Нежное создание
Шрифт:
Повертела перед собой чужими руками, слушавшимися её безоговорочно. Усмехнулась: «Бездельница и белоручка».
Если с грудью и фигурой у незнакомки было всё лучше некуда, то лицо, на взыскательный взгляд Ники, она бы красивым не назвала.
Красивым с точки зрения девушки двадцать первого века. Ни пухлых губ, сложенных «уточкой», ни широких идеально откорректированных бровей, ни длинных густых наращённых ресниц.
У Руз и нос длинноват, и губы узковаты, и лоб высоковат.
Обладая художественным вкусом, Ника назвала бы новое лицо аккуратным, но скучным. Тем не менее его нежный овал, красивые волосы,
«М-да, быстро же ты приняла чужое обличье», — грустно улыбнулась она, получив ответную белозубую улыбку Руз. Лицо заметно изменилось, стало милее. Улыбка ей шла.
Ника гримасничала, всё больше убеждаясь, что новый образ ей нравится. Пусть девчонка не красавица, но есть в ней что-то необъяснимое, что заставляет задержать на ней взгляд и вызывает невольное желание заслонить собой, затолкать за спину, спрятать, защитить.
Глава 4
Ника подошла к узкому окну, верхняя часть которого была украшена цветной мозаикой. Обвела пальцем крошечный квадратик стекла, оправленного в свинцовый оконный переплёт3. Отдёрнула воздушные кружевные шторы.
В предвечерних сумерках с высоты второго этажа она увидела задний дворик. К нему вела выложенная плиткой дорожка. На пятачке земли с остатками прошлогодней травы под напором ветра качалось чёрное дерево, стелился голый кустарник.
«Ранняя весна», — решила Ника, рассматривая за глухим зелёным забором видневшийся шпиль какого-то здания. Поёжилась и отвернулась. Глаза упёрлись во встроенную в нишу кровать4, похожую на шкаф, с которой она чуть не свалилась.
Кровать оказалась не только высокой, а ещё и короткой. Будь Руз выше, спать бы ей пришлось сидя.
«Не делают же они их на заказ с учётом роста, как гробы?» — изумилась Ника.
От невольного сравнения пробрала дрожь. Глаза переместились на прикроватный столик на трёх фигурных ножках.
Огонёк масляного светильника отразился на боку серебряного кувшина с узким горлышком, мигнул в глубине бокала из зелёного стекла, подсветил рельефный ободок плоской тарелки, запутался в складках смятой белой салфетки. Потух.
На краю стола лежала толстая книга с закладкой.
«Библия», — не удивилась Ника, пройдясь ладонью по коричневой кожаной обложке старого, потрёпанного издания.
А вот и умывальник — таз и кувшин с водой теснятся на узком столе в углу. Здесь же на стене висит маленькое зеркало, на низкой полке выступает щётка для волос, в аккуратном ящичке сгрудились разновеликие флакончики с разноцветным содержимым.
Ника осмотрелась в поисках бельевого шкафа. Его не оказалось. Вспомнила, что сорочку для неё принесли из другой комнаты. Глаза зацепились за сундук — большой и роскошный. Резьба по дереву немного грубоватая, но это же дерево!
Тяжёлая крышка поддалась с трудом. Ника посетовала на слабые руки Руз.
— Нежное создание, — проворчала она, заглядывая в сундук, доверху набитый вещами.
Перебирала бесконечные рулончики узкого и широкого кружева, стопки воротников и манжет, головные и носовые платки, чепцы, атласные ленты всевозможных
цветов, новенькие ночные сорочки — всего много, слишком много. Приданое Руз? Скорее всего.У стены примостился стул с перекладинами на ножках, с высокой прямой спинкой и удобными подлокотниками. Низкое сиденье и спинка обиты гобеленовой тканью. Ровные ряды медных гвоздиков блестят отполированными круглыми шляпками. Похожий, без подлокотников, стоит у кровати.
Ника точно видела где-то подобное. «Где?» — мучилась вопросом.
Она осмотрела комнату ещё раз. В глаза бросилась широкая резная рама небольшой картины, висевшей между окном и кроватью.
Ника узнала пейзаж с ветряной мельницей у ручья (Якоба ван Рёйсдала), нидерландского живописца и гравёра семнадцатого века, творчество которого ей хорошо известно.
Она подошла к стене вплотную, дотянулась до холста, сохранившего свежесть и яркость красок, кончиками пальцев прошлась по его шероховатой поверхности.
«Отличная копия, причём не так давно исполненная», — восхитилась она талантом неизвестного художника. Соблюдены и манера письма маленькими мазками, кстати, кисточкой из двух волосков, и цветовая гамма, и низкий горизонт, и небо, и облака, занявшие половину полотна. /Сейчас картина находится в коллекции королевы Елизаветы Второй, выставлена в Королевской галерее Букингемского дворца. Её приобрёл король Георг Четвёртый в 1810 году./
Ника в задумчивости вновь осмотрела комнату. Что-то назойливо вертелось в памяти — то выступало на передний план, то удалялось, словно дразнясь.
Перед глазами проплыла непрерывная череда расплывчатых образов. Будто Ника смотрела в мутное зеркало, не имея возможности усилить резкость изображения. У неё было такое, когда она лечила глаза.
Взгляд остановился на бокале из зелёного стекла и Ника вспомнила. Всё это она видела на картинах малых голландцев5! И рёмер6 оттуда же, и посуда, и мебель в стиле барокко, и пол, выложенный двухцветными квадратами, и одежда на женщинах, и вид за окном...
Неужели её забросило в Королевство Нидерландов?
«В семнадцатый век?!» — содрогнулась Ника.
Дышалось с трудом, в висках запульсировала кровь. Вдобавок ногу свела судорога.
— Ещё и это, — застонала Ника, растирая мышцу в месте внезапной боли.
Через боль сгибала и разгибала сведённую судорогой ногу. Охала.
Шаги за дверью она услышала не сразу.
Размеренные и тяжёлые, они звучали неприятным эхом, отдаваясь в груди громкими, болезненными ударами сердца.
«Якоб!» — в приступе паники заметались мысли.
Дыхание вдруг стало тихим, неслышным. Так дышат спрятавшиеся дети, когда боятся выдать своё присутствие.
Ника понимала, что не может бояться того, кого не знает и уж точно никогда не видела.
Боялась не она, боялась Руз.
Не чувствуя боли в ноге, она не сводила с двери тревожных, насторожённых глаз. Не в силах стянуть у горла отороченный мехом воротник халата, мелко задрожали ослабевшие пальцы.
Якоб вошёл не спеша. Закрыв за собой дверь, остановился и посмотрел на сестру:
— Рад, что ты во здравии, Руз.
Окинув её стать, прошёл к стулу. Тот скрипнул под тяжестью его тела.