Нежный бар

К последнему заезду мы с Макграу проиграли все деньги.

— Вы надеялись выиграть достаточно, чтобы скопить на Ирландию, — сказал Атлет, — а у вас не хватает на ирландский кофе. Это скачки, ребята.

— Но у нас хватает на крендель, — гордо сообщил ему Макграу, показывая три помятые долларовые банкноты.

Возле тележки с кренделями за воротами ипподрома Макграу повернулся ко мне.

— Вот этот, похоже, подгорел, — сказал он, показывая на дымящийся крендель. — Не хочешь позвонить в «Таймс»?

Позже в тот вечер, после закрытия бара, мы с Макграу попытались вернуть часть денег, играя в обманный покер в «Пабликанах». Нашими соперниками были Атлет, Кольт, Дон, Шустрый Эдди, Джимбо и Питер, стоявший за стойкой.

— Как твой роман? — поинтересовался Питер.

— Хорошо, как никогда.

— Правда?

— Нет, но лучше, чем обманный покер. Понял?

Они с Макграу посмотрели на меня с жалостью.

Вытащив банкноту из пачки, дядя Чарли прикладывал ее ко лбу, как Карнак Великолепный. [103]

103

Карнак Великолепный (медиум) — одна из ролей Джонни Карсона в «Вечернем шоу с Джонни Карсоном».

— Не глядя, — говорил он, — я ставлю три четверки. — Потом он смотрел на купюру, зажигая спичку, чтобы получше ее разглядеть, потому что весь свет в баре был потушен.

— Четыре пятерки.

— Пять восьмерок.

— Это вызов.

На рассвете к задней двери подъехал грузовик с молоком.

— Последняя партия, — сказал Атлет.

Мы с Макграу дали чаевые Питеру, подсчитали деньги и поняли, что много выиграли. У нас все еще не хватало на Ирландию, но теперь мы могли снова поехать в Бельмонт. Когда мы шли домой, я нес наш выигрыш, сотни долларовых купюр, как груду осенних листьев. Я посмотрел на луну. Луна красивая, сказал я Макграу. Да бог с ней, ответил он. Нам нужно дать луне на чай за то, что она такая красивая. Я кинул банкноты в луну, подбросил их так высоко в небо, как только мог, потом встал посреди Пландом-роуд, раскинув руки, кружась, пока банкноты падали вниз.

— Какого черта! — воскликнул Макграу, бегая вокруг меня кругами и собирая банкноты.

Когда он погнался за долларом, который полетел за двойную желтую линию, то чуть не попал под грузовик с молоком.

— Макграу погиб, бросившись под грузовик с молоком, — сказал я. — Это было бы иронией судьбы.

Через несколько часов Макграу нашел меня на заднем крыльце, где я пил кофе, поддерживая голову руками.

— Чувак, — начал он, зажигая сигарету, — таким пьяным я тебя еще никогда не видел.

Он еще ничего не видел.

41 ХЬЮГО

Разозленная нашей стратегией укрывательства в «Пабликанах», тетя Рут открыла второй фронт. Она стала звонить в офис в городе, где работала секретаршей в приемной, и говорить, что заболела. Теперь она могла кричать на Макграу все утро и весь день. Макграу умолял оставить его в покое, но она пообещала не успокаиваться, пока он не согласится сделать операцию на плече и продолжить играть в бейсбол. Макграу сказал матери, что не может больше выносить ее крики и хочет вернуться в университет. Она заявила, что он никуда не поедет. Она не купит ему билет на самолет, пока он не сделает чертову операцию.

В конце августа Макграу сдался. Все, что угодно, лишь бы она не кричала, простонал он, сидя между мной и Джимбо за стойкой. Она победила, сказал Макграу, и мы с Джимбо заметили, что он снова начал заикаться.

Через несколько дней, душным жарким утром, тетя Рут отвезла Макграу в больницу. Тот выглядел помертвевшим, когда уезжал, и испуганным, когда вернулся днем. Он был уверен, что больше никогда не сможет шевелить рукой. Меня больше беспокоило, сможет ли он когда-нибудь смеяться. Он хотел прилечь отдохнуть, но у тети Рут нашлось для него задание. Она настояла, чтобы он пошел в какой-то грязный бар в Порт-Вашингтоне и заставил отца подписать какие-то бумаги.

В тот вечер за ужином в «Пабликанах» мы встретили Джимбо. Макграу, шатающийся от обезболивающих таблеток, чуть не плачущий от стресса, который ему пришлось пережить, едва мог поднести вилку ко рту. Я вспомнил, как Джедд рассказывал мне, почему на кактусах вырастают дополнительные ветки. «Потеряв» руку, Макграу лишился равновесия. «Иди домой, — сказал я ему. — Ложись спать». Но он объяснил, почему ему нужно быть в этом баре. Теперь, после того как он сделал операцию, тетя Рут будет приставать к нему, чтобы он ходил в клинику лечебной физкультуры. Она будет ныть, чтобы он готовился к бейсбольному сезону. Она никогда не остановится. Ему нужно уехать из Манхассета, бормотал он. Немедленно. Сегодня же ночью. Он снова заговорил об армии. Говорил, что поедет в Небраску автостопом.

Макграу стал собирать вещи через десять минут после того, как мать ушла на работу. За нами заехал Джимбо на джипе, и мы понеслись по дороге, нервно поглядывая в заднее окно, будто тетя Рут могла притаиться в кустах, готовая выскочить и побежать за нами, как гепард за тремя газелями. У газелей было похмелье.

До отлета самолета у нас было шесть часов, и мы решили убить время на стадионе «Шиа». Шел дневной матч с «Падрес». Наступила летняя жара. Стоял один из тех августовских дней, которые напоминали отрывок фильма про осень. Мы купили места над третьим «домом» и позвали разносчика пива.

— Не оставляйте нас надолго, — сказал я ему, вторя эху дяди Чарли.

Первые бутылки холодного пива были выпиты, как молочные коктейли. К шестой подаче мы чувствовали себя прекрасно, а «Метс» играли здорово. Толпа встала, поддерживая их, и было приятно слышать, как люди кричат от радости, а не от злобы.

— Нам пора идти, — печально сказал Макграу, глядя на часы на табло.

Приближалось время его рейса. Когда мы спускались по ступенькам стадиона, Макграу обернулся в последний раз. Прощаясь. Не с «Метс». С бейсболом.

В ту ночь я лежал в постели в дедушкином доме, глядя на пустую кровать Макграу и чувствуя себя брошенным.

Дверь отворилась. Тетя Рут, за спиной которой горел свет в коридоре, стояла в дверях и кричала:

— Тебе это так просто не сойдет с рук! Подлецы! Трусы! Вечно лезете, куда вас не просят! Вы с Джимбо думаете, что помогли ему? Вы ломаете ему жизнь!

Она не замолкала больше часа.

Каждый вечер повторялось одно и то же. Когда бы я ни приходил домой из бара, как бы тихо я ни пробирался в свою спальню, через минуту открывалась дверь и начинался крик. Через неделю мои нервы были на пределе. Я позвонил Бебе из «Пабликанов» и попросил помощи. Через несколько часов Бебе нашла подругу в верхней восточной части города, которая сдавала комнату. Она маленькая, сказала Бебе, и тебе будет по карману.

Я не стал обращаться к Бобу Полицейскому. Переехать на этот раз мне помог Джимбо. Я разыскал его в баре с наполовину выпитым стаканом «Рок а Л’Оранж», коктейлем, который он сам изобрел («Роллинг Рок» и капля «Гран Марнье»), Он заявлял, что коктейль имеет магические и медицинские свойства, которые лечат разбитое сердце. У Джимбо была своя Сидни — девушка из университета.

— Джимбо, — попросил я, положив руку ему на плечо, — окажи мне большую услугу.

— Выкладывай.

— Я не вынесу больше ни одной ночи криков. Мне надо эвакуироваться.