Неживая вода

На полу валялись вывернутые наизнанку тулупы. Дорожные сумки были раскрыты и немудреные вещи — теплые свитера, консервы, термос и прочая кладь, — были разбросаны по купе. Под ноги подкатилась пустая бутыль. А на нижней полке, уткнувшись лицом в подушку, храпел Эрнест.

Игнат метнулся к нему, затормошил, с усилием оторвал от матраса. Рыжая голова мотнулась, ресницы задрожали, но не поднялись. Зато открылся рот, из которого тотчас пахнуло свежим перегаром, и послал парня по матушке.

— Да вставай ты, пьянь! — вскричал Игнат.

Более не церемонясь, влепил Эрнесту затрещину. Тот охнул, мотнул головой и наконец-то открыл глаза.

— Где… Прохор? — едва ворочая языком, просипел мужик.

— Это ты мне скажи! Ты с ним тут в последний раз братался да за здоровье пил!

— Пил, — огрызнулся Эрнест. — Пока ты с его внучкой любовь крутил!

Он протер ладонью покрасневшие глаза, обвел осовелым взглядом царящий вокруг беспорядок.

— Что за…

Эрнест прибавил пару ругательств. С кряхтением упав на карачки, он принялся обшаривать разбросанные вещи.

— Кошель, — убитым голосом прохрипел Эрнест. — Где кошель?

Он обыскал все складки, но не было ни кожаного кошеля, ни бумажек, ни зашитых в холщовый мешочек серебряных монет. Холодея, Игнат схватился за висящий на шее шнур, но амулет оказался на месте. Вспомнилось звериное шипение, удар когтистой лапы…

"Она тянулась к ключу, — понял Игнат. — Но не смогла взять…"

И девушка уже не казалась ему ни соблазнительной, ни добродушной. Как не был добродушным ее расчетливый дед, опоивший водкой обоих мужчин. Все это был морок, наваждение. Умелые чары, чтобы усыпить бдительность доверчивых простаков. Подумалось: "А ведь я тоже пригубил из той бутыли. И кто знает, что там было намешано…"

Оставив в купе ругающегося на чем свет стоит Эрнеста, Игнат кинулся к проводнику. Ведь возможно, они еще были здесь. Возможно, их переселили в другой вагон. Но последняя надежда испарилась сразу после ответа проводника.

— Дед с внучкой? — переспросил он. — Да они сошли еще на прошлой станции.

И добавил, усмехнувшись:

— Тебе, никак, девица приглянулась, а адреса не спросил?

— Воры это, дяденька, — упавшим голосом ответил Игнат. — Воры…

И прислонился горячим лбом к засаленной панели вагона.

Колеса продолжали размеренно отсчитывать версты.

4

— Ты черную кошку ударил. Быть беде.

Голос у юродивой попрошайки оказался гнусавым, плаксивым. Из-под низко надвинутого платка настороженно поблескивали влажные пуговки глаз.

— Откуда… знаешь? — через силу вытолкнул Игнат. Слова дались с трудом, воздух задрожал и начал уплотняться, забивая ему легкие.

Юродивая потопталась рядом, тронула за плечо сухой птичьей лапкой.

— А вот она, шерсть кошачья!

В цепких пальцах остался витой черный волос Лели.

— Хочешь беду отвести, — снова загнусавила попрошайка, — брось волос в огонь. На весеннее равноденствие надо от всего старого избавляться.

Игнат медленно поднялся со скамьи медленно, словно лунатик.

— Откуда про черную кошку знаешь? — холодея, повторил он. — Кто они?

Юродивая опасливо отступила.

— Грядет беда, — забормотала она и состроила плаксивую гримасу. — Черная кошка дорогу перешла, тьму накликала. А в твою душу тьме нетрудно попасть. Вот он, разлом.

Скрюченный палец прочертил в воздухе вертикальную борозду, и спина Игната отозвалась саднящей болью, будто снова ощутила прикосновение охотничьего ножа.

— А ну, пошла прочь, кликуша! Чего привязалась? Мы сами на мели, дать нечего!

Подоспевший Эрнест замахнулся на юродивую сцепленной парой лыж, и женщина побрела прочь, бубня под нос что-то неразборчивое. Зато плотная пелена, стягивающая голову Игната, растаяла стылым туманом, и воздух снова наполнился запахами дыма, нагретого металла, и горячей выпечки.

— Она что-то знала, — Игнат повернулся к Эрнесту и нахмурился. — Зачем прогнал?

Тот отхаркался, сплюнул в снег, после чего ответил спокойно:

— Не люблю их. Все бормочут, деньги выманивают да несчастья пророчат, — он усмехнулся, сощурил воспаленные глаза. — А тебе, гляжу, на воровок да попрошаек везет. Липнут к тебе. Видать, легкую добычу чуют.

— Но-но! — огрызнулся Игнат. — Не у меня кошели украли! Хорошо, что часы сохранил.

— Да что с них толку, — махнул рукой Эрнест. — Транспорта за них не выменяешь даже с моими старыми связями. Уж как смог с геологами договорился, довезут нас до приграничья. А там вот, — он встряхнул в руках таежные лыжи, — своим ходом придется. Умеешь?

Игнат кивнул.

— В детстве науку прошел. Да опыта не накопил.

— Опыт дело наживное. Ты только с геологами ухо востро держи, а язык за зубами, — наказал Эрнест. — Народ не злой, но знать о наших планах незачем. Слухи тут со скоростью паровоза бегут. Даром, что приграничье.

В сам Заград он ехать отказался. Сказал, что делать там нечего, а нужные вещи у старых знакомых на периферии найдет. Кроме лыж, раздобыл ружье с патронами, припасов в дорогу, спальные мешки да старую палатку. Все это с помощью Игната загрузил в кузов новенького грузовика.

— Браконьерствовать едете? — пошутил шофер, сворачивая самокрутку.

— Зачем браконьерствовать, — спокойно ответил Игнат, припомнив все рассказы охотника Витольда. — На беляков все еще сезон открыт, так до линьки успеть надо.

И поймал на себе уважительный взгляд Эрнеста: молодец, парень, складно врешь.

Геологи оказались ребятами шумными и веселыми. Ехали они на двух машинах, все с рюкзаками вполовину человечьего роста, с картами да ледорубами. Самый младший был ровесником Игната, но держался в компании по-свойски и лихо бряцал на гитаре, пока грузовики медленно переваливали через разбитую колею на грунтовку.

К полудню облака поредели, но проглянувшее тусклое солнце, похожее на вытертую монету, не грело. Здесь весна еще не вступила в свои права, затаилась до равноденствия, накапливая силы для последней схватки с зимой. Игнат порадовался, что воры не захватили его верхнюю одежду: ночами тут было морозно. А кто знает, сколько им предстоит пробыть в пути прежде, чем доберутся до заповедного места?

— Странное место вы для охоты выбрали, — подал голос серьезный черноусый мужчина. — Где высадить просите, там до Паучьих ворот рукой подать.