Неждана из закрытого мира, или Очнись, дракон!

— Не отдам! — первой подала голос матушка.

— Эх, мать, да кто ж тебя спрашивать-то будет? — с сочувствием в голосе возразил один из дружинников. — Княжий приказ.

— Куда ж вы её? — жалостливo глядя на меня, спросила бабушка.

— Коли б знали! — пожал плечами второй. — Мы ж тоже люди подневольные, велели искать и привозить — ищем и привозим. А куда потом девок этих, только князь знает, да приближённые его. Только вряд ли на плохое что.

— Не переживайте, бабушка, — вмешался третий. — Избранных в терем на княжьем дворе селят, кормят с княжьего стола, наряды красивые шьют. Хорошо всё будет.

— И много их там, избранных тех? — подал голос батюшка.

— Ваша восьмая.

Было видно, что дружинники сочувствуют семье, у которой забирали дочь, старались успокоить, как могли. Прав второй — они люди подневольные, приказы исполняют, как велят, но и у самих, поди, семьи есть, дочери, сёстры, понимают, каково это — дитя своё в неизвестность отправлять.

— Значит, не в невесты, — тихонько пробормотала Данка. — Куда столько?

— Может, и в невесты, — задумчиво протянул второй. — Вот только неизвестно, кто женихи.

Мы как раз подошли к дому.

— Вещей соберите, чтобы в одной руке унести, вторая свободная быть должна, — сказал первый дружинник.

— Опять колоть будете? — насторожилась я.

— Мы уже не будем, — усмехнулся первый. — Приказ такой.

— Да как же так?! — всплеснула руками бабушка. — Да у нас только приданного целый сундук наготовлен. А одежда? А зимнее — шубейка, валеночки, чулочки шерстяные? А перина? Что в одной руке унести-то можно?

— Дадут ей и перину, и вещи зимние, — вздохнул первый. У меня появилось чувство, что не в первый раз он такой разговор ведёт, и даже не в пятый. — Одежду на первое время соберите и вещи памятные, остальным князь обеспечит.

— Собирали-собирали доченьке приданное, чтобы не хуже, чем у людей, — тихонько всхлипнула матушка. — А теперь голую-босую в чужие люди отправлять. Как так можно-то?

— Да будет у неё всё! — чуть не взвыл второй. — Вон, у вас ещё одна невеста подрастает, ей точно сгодится.

Наверное, что-то сгодится, да. Хотя у Данки и свой сундук полон, и перина имеется, но и моя перина сгодится, и постельное не лишним будет, и рубахи вышитые, и полотенца. А вот сарафаны мои ей малы будут, и валенки, и шубейка — сестра, хоть и младшая, а меня на полголовы выше и телом фигуристей. Ну да сарафаны надставить можно, а зимнее двоюродным пристроить, у тётки Поздняши три соплюшки подрастают, будет, кому доносить.

В общем, спустя полчаса я в последний раз вышла из отчего дома, под рыдания родни — не плакал только батюшка, даже дедушка Твердята и братцы слезу пустили. У самой слёзы текли, не переставая, как осознала, что никогда никого из них не увижу. Никаких княжьих хором, нарядов и еды вкусной не нужно, если плата за то — разлука с близкими, да только кто ж меня спрашивает?

У ворот нас встретила целая толпа — родня с матушкиной и батюшкиной стороны так же кинулась заливать меня слезами и душить объятьями, соседи и прочие односельчане наблюдали за всем этим и перешёптывались, а в сторонке, кучкой и почти все верхом, ожидали княжьи дружинники.

Кажется, отбор уже закончился, и я оказалась единственной избранной на всё село.

Я переходила из объятий одной причитающей тётушки или сестры к другой, злилась, что они все на меня накинулись, а я хотела бы эти последние минутки с матушкой провести, и едва не задыхалась от жары — бабушка Пороша всё же нацепила на меня меховую душегрейку, а поверх неё ещё и тёплую шаль накинула. Не в руках унести, так хоть на себе. А ногам было неудобно в сапожках, которые батюшка в этом году Утешу на вырост привёз, а сейчас их на меня надели, чудом, но налезли.

Через плечо у меня висела большая торба, забитая сарафанами, рубахами, кофтами, платками и чулками, сколько поместилось. Правую руку оттягивал сундучок с полотенцами, лентами, поясками, гребнями, мылом, бусами — моими и Данкиными, сестрица свои на память отдала, — пяльцами с незавершённой вышивкой, спицами и клубками шерсти, ложкой, миской и кружкой. Кажется, матушка с бабушкой ещё что-то туда наложили, уже не видела.

К поясу с одной сторoны был привязан узелок с краюхой хлеба, варёными яичками, яблоками и куском сала — бабушка не могла меня отпустить без припаса, а пока вещи собирали, ещё и несколько ложек каши в меня запихнуть умудрилась. С другой стороны на поясе висели лапти, в одном из которых тихо, как мышка, сидел Фантик, а на шее — целых три оберега, батюшка с матушкой свои отдали.

Но левая рука была свободна, как велели.

— Эк тебя, девка, нагрузили! — покачал головой третий, когда я, наконец, выбралась из толпы родственников.

— Это что, ты шестую вспомни! — усмехнулся первый, забирая у меня сундучок и отдавая кому-то из тех, кто уже сидел в седле.

— Такое не забудешь! — в голосе третьего cлышалось искреннее восхищение. — Та всё же утащила перину!

— А что, перину можно было? — тут же подобралась бабушка Пороша. — Так, может…

— Пожалейте девку, сломается же! — забирая у меня торбу и тоже кому-то отдавая, ответил ей второй. — Та, другая — почитай, покрепче меня будет. А ваша ж — тростиночка.

А потом меня уже саму закинули на лошадь позади первого, уже вскочившего в седло, и мы поскакали вслед тронувшемуся отряду дружинников. Оглянувшись, я увидела, что матушка рыдает у батюшки на плече, бабушка oсеняет меня oбережным знаком, остальные машут вслед, даже те, кто меня прежде терпеть не мог.

Хотя, может, они это от радости. Словно я одним своим существованием им жить нормально не давала, а вот теперь исчезаю из их деревни навсегда — чего ж вслед не помахать? Никогда таких людей не понимала и не пойму, но этих больше и не увижу. Хоть какая-то радость…

Ехали мы долго и быстро. Поначалу я совсем упарилась, но когда в кустики отпустили, сняла душегрейку, в шаль увязала, и узел тот на руку повесила, стало легче. Разговорилась с дядькой Стрижаком — так звали того, с кем я на лошади ехала. Узнала, что они уже третью неделю избранных ищут, четверых в стольном граде отыскали, ещё троих, как и меня — по деревням.

— Одиннадцать деревень объехали, ещё семь oсталось, — рассказывал он мне. — Скoрее бы уж всех отыскать, устали сильно.

— Немножко осталоcь, — постаралась я подбодрить его.

— Те дaльше всего от столицы, — вздохнул дядька Стрижак. — Там одним днём не обойтись, на ночлег оставаться придётся.

— А точно неизвестно, зачем нас ищут-то? — на всякий случай спросила ещё раз. Может, при всех, при деревенских, говорить было нельзя, а мне одной-то можно? Всё равно ж узнаю.

— Не знаю, Нежданка, — покачал головой дружинник. — Шмелю, это главный наш, вещи волшебные дали и велели девок избранных искать. Вот и ищем. Потом к княжьему терему привозим. Что дальше — то мне неведомо, но сам видел, как из окон горницы выглядывают, как мы приезжаем. На вид — здорoвые, сытые, весёлые. Среди слуг слышал — девок избранных из терема не выпускают, кроме как в баню, но еду носят, которою самому князю с семейством готовят, рукодельниц нагнали, одёжку им красивую шьют. А что там дальше будет — то мне неизвестно.