Нейромантик
Шрифт:
Они находились на самой оси Веретена, в сердце виллы «Блуждающие огни».
23
Молли поймала нейлоновый шнурок и выудила из-за пазухи ключ.
– Понятненько, – сказала Три-Джейн, вытягивая шею и заглядывая Кейсу через плечо. – Мне почему-то всегда казалось, что второго экземпляра не существует. После того как вы убили моего отца, я послала Хидео обыскать его вещи. Но он так и не нашел оригинал.
– Зимнее Безмолвие ухитрился спрятать ключ в ящике одного шкафчика для инструментов, – сказала Молли, аккуратно вставляя цилиндрическое тело ключа в едва различимую скважину на неприметной прямоугольной
Ключ мягко повернулся в скважине.
– Голова, – сказал Кейс. – Там у нее, на затылке, есть панель с цирконами. Откройте ее. Мне надо будет туда подключиться.
Они вошли в комнату.
– Бог в помощь, – воскликнул Котелок. – Ты, наверное, славно провел времечко, мальчик?
«Куань» готов?
– Готов и бьет копытом.
– Отлично, – Кейс коснулся клавиши симстима.
И обнаружил, что смотрит через единственный здоровый глаз Молли на страшно бледного, изможденного человека, который плавает в воздухе, скорчившись подобно зародышу, – с зажатой между ног декой, с серебристой полоской тродов поверх закрытых, обведенных чернотой глаз. Щеки его заросли трехдневной щетиной, лицо блестит от испарины.
Кейс смотрел на самого себя.
Молли сжимала в руке иглострел. В ее ноге, в такт ударам сердца, пульсировала боль, но в невесомости не такая острая. Рядом с ней парили Малькольм и Три-Джейн, вцепившаяся в мускулистую коричневую руку сионита.
Из «Оно-Сендая» выходил пучок оптоволоконных кабелей и, грациозно изгибаясь, исчезал в квадратном проеме на затылке усыпанной жемчугом головы.
Кейс снова коснулся переключателя.
«Куань одиннадцатой степени» начинает ввинчиваться в задницу, даю отсчет: семь, шесть, пять…
Котелок мягко понес их обоих вверх; они приблизились к брюху черной хромированной акулы и оказались внутри – миллисекунда тьмы.
– Четыре, три…
У Кейса было странное ощущение, будто он сидит в пилотском кресле очень маленького самолета. Черная поверхность перед ним неожиданно замерцала и воспроизвела замечательную имитацию клавиатуры его деки.
– Два, и пинок в жо …
Недолгое, но муторное продвижение сквозь стену изумрудно-зеленого мутноватого нефрита, и при этом – ощущение скорости за пределами всего, что он когда-либо раньше испытывал в инфопространстве… Айс «Тесье-Ашпул» дробился, крошился под напором китайской программы, сознание приходило в смятение от тревожной картины разжижающегося вокруг твердого вещества и ощущения, будто осколки разбитого ими зеркала изгибаются, стараясь увернуться от них, падающих…
– Господи, – прошептал Кейс с благоговейным трепетом.
«Куань» развернулся и пустился в горизонтальный полет над бескрайней равниной инфопространственных недр «Тесье-Ашпул», над бесконечным сверкающим неоновым городом, от замысловатой планировки и отдельных строений которого рябило в глазах, над рядами переливающихся драгоценностей с бритвенно-острыми гранями.
– Вот черт, – сказал конструкт, – вон та штука – вылитое здание Банка федерального резерва. Видел когда-нибудь кубик БФР?
«Куань» пикировал мимо сияющих шпилей дюжин одинаковых башен информации, и каждая из них была точной копией манхэттенского небоскреба, выполненной из голубого неона.
– А ты видел когда-нибудь столь высокое разрешение? – спросил Кейс.
– Нет, но я никогда еще не взламывал ИР.
– Эта штуковина знает, что происходит?
– Лучше бы знала.
Они
теряли высоту над каньоном радужного неона.– Котелок…
Из мерцающего простора под ногами развернулись и помчались вверх черные руки, кипящая масса тьмы, без очертаний, без формы…
– Разом, – скомандовал Котелок, и Кейс ударил по клавишам имитации своей деки, его пальцы с безумной скоростью запорхали над клавиатурой. «Куань» заложил головокружительный вираж, выправился и понеся вверх, растягиваясь при этом в длину, напрочь разбивая иллюзию механического летательного аппарата.
Темная масса начала разрастаться, растекаться, подобно капле чернил, покрывая собой информационный город. Кейс направил их обоих вертикально вверх, навстречу куполу из нефритового и изумрудного айса.
Город-сердцевина исчез, невидимый за завесой тьмы внизу.
– Что это такое?
– Система защиты ИР, – сказал конструкт, – или ее часть. Если это наш приятель Зимнее Безмолвие, то мне он не кажется дружелюбным.
– Займись этим сам, – сказал Кейс. – Ты проворней меня.
– В нашем положении лучшая защита – это нападение.
Котелок перевернул «Куань» и совместил жало вируса с центром темного пятна под ними. И они стремительно ринулись вниз.
Скорость движения исказила мироощущение Кейса.
Его рот наполнился болезненным привкусом голубого цвета.
Его глаза превратились в трепещущие кристаллы, вибрирующие с частотой, имя которой дождь, а возникающему при этом звуку – шум проходящего поезда. Затем глаза неожиданно пустили гудящий лес побегов, тонких, в волос, стеклянных иголок. Иголки росли, раздваивались, снова росли и снова раздваивались, заполняя своим возрастающим по экспоненте объемом пространство под айсом «Тесье-Ашпул».
Дно его рта раскололось с легкой приятной болью, и наружу вырвались корни языка, трепещущие, изголодавшиеся по привкусу голубого цвета, желающие напитать кристаллический лес его глаз, лес, который уже уперся в зеленую полусферу крыши, напирал на нее и искривлялся, изгибался, разбегался в стороны, рос долу, поглощая вселенную «Т-А», струился вниз, к далеким окраинам страны, которая была мозгом корпорации «Тесье-Ашпул».
Кейс вспомнил старинную притчу о том, как царь кладет на первую клетку шахматной доски одну монету, на вторую – две, и удваивает количество с каждой следующей клеткой…
Экспонента…
Тьма навалилась на него со всех сторон сгустками гудящей черноты, пытаясь противостоять, сдерживая напор множащихся кристаллических нервов, в которые он почти успел превратиться…
И когда он превратился в ничто, прижатый к сердцу этой тьмы, пришел миг, когда темнее стать уже просто не могло – и тогда что-то разорвалось.
«Куань» выскочил из тусклых облаков. Сознание Кейса, напоминающее сейчас каплю ртути, неслось по дуге под бесконечным полем темных серебристых облаков. Его зрение стало сферическим, как будто его сетчатка облегала внутреннюю поверхность шара, внутри которого они были, – шара, который вмещал в себя все, и все в нем имело количественное выражение.
Все вещи действительно имели свою меру, каждый предмет и каждое понятие. Кейс знал точное число песчинок в конструкте пляжа (это количество было выражено понятиями математической системы, существующей и вне сознания, называющего себя Нейромантиком). Кейс знал, сколько пищевых упаковок содержит контейнер в бункере (четыреста семь). Он знал точное число медных зубчиков на левой половине молнии покрытой коркой высохшей соли расстегнутой кожаной куртки, в которую была одета Линда Ли, сейчас, на закате, собиравшая плавник всё на том пляже (двести два).