет стать завтра? Может, он захочет стать существом неопределенного пола, живущим в захламленной помойке!
– огрызнулся он вслух. Получилось как-то неубедительно.

Энглин мотнуло головой и ухмыльнулось. Точь-в-точь как озорная девчонка, довольная тем, что увернулась от пущенного в нее яблока. Сегодня у нее действительно было хорошее настроение. Которое едва ли под силу испортить бледному человеку с потухшим взглядом.

– Не может! Я отлично разбираюсь в софте, если ты не в курсе. Мой нейро-интерфейс надежен, как бабушкин сундук! Но взглянуть на твоего нейро-взломщика было бы прикольно.

– Обмен опытом?

– Не-а, - Энглин высунуло язык в гипертрофированной гримасе отвращения, - Этот твой парень – он не нейро-вандал. Мы не мучаем людей, прикинь, детектив. Лишь смеемся над ними, показывая, какие они нелепые, когда нагрузятся нейро-софтом под завязку… А это… Этот парень точно не вандал. Не. Он… хуже. Злее. Он не развлекается, понял? Не шутит. Он это всерьез. Значит, он не как мы.

– Благодарю. Я очень ценю это.

– Смотри-ка, - удивилось Энглин, нарочито широко округляя глаза, - А сарказм у тебя врожденный, без модулей… Ладно, я уже прикидываю, зачем ты пришел. Пошли, подключу твою голову к проводам. Просветим твой нейро-интерфейс, детектив, и посмотрим, что внутри. Спорю, там пусто, как в старом чулане!..

Соломон покорно поднялся.

– Это не все. Мне бы хотелось… кое-что проверить. Помнишь тот наш разговор о нейро-бомбах? Если наши с Бароссой подозрения верны и маньяк подчищает за собой следы именно так… Если… - голос надломился, как старая сухая ветка, - В общем…

– Пошли! – Эглин бесцеремонно схватило его за рукав и потянуло за собой, - Понимаю. Сейчас глянем, не завалялось ли в твоей башке чего-то лишнего. Ну, таких подарков, которых ты был бы не рад найти под новогодней елкой… Понимаешь, а?

Оказавшись в комнате, как и прежде служившей хаотичным складом самых причудливых вещей, Соломон, в первую очередь, старался ни на что не наступить. Энглин, которое было на две головы ниже него, подобных сложностей не испытывало – легко скользило в выбранном направлении, лишь иногда отстраняя с пути валяющуюся гитару или боксерскую грушу. Двигалось оно резко, с той грациозной неуклюжестью, что отличает только подростков.

– Падай сюда!

Это оказалось непросто. Под взглядом Энглин Соломон заставил себя сесть на потрескавшуюся поверхность из искусственной кожи, колющую даже сквозь плотную ткань брюк. На голову опустился обруч нейро-корректора – и Соломон стиснул зубы. Тело обратилось в стылый валун, не способный даже пошевелиться. Навалилась паника, лоб и виски защипало от едкого пота, мгновенно выступившего на сухой прежде коже.

– Не бойся, - беззаботно хмыкнуло Энглин и щелкнуло тумблером, - Я работаю аккуратно. Как парикмахер.

«Конечно, - хотел было ответить Соломон, да парализовало язык, - Наверняка это могут засвидетельствовать те люди, над которыми ты в прошлом поиздевалось».

Но ничего неприятного и в самом деле не произошло, если не считать тонкой вибрации устаревшего оборудования, от которой ныли позвонки пониже затылка. Энглин включило дисплей и, подвинув к себе клавиатуру, забарабанило по клавишам. Оно работало очень быстро и, кажется, очень профессионально. По крайней мере, как для подростка.

Соломон считал, что достаточно неплохо разбирается в стандартном нейро-интерфейсе, но, глядя на экран, запутался уже через полминуты. Энглин вызывало на экран бесконечные таблицы с перемигивающимися цифрами, чью суть невозможно было уловить. «Таницит», «Ромбомер», «Пекарионы», «Нейрофибриллы» - все это смахивало на название причудливых существ, обитающих в темных лабиринтах его мозга. Но Энглин эти названия смущали не более, чем самого Соломона – указатели знакомых улиц. Не глядя на него, оно все барабанило по клавишам, и эти движения могли бы показаться хаотичными и бессмысленными, если бы на дисплее не отражались все новые и новые данные.

Содержимое его, Соломона, головы. Разложенное на ровные строчки и заключенное в длинные таблицы. Удивительно много там помещается. Жаль, он ничего этого не ощущает. Если бы экран нейро-корректора отобразил то, что в действительности творилось в мозгу Соломона, экран остался бы беспроглядно-черным…

– Все, - сказало Энглин и шумно выдохнуло, - Закончено.

Оно стянуло с головы Соломона обруч, беспечно, как если бы обращалось с каким-нибудь неприхотливым кухонным агрегатом вроде соковыжималки. Выглядело оно при этом как непоседливый ребенок, закончивший партию в довольно-таки интересную игру.