Незавершенная революция

Но, как бы ни было велико влияние прошлого на настоящее, не стоит, однако, его преувеличивать. В Китае, как и в России, соединение современной революционной идеологии с исконной местной традицией характерно для переходной эпохи, во время которой обычаи и традиции теряют свою силу или разрушаются. В обеих странах правители использовали традиции в целях разрушения традиционного образа жизни. Мы видели, как индустриализация, урбанизация и всеобщее образование сделали сталинское соединение марксизма с традицией неприемлемым для советского общества; можно предположить, что хотя бы в этом Советский Союз являет собой картину того, что будет представлять собой Китай в недалеком будущем.

Во всяком случае, в отличие от крестьянских повстанческих армий прошлого, партизаны Мао нарушили патриархальную структуру китайского общества. Они были проводниками современной буржуазной революции, которых невозможно было удержать в ее рамках, — и они начали революцию социалистическую. Вслед за Россией они внесли свой вклад в дело мировой революции.

Как им это удалось? В России буржуазно-социалистическая революция была плодом титанических усилий в первую очередь промышленных рабочих, ведомых подлинно социалистическим авангардом. Партия Мао, как мы знаем, не была связана с промышленным пролетариатом, который не сыграл значительной роли в событиях 1948—1949 годов. Крестьянство стояло за перераспределение земли и частную собственность. Так называемая национальная буржуазия, разочарованная и деморализованная коррупцией и распадом Гоминьдана, лелеяланадежду, что маоисты не пойдут дальше буржуазной революции. Короче говоря, в 1948— 1949 годах ни один из основных социальных классов в Китае не стремился к установлению социализма.

Вступив на путь социалистической революции, маоисты взяли на себя ту же роль, что и большевики всего через несколько лет после 1917 года, — роль попечителей и представителей интересов практически не существующего рабочего класса. Имея за собой поддержку крестьянства, маоисты не были изолированной революционной элитой, которая не представляет никакого класса. Однако крестьянство, чьи собственнические интересы ограничивались сельским хозяйством, в лучшем случае проявляло равнодушие к тому, что происходило в городе.

Маоисты пошли дальше требований крестьянства по крайней мере по трем причинам: в силу обязательств идеологического характера, которые они взяли на себя в первые годы становления своей партии; в силу обстоятельств, диктуемых национальными интересами; в силу обстоятельств, требующих обеспечения международной безопасности. В первые годы существования партии, когда они находились под влиянием ленинской школы мышления, маоисты впитали в себя идеи пролетарского социализма. За десятилетия затворничества в сельских районах Китая они практически не обращались к этим идеям, проникнувшись собственническими интересами крестьянства. Однако, снова утвердившись в городах в качестве правителей Китая, они уже не могли руководствоваться лишь этими мелкособственническими интересами, которые, если перевести все это на более общепонятный язык, означают частное предпринимательство в промышленности и торговле. Они боролись за объединение нации, за создание централизованного правительства, за построение современного государства-нации. Однако основой такого государства не мог быть слаборазвитый местный капитализм, подверженный влиянию Запада. Национализированная промышленность и банки являли собой намного более прочную основу для достижения национальной независимости, создания единого государства, индустриализации и восстановления Китая в качестве великой державы. Хотя теоретически все эти цели укладывались в рамках чисто буржуазной революции, полуколониальная держава не могла в наше время достигнуть их, используя лишь присущие ей методы достижения цели. (Характерно, что при экспроприации собственности капиталистов Мао выплачивал им компенсацию — до настоящего времени они получают долгосрочные дивиденды, им также предоставляется возможность занять руководящие посты в экономике. Все это, однако, не умаляет социалистического характера революции.) И наконец, соображения международной безопасности влекли новый Китай к Советскому Союзу. Советниками в армии Гоминьдана, против которой сражались маоисты, были американские генералы, оружие ей тоже поставляли американцы, порой маоисты вели бои и с американской морской пехотой. Для них Соединенные Штаты были страной, поддерживающей Чан Кайши как контрреволюционного претендента на власть в стране. «Холодная война» достигала своей высшей стадии, а мир разделился на два блока. В этих условиях безопасность Китая зависела от отношений с Советским Союзом и советской экономической помощи, поэтому Китаю необходимо было приспособить свою социально-политическую структуру к советскому образцу.

Перед новым Китаем стояла в этом смысле непростая задача. С самого начала отношения между двумя коммунистическими державами были весьма натянутыми и неопределенными. Основной причиной этого был национальный эгоцентризм сталинского правительства. Даже если допустить, что Мао и его товарищи готовы были забыть о том, как Сталин использовал их в 20-х годах, о его отношении к партизанам и о том, как он препятствовал их приходу к власти, то они не могли забыть о том, как вели себя русские на Дальнем Востоке после поражения Японии. Они восстановили свое господствующее положение в Маньчжурии, по-прежнему держали в своих руках Дальневосточную железную дорогу и Порт-Артур, вывезли в качестве «военной добычи» оборудование промышленных предприятий Маньчжурии — единственной индустриальной провинции Китая, от которой зависело его экономическое развитие. Москва также не проявляла готовности отказаться от Советской Монголии, хотя в прошлом советские лидеры неоднократно заявляли, что после победы революции в Китае произойдет объединение Монголии в рамках одной республики, находящейся в федерации с Китаем.

Назревал конфликт намного более серьезный, чем конфликт Сталина с Тито, конфликт, который все же произошел 10 лет спустя между Хрущевым и Мао. Однако в 1950 году ни Сталин, ни Мао не могли решиться на это. Сталин боялся объединения усилий маоистов и сторонников Тито, а Мао был столь заинтересован в добром отношении к нему Советского Союза и помощи с его стороны, что пошел на компромисс со Сталиным и заключил союз. Советский Союз стал гарантом китайской революции и ее социалистической направленности.

Конечно же, китайская революция была полна тех же противоречий, с которыми столкнулась революция российская, — противоречий между ее буржуазными и социалистическими аспектами и теми, которые присущи любой попытке установить социализм в слаборазвитой стране. Схожие обстоятельства дают сходные результаты. Отсюда, несмотря на все разногласия, проистекает сходство между маоизмом и сталинизмом. И маоисты, и сталинисты действовали в рамках однопартийной системы, имея монополию на власть и являясь хранителями и проводниками социалистических идей, хотя Мао, имея меньше опыта работы в рамках многопартийной системы и не имея за своей спиной традиций европейского марксизма, действовал спокойнее и увереннее, чем Сталин. Маоизм, как и сталинизм, отражал отсталость страны, преодолеть которую нелегко и непросто.

Этот союз, при всей его неопределенности, принес обоим партнерам много выгод. Сталин получил не только согласие Китая на безусловное советское лидерство в социалистическом лагере; он также через совместные советско-китайские компании получил возможность непосредственно контролировать экономическую и политическую жизнь Китая. Эти совместные компании не могли не задеть чувств многих китайцев, которым они представлялись лишь новыми формами старых западных концессий. Тем не менее благодаря помощи Советского Союза новый Китай не находился в такой изоляции в мире, как большевистская Россия после 1917 года. Блокада со стороны Запада не смогла вызвать в Китае тех трудностей, с которыми столкнулась Россия.

С самого начала Китай не был ограничен собственными чрезвычайно скудными ресурсами. Помощь советских инженеров, ученых и руководителей предприятий, а также подготовка в Советском Союзе китайских специалистов и рабочих дали Китаю возможность в более спокойной обстановке приступить к индустриализации, облегчили процесс первоначального накопления и ускорили его развитие.

Поэтому Китаю не пришлось платить высокую цену за прокладывание пути к социализму, как это случилось с Россией, хотя Китай и начинал с более низкой ступени экономического и культурного развития. В отличие от Сталина, правительству Мао, для того чтобы получить средства для индустриализации, не пришлось слишком глубоко залезать в карман крестьянства, не пришлось ему и держать городских потребителей на слишком скудной диете. В силу этих обстоятельств (а также ряда других, на которых я здесь останавливаться не буду) в первое десятилетие революции социально-политические отношения, особенно отношения между городом и деревней, в Китае не были столь напряженными, как в России.

Казалось, ничто не могло помешать еще большему сближению двух стран, особенно после того, как наследники Сталина распустили совместные компании, отказались от непосредственного контроля и ликвидировали большую часть унизительных условий, на которых Сталин предоставлял помощь. Казалось, само время благоприятствовало созданию своего рода социалистического содружества на территории от морей Китая до Эльбы. В рамках такого содружества треть человечества совместно планировала бы свое экономическое и социальное развитие на основе широкого рационального разделения труда и интенсивного обмена товарами и услугами. Социализм мог бы в конечном счете приобрести международный характер.

Столь амбициозное предприятие, без сомнения, столкнулось бы с массой трудностей, возникающих из огромных различий в экономических структурах, уровне жизни, уровнях развития общества и национальных традициях многих государств-участников. Во всяком случае, разрыв между имущими и неимущими — самый тяжкий груз, доставшийся социалистической революции от прошлого, — дал бы о себе знать. Неимущие, в первую очередь Китай, наверняка настаивали бы на выравнивании уровней экономического развития и уровней жизни в рамках содружества, и эти требования вызвали бы сопротивление со стороны Советского Союза, Чехословакии и Восточной Германии, рассчитывавших на рост количества потребительских товаров. Но эти препятствия на пути серьезного стремления покончить с экономической обособленностью государств-наций были бы вполне преодолимы. Широкое разделение труда и интенсивный товарообмен, без сомнения, принесли бы выгоды всем членам содружества, позволили бы сэкономить ресурсы и энергию, поднять уровень благосостояния и дать всем участникам большую экономическую самостоятельность.