Незаконные похождения Max'a и Дамы в розовых очках
Шрифт:
– О-очень полезная литература! Чему же она учит? – еще развязней рассмеялась в ответ Дама и, неожиданно скривив лицо в гримасу упрямого негодования, с едким шипением языка меж зубов, пошла на запрещённый обгон на правом повороте.
– О, чёрт! О, боже мой! Что же ты творишь?! Мы же погибнем! – неистово заорал Max, расползаясь спиной по дверному стеклу.
– Чёрт, Бог и всё Воинство Небесное с Дьяволом в придачу!… Давай – вали всё в одну кучу! Чувствуется, не напрасная работа наставников из федеральной библиотеки, с центровым пастырем Меркурием во главе! – саркастично обрадовалась Максовой панической ругани Дама, выровняв машину в потоке движения.
– А ты что – читала Меркурия Чкаренцева? – пошёл на компромисс Max.
– Наслышана, знаешь ли, о делах Меркурия… не токмо одного Чкаринцева, но и многих прочих…
– Меркурия… ты подразумеваешь и… – округлил глаза в догадке Max.
– Мне, знаешь ли, плевать на твоё преклонение перед авторитетами… я – женщина взрослая, самостоятельная, своим умом думаю! – холодно бросила Максу в ответ Дама, в очередной раз за вечер, ослепив его, отражёнными от стёкол очков-бабочки, неоновыми огнями с придорожной рекламы.
– Значит, я правильно понял твой намёк? Но, в таком случае, причём здесь политика? – уже уважительней, с таинственным шепотливым придыханием, продолжил выяснение истины Max.
– Причём здесь Правительство? – с лёгким сарказмом переиначила его вопрос Дама, на что Max сконфуженно загрыз ноготь и потупил испуганные глаза в пол.
– Механизм действий твоих авторитетов прост: для борьбы со свободомыслием они создают цензорскую преграду в виде сотен тысяч новых книг, фильмов и сайтов, культивируют сомнительных авторов, многословно вещают об Истине, о Судьбе, о Вечном, о Боге и прочем шаблонном идеализме. Рынок вопросов и ответов переполнен. Информация сочится изо всех щелей! На каждую паузу тишины, у них всегда есть готовое умное слово. В этом канализационном потоке информации, любая ценная и достойная мысль тонет, как капля розового масла в луже с мочой. Очень действенно! Очень умно! Редакционная и псевдо-коммерческая политика защищает интересы власти! – выдала бесстрастное разъяснение Дама.
– Но ведь роль цензуры в запрещении, в умалчивании… – уже не ради спора, а скорее для вежливости, продолжил беседу Max.
– Такая политика у них уже устарела… люди, всё равно, узнают что-то новое! А в ракурсе запрета, такая новизна становится особо вожделенной… запретный плод сладок! А вот нынешняя политика цензуирования намного эффективнее: не надо ничего прятать, запрещать, наоборот – всё напоказ! А властям одна забота: знай себе – создавай новых идолов Великих Истин, наподобие твоего Меркурия Чкаренцева. Хотя… – тут Дама в Розовых Очках неожиданно запнулась и, как-то странно оглядевшись по сторонам, добавила: «Нет, не одна забота твоим Меркуриям… ещё забота – выявлять тех, кто действительно вкусил запретный плод!»
– Но ведь они, вкусившие, всего лишь, капли в море… Ты же сама сказала… – удивился противоречию Max.
– Капли розового масла в луже мочи!… – назидательно подняв указательный палец, поправила его Дама.
– Ну и растворяются ведь? – снова удивился Max.
– Капли розового масла – однозначно растворяются, но ведь есть на свете и другие вещества… например – ртуть, кислота и прочие сильнодействующие химикаты… и химикаты эти способны, даже одной своей каплей на весь объем нечистот, изменить их состав… – с ещё большей назидательностью в голосе, и даже с каким-то оттенком таинственности, продолжила вещание запретных речей Дама.
– Ты имеешь в виду образ мыслей отдельных людей? – подключился к её игре в метафорическое шифрование Max.
– А вот здесь, маленькое “но”! – обрадовалась его внимательности к разговору Дама, и продолжила: «Видишь ли, Максик, все мы привыкли говорить о вопросах духовности в терминах интеллектуальных парадигм, хотя где-то порой витает такое выражение, как экстрасенсорика… но реально с этим явлением почти никто не сталкивается… в лучшем случае, профаны в этом вопросе, но специалисты в мире кино, кормят широкого зрителя всякой выдуманной ими чушью, не имеющей никакого сходства с реальными законами этой науки… Вопросы духовных метаний, остаются в сфере разговоров о капризных чувствах или разговоров о морали; а вот истинная экстрасенсорика – она-то, как раз, и остается в тени!… А почему? Потому что, это и есть – практическая сторона эзотерического знания! С моралью проще: её можно крутить туда-сюда, в зависимости от текущих выгод имущих власть и граждан, словоблудствуя на любой лад, в отношении любого житейского
явления социального толка. А вот экстрасенсорика – это уже не социальное явление… это явление природное, регулированию фактически неподвластное… феномен, чудо! Поэтому, когда я возмущаюсь твоим незрелым высказываниям о гипнозе, я искренне волнуюсь, как бы не усугубить, и без того накалённую, ситуацию в наших с тобой отношениях с социумом…» – сказав это, Дама вновь посмотрела на Макса в упор, но уже продолжительней прежнего, явно ожидая его реакции и ответа на слова.– Ты имеешь в виду погоню сотрудников “Госнаркодоноса” и угон этого “Mersedance-Dance”? – уже догадываясь об истинном значении слов Дамы, но болезненно боясь вскрывать в себе понимание истины, лживо и глупо спросил Max.
– Я имею в виду гипноз! Имею в виду то, что засветившись рядом со мной, ты становишься соучастником не в простом уголовном преступлении, а в преступлении против порядка вещей… посему, помни, что с сей поры, ты – вне закона, но не только государства, а общества в целом… мужайся, Максик! Назад дороги нет! – сокровенно выдала Дама, и прибавила скорость, устремив автомобиль в образовавшуюся пройму.
Лихо, с жужжащим по стёклам вихрем, они пронеслись по подземной эстакаде, изрешетившей внутренности салона “Mersedance-Dance” яркими белыми полосами света, отброшенного от фонарей подземки.
Пролетев сквозь эстакаду, они вырвались на встречу, возвышающемуся над шоссейным пригорком, вечернему, сиреневому и розовому небу; а поднявшись на пик холма, благоговейно замерли, при открывшейся внизу панораме, панораме громадного города и, сидящего над ним, над крышами домов, над исчезающими в сумерках парками и аллеями, багрового, громадного как арбуз, солнца.
Увидев солнце, в его предзакатном, прощальном великолепии, Дама в Розовых Очках и Max ахнули в унисон и, непроизвольно, без каких-либо мыслей и желаний, взялись за руки, сжав ладони друг друга, в тёплом взаимопонимании, разговаривающих без посредничества ума тел.
В полном молчании, держась за руки, словно дети, они пронеслись на бешеной скорости по Калининградскому проспекту. Вечерние огни уличных фонарей пересиливали уже свет, растёкшегося кровавой полосой вдоль горизонта заката, от чего, голубые среди дня, окна их автомобиля окрасились в уютную радужную палитру с преобладающим сиреневым оттенком.
В “Mersedance-Dance” поселилась ночная атмосфера, замыкающегося на самом себе, мира сладострастия и неги. Играющие на приборной доске огоньки ожили, развлекаясь в полную силу своего многоликого свечения, даря путешествующим в салоне автомобиля людям радость компании разноцветных бликов. Дама в Розовых Очках опустила ладонь на CD пульт и, поиграв пальцами, оживила запрятанный до вечерней поры альбом с музыкой в стиле «Trip-Hop».
Полившийся из динамиков автомобиля, мечтательно-пьяный женский вокал потянул слушателей за собой, затягивая с каждым припевом всё глубже, куда-то вниз, в мистическую, завораживающе таинственную неизвестность. Нарастающий, расползающийся во все стороны, плывущий гул синтезатора, словно колышущееся море, удерживал на своей зыбкой глади корабли встроенных в композицию звуков, а ритмическая основа мощных барабанов била снизу вверх, словно желающий разразиться извержением вулканов, пульс самой земли.
С проспекта, Велга свернула во мрак душистых, спрятанных под защитой высоких тополей, сумеречных переулков Балтийского района.
Покружив среди сонных, укутанных в чёрную вечернюю листву двориков, она вывела машину, к открывшейся их взорам, широкой, освещённой приглушенными огнями площадке, площадке, лежащей порогом перед тяжёлым и низким, кирпичным домом. Окна этого дома были наглухо заделаны ржавыми листами железа, и весь он, будто спящий старик, неприветливо громоздился среди густых теней каштановых дерев. Лишь одна парадная дверь – монументальная сейфовая заслонка, с облупившейся поверх толстого железа чёрной краской, была подсвечена, едва теплящейся и старомодной, шестидесяти-ватовой лампочкой, подвешенной на облезлом проводе перед крыльцом. Тусклая эта лампочка давала света ровно столько, чтобы можно было увидеть угрюмую неприступность парадного, и отказаться от посетившего зачем-то желания войти в сей замечательный дом. Под каштанами, призрачно поблескивая хромированными рамами, затаилось несколько десятков мотоциклов – изысканно изогнутых в вызывающую дугу свободолюбия байкеровских чудищ.