Нежность к ревущему зверю
Шрифт:
– Сажал без двигателя, понимаешь?
– А без крыла не пробовал? Вот если бы без крыла...
Потом Тер-Абрамян готовил его к испытаниям на штопор. Юра старался. Своего наставника он понимал с полуслова, все шло отлично. Ему было ладно, удобно в кабине, истребитель слушался, как "ЯК-18" три года назад, когда его зачислили в шестерку лучших спортсменов страны. Он был непременным участником всех чемпионатов, выступал на воздушных праздниках в Туле, Иванове, Грозном, Тушине... Он пришел в школу испытателей мастером спорта по высшему пилотажу.
Испытания
У него были идеи. Ими он готовился раз навсегда утвердить амплуа летчика-инженера, сбить предубеждение, будто настоящих летчиков дают только военные училища.
После полетов на штопор Тер-Абрамяну не понравилось его лицо, нотки снисходительности в разговоре, намеки на инженерную эрудицию, без которой...
– Слушай, ты не родственник Боровскому?
– Тер-Абрамян злился.
– Нет, а что?
– Похож...
Владимирова прочили ведущим на экспериментальный истребитель. У Тер-Абрамяна был авторитет командира отряда, и он предложил подождать.
– Он верит, что все может, потому что убедился и особых достоинствах своего ума, способностей... Спросите, и он скажет, что у него идеальная форма носа... Владимиров вполне профессионально подготовлен, но остался спортсменом - мнительным, азартным, готовым на все ради успеха.
Облетал экспериментальную машину Иван Моисеев. После одного из полетов на обшивке у стыковки крыла к фюзеляжу обнаружили вспучины, следы остаточной деформации, что случается, когда самолет побывает в недопустимых перегрузках.
У самолета завязался разговор о причине выхода за ограничения. Владимиров махнул рукой.
– Сила есть, ума не надо...
Все повернулись к нему.
– Чего тут гадать...
– Что же вам ясно?
– спросил инженер бригады аэродинамиков.
– Ясно, что летчик наработал...
– Ну, знаете, чтобы сделать такой вывод...- инженер долго говорил о возможных причинах выхода за допустимые перегрузки, и все, кроме Владимирова, видели в его глазах укоризну, недоумение: "Не слишком ли много на себя берете, молодой человек?.."
На другой день Тер-Абрамян был так зол, что не играл в бильярд. Заглянувший в комнату отдыха Владимиров после вчерашнего высказывания подчеркнуто бодро поздоровался. Ответили не все. Карауш напустил на себя "ученый" вид и произнес округлившимся баритоном:
– Доброе утро, коллега!
"Все уже знают, так я и думал... Что делать?" Владимиров вышел в коридор, где у стен по двое, по трое стояли ребята, обмениваясь утренней порцией неторопливых слов обо всем и ни о чем.
Владимиров прикурил у высокого седого диспетчера, бывшего летчика-фронтовика.
– Чего у тебя там с Моисеевым?
– Ничего. А что?
– Ребята на тебя окрысились.
– Диспетчер не был дипломатом.
– За что?
–
Ты чего-то там трепанул о вине Моисеева за перегрузки?– Ну и что тут такого?
– Ну и дурак, больше ничего. Кто тебя за язык тянул? Хочешь показать, что шибко грамотный, пришел и усек?
– Ничего я не хочу. Ну, сказал и сказал... Чего кадило раздувать? Может же человек ошибиться?
– Ошибайся. Про себя. Кто ты такой, что кругом лезешь со своим мнением?..
– Я, между прочим...
– За такое "между прочим" морду бьют... подсвечниками. А если у Моисеева подхват был? На разгоне терял высоту? Терял. В момент дачи число М сменило значение? Сменило. Вот и подхват: при запланированной даче завышенная перегрузка.
– Шел бы в набор...
– Задание ты составлял? Вот и не суйся, куда не просят! Вякнул, а Ваньке доказывай, что он не верблюд.
Нужно было что-то делать. Немедленно противопоставить вот этой неприязни к себе нечто безусловное, неопровержимое, или он останется для всех чужим, человеком второго сорта!.. И он решился.
В кабинет Данилова Владимиров вошел с видом незаслуженно ущемленного в своих правах.
– Мне хотелось бы вылететь на экспериментальной машине.
– Что ж, я поговорю с Донатом Кузьмичом. Мне не дано прав самому выносить такие решения...
– Он не возражает.
– Это упрощает дело. Через час я отвечу вам.
Выйдя из кабинета Данилова, он увидел Извольского.
– Привет!
– Здравствуй, Витя, - отозвался Владимиров таким тоном, что-де здравствуй-то здравствуй, но это не все.
– Чего-нибудь случилось?
– Когда говорят, что в тридцать лет ты еще молод для настоящей работы, это называется демагогией, способом держать неугодных на расстоянии от дела...
– Зажимают?
– Едва выпросил облетать новую машину.
– И недоволен!.. Мне и через год не дадут.
"Так это тебе", - едва не сказал Владимиров.
– Тут важен принцип. Чем мы хуже других?
Это "мы" заставило Витюльку усмехнуться: тебе ли говорить о демагогии?
– Они тут пообтерлись, и нет бога, кроме аллаха. Я тебе, ты мне. Это как стена. Но ничего.
– Ты Моисеева не видел?
– у Витюльки были свои заботы.
– Чего?
– Я говорю, Моисеева не встречал?
Извольский, видимо, ничего не знал о происшедшем.
– Здесь где-то.
– Слушай, я в командировку намылился, увидишь, отдай ему эти деньги.
– Иди ты... со своими рублями...
– Не хочешь, так и скажи. А послать я тебя так пошлю, что заблудишься! Премьер.
Одно дело назначить ведущим летчиком, другое - выпустить для освоения новой машины. Ни Гай, ни Тер-Абрамян не стали возражать: человек готовился, пусть вылетит, а то подумает бог знает что.
По обязанности выпускающего Тер-Абрамян дежурил на КДП. После часового полета в зоне он передал Владимирову, чтобы тот делал проход над полосой и шел на посадку.